Памятники археологии Чувашии

В археологии выделяют каменный век, энеолит, бронзовый век, ранний железный век и средневековье. Каменный век, по особенностям приёмов обработки материала, подразделяется ещё на несколько периодов: палеолит, мезолит, неолит. На территории Чувашской Республики известны археологические памятники всех перечисленных периодов и эпох.
  

Термин «археология» впервые употребил в 4 в. до н.э. древнегреческий философ Платон, понимавший под археологией всё, что имело отношение к древности. Интерес к древним памятникам снизился в Средневековье и вновь возрос в эпоху Возрождения. Современное понимание термина «археология» сложилось только в 19 в., а широкое, но не повсеместное признание получило в 20 в. В России археология как наука зародилась в начале 18 в. Были предприняты первые попытки организовать охрану памятников и сбор археологических материалов на государственном уровне (указы Петра I, 1718). В 1722 г. Г.Д. Мессершмидт и Ф.Й.Т. фон Страленберг провели первые в России научные археологические раскопки. В 1722 г. Пётр I посетил развалины древнего Болгара, после чего усилилось внимание к болгарским памятникам, были приняты меры к их сохранению. Начало выявления и фиксации археологических памятников в Среднем Поволжье связано с Академическими экспедициями 18 в. (П. С. Паллас, И.И. Лепёхин, П.И. Рычков и др.), в ходе которых обследованы и описаны развалины Болгарского городища, Симбирской засечной черты и т.д., собраны археологические материалы.
 
Дореволюционный период развития археологии в Чувашии связан с губернскими городами Казанью и Симбирском. Некоторые отрывочные сведения о памятниках археологии, в т. ч. и на территории современной Чувашской Республики, публиковались в казанских периодических изданиях (С.Е. Мельников, С.М. Михайлов), трудах Казанского губернского статистического комитета (Н.Н. Вечеслав), Общества естествоиспытателей при Казанском университете. Возникновение археологии как особой научной дисциплины в Чувашии, судя по имеющимся данным, связывается со 2-й половиной 19 в. Наибольший вклад среди дореволюционных исследователей в сбор информации, фиксацию, внешнее описание, публикацию объектов археологии внёс В.К. Магницкий. В своих многочисленных поездках он явился первооткрывателем десятков курганов (Атликасинский курганный могильник, Абашевские курганы и др.), городищ [Ягаткинское (Карман-Сирминское) городище «Пичке с?рч?» и др.], старых кладбищ, надгробных памятников с письменами и т.д. К сбору информации он привлекал местную интеллигенцию.
 

Оживление в развитии археологии в крае связано с проведением в Казани 4-го Всероссийского археологического съезда (1877) и деятельностью Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете (ОАИЭ, основано в 1878 г.). К открытию археологического съезда вышел первый сводный труд по археологии Среднего Поволжья, написанный С.М. Шпилевским (1877). В Известиях ОАИЭ издан ряд специальных статей по археологии Чувашии, авторами которых были казанские исследователи И.А. Износков, А.А. Штукенберг, П.И. Кротов, М.М. Хомяков, а также местные краеведы (В.К. Магницкий, Н.А. Архангельский, И.Я. Зайцев, И.Д. Никитин). В сборе археологической информации участвовали также А.Н. Доброхотов, К.С. Степанов-Вазик, В.Н. Орлов, И.И. Аристов, А.В. Рекеев, И.Н. Юркин, Г.И. Комиссаров и др.
В Симбирской губернии археологические работы проводила Симбирская губернская учёная архивная комиссия (основана в 1895). Пред­седатель комиссии В.Н. Поливанов составил «Археологическую карту Сим­бирской губернии» (Симбирск, 1900), включив и памятники археологии Курмышского, Алатырского, Буинского уездов. В книге дано первое описание Тигашевского городища.
 
Научные археологические раскопки в Чувашии до 1920-х гг. почти не проводились. В фонды музеев Казани, Симбирска, Москвы, Петербурга, в частные коллекционные собрания попадали древние предметы из случайных находок и сборов на территории Чувашии, а также подъём, материал, полученных при археологических разведках. Богатая коллекция казанского купца В.И. Заусайлова с сотнями каменных и металлических изделий из разных уголков края попала в 1908 г. в Национальный музей Финляндии (г. Хельсинки).
 
В целом дореволюционный период может быть охарактеризован как этап становления археологических исследований в крае, проводившихся на уровне развития отечественной науки того времени. Научное наследие дореволюционных исследователей особенно важно в том плане, что они ос­тавили первые описания многих памятников археологии. Археологическая деятельность на территории края была плодом усилий энтузиастов-одиночек. Её характеризуют разрозненность и бессистемность изысканий - результат индивидуальной направленности исследований и малочисленности специалистов.
 
1920-е гг. ознаменованы первыми целенаправленными раскопками в Чувашии. Основную роль в археологическом изучении края в 1920-40-е гг. принадлежала специалистам, приглашённым из Казани и столичных городов: В.Ф. Смолину, коллективу археологов во главе с П.П. Ефименко: П.Н. Третьякову, О.Н. Бадеру, А.Я. Брюсову, М.С Акимовой, О.А. Кривцовой-Граковой. Школу их экспедиций прошли и местные кадры (К.В. Элле, М.Н. Николаева, Г.Д. Данилов, Н.Р. Романов и др.). В 1921 г. в Чебоксарах открылся Чувашский центральный (ныне национальный) музей, а при нём создаётся Общество изучения Чувашского края, которые начали проводить работу по выявлению памятников и пропаганде среди населения археологических знаний. С их деятельностью неразрывно связаны археологические исследования 1920-х гг. В 1921 г. В.Ф. Смолин проводит разведочные работы, в ходе которых осмотрен и описан Абашевский курганный могильник, а в 1925 г., раскопав три кургана этого могильника, он открыл новую культуру бронзового века, названную абашевской. Более масштабное изучение в 1926 - 27 гг. провела Средневолжская экспедиция Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК) под руководством П.П. Ефименко. Проведённые разведочные работы и научные раскопки памятников каменного века, курганов абашевских и срубных культур, городищ раннего железного века и средневековых могильников и поселений позволили наметить первую схему смены культур и эпох в Чувашии. Отряд этой экспедиции во главе с В.Ф. Смолиным в 1926 г. в бассейне нижнего течения р. Цивиль открыл и изучил десятки памятников разных эпох. Разведочные работы проводили также студенты и аспиранты из Ленинграда А.М. Линевский (1924), Т.С. Пассек и Б.А. Латынин (1925). Местные краеведы вели учёт и регистрацию памятников археологии, сбор археологических предметов для музеев (А.В. Васильев, К.В. Элле и др.). Эпизодически они проводили разведочные работы и раскопки. А.П. Милли (Прокопьев) выявлял и изучал надгробные камни с арабскими письменами; К.В. Элле осматривал объекты древности, а также провёл раскопки на месте находки Тихомировского клада джучидских монет (1928). В Трудах Общества изучения местного края были напечатаны книги В.Ф. Смолина «Абашевский могильник в Чувашской республике» (1928), отчёты П.П. Ефименко и статьи по археологии Чувашии. К.В. Элле и Н.А. Архангельский в конце 1920-х гг. подготовили рукописный свод археологических и этнографических объектов «Топонимика Чувашии. Древности Чувашской АССР». В 1930 г. П.Н. Третьяков продолжил работы Средневолжской экспедиции ГАИМК, началось изучение памятников фатьяновской (балановской) культуры в Чувашии (Атликасинский курганный могильник).
 
В начале 1930-х гг. закрываются краеведческие организации и научные общества, прекращается их издательская деятельность. Инициатива в научных изысканиях переходит к столичным учреждениям. Археологические исследования принимают централизованный характер. В 1933 г. чебоксарские историки и музейные работники К.В. Элле, И.Т Тихонов, П.Г. Григорьев, М.П. Петров (Тинехпи), Г.Д. Данилов начали раскопки на Балановском грунтовом могильнике. В 1934 г., 1936 г., 1937 г. раскопки могильника по заданию Института антропологии Московского государственного университета (МГУ) и Московского отделения ГАИМК вёл О.И. Бадер (с участием Чувашского центрального музея), в 1940 г. - М.С. Акимова. Работы А.Я. Брюсова (Государственный исторический музей) и Г.А. Бонч-Осмоловского в 1936 г. у деревни Уразлино привели к открытию стоянки эпохи верхнего палеолита. 
В годы Великой Отечественной войны 1941-45 гг. широкие археологические работы прерываются. Лишь в 1942 г. небольшая совместная экспедиция Чувашского и Татарского НИИ ЯЛИ (П.Г. Григорьев, Н.Ф. Калинин, А.Б. Булатов) в поисках болгарского города Керман осматривала объекты в районах Чувашии. В 1945 г. О.А. Кривцова-Гракова продолжила раскопки Абашевского курганского могильника. В 1947-50 гг. экспедиция Института антропологии МГУ под руководством М.С. Акимовой исследовала курганы абашевской культуры и поздние средневековые могильники, содержавшие антропологический материал хорошей сохранности. В 1948 г. экспедиция Чувашского НИИ под руководством А.П. Смирнова с участием В.Д. Дмитриева приступила к раскопкам Большетаябинских городища и средневекового могильника, положив начало планомерному исследованию болгарских памятников Чувашии. Первую попытку исторического осмысления, обобщения археологического материала произвели изданием книг А.П. Смирнов и П.Н. Третьяков (Чебоксары, 1948). В 1950 г., 1952 г., 1954 г., 1956 г. экспедиции Саратовского пединститута под руководством П.Д. Степанова провели разведочные исследования и небольшие раскопки в района республики, ознаменовавшиеся открытием неизвестных ранее балановских (фатьяновских) поселений. В 1954 г. состоялась историко-археологическая разведочная экспедиция Чувашского НИИ и Чувашского государственного педагогического института (П.Г. Григорьев, В.Ф. Каховский). В 1955 г. работы на Криушском комплексе памятников начала Н.В. Трубникова. Археологи участвовали в обсуждении вопроса о происхождении чувашского народа на научных сессиях: П.Н. Третьяков в 1950 г. в Москве, А.П. Смирнов в 1956 г. в Чебоксарах.
 
Систематическое планомерное и целенаправленное археологическое изучение территории Чувашии, охватившее все периоды древней истории, началось после создания в 1956 г. Чувашской археологической экспедиции НИИ ЯЛИЭ. Работы экспедиции ознаменовались важными открытиями, обнаружением и исследованиями нескольких десятков памятников археологии от мезолита до позднего средневековья. В 1956-61 гг. экспедицию возглавлял А.П. Смирнов. Начавшийся новый этап изысканий отличает их комплекс, характер: полевые работы велись силами 3-4 отрядов, каждый из которых занимался изучением памятников определённой эпохи. Отряд Г.А. Фёдорова-Давыдова (1956-59) продолжил изучение болгарских городищ; отряд Н.В. Трубниковой (1956-63, 1965) сосредоточился на го­родищах раннего железного века; отряд Н.Я. Мерперта (1957-59) изучал курганы абашевской и срубных культур эпохи бронзы. В 1958 г. к экспедиции присоединился четвёртый отряд под руководством В.Ф. Каховского, исследовавшего в 1958-61 гг. разновременные памятники. В 1957 г. О.Н. Бадер провёл раскопки Чебаковского поселения балановской культуры, возобновил изучение Балановского могильника.

В 1962-68 гг. археологические работы проводились в составе Поволжской археологической экспедиции (Н.В. Трубникова, ТА. Кравченко, В.Ф. Каховский). Археологичсекий материал стал играть большую роль в разработке вопросов этногенеза чувашского народа. В связи с этим В.Ф. Каховский исследовал средневековые памятники в Чувашии, городище Хулаш в Татарии (1962-65). Фиксация и описание древних памятников производились также краеведами (П. Т. Трифонов и др.).
 

1960-е гг. ознаменовались выходом в свет крупных обобщающих работ, затрагивающих вопросы А. Чувашии: «Железный век Чувашского Поволжья» А.П. Смирнова (М., 1961), «Абашевская культура в Среднем Поволжье» (М., 1961), «Балановский могильник» О.Н. Бадера (М., 1963), «Городецкая культура» А.П. Смирнова и Н.В. Трубниковой (М, 1965), «Происхождение чувашского народа» В.Ф. Каховского (Ч., 1965).

В связи со строительством Чебоксарской ГЭС в 1969-73 гг. в Поволжье работала Чебоксарская новостроечная археологическая экспедиция Института археологии АН СССР (начальник экспедиции Ю.А. Краснов). Основное внимание было уделено изучению памятников археологии в зоне затопления ГЭС. На территории Чувашии в 1969-72 гг. работами В.Ф. Кахов­ского, Н.В. Трубниковой, РФ. Ворониной, И.С. Вайнера и др. исследовались разновременные памятники Нижнего Присурья и культурный слой в столице республики.
С 1973 г. возобновила работы Чувашская археологическая экспедиция Чувашского НИИ ЯЛИЭ под руководством В.Ф. Каховского. В проведении экспедиций участвовали также Чувашский краеведческий музей (А.М. Лаптева, А.И. Соколов), Чувашское республиканское отделение ВООПИК, Чувашский государственный университет. Шло интенсивное накопление археологического материала. Выявлено и исследовано значительное количество новых археологических памятников широкого хронологического диапазона, средневековые городища и селища, могильники, курганы бронзового века. В этот период главное внимание в работе экспедиции было сосредоточено на изучении памятников средневековья. Почти не изучались памятники каменного века и эпохи раннего железа. Не ставилась цель сплошного разведочного обследования всех районов республики.
В 1990-х гг. возобновилось изучение памятников эпохи камня в республике (А.И. Соколов, Н.С. Березина, А.Ю. Березин); с 1998 г. археологические работы проводят экспедиции Чувашского государственного педагогического университета (Б.В. Каховский) и Чувашского государственного университета (Е.П. Михайлов).
  
На территории Чувашии вне рамок Чувашской археологической экспедиции разведочные работы и раскопки памятников различных эпох проводили учёные из Казани Г.В. Юсупов (1961), Р.Г. Фахрутдинов (1964, 1967), П.Н. Старостин (1960, 1966), Г.И. Дроздова (1983-85), Р.С. Габяшев (1986); марийские археологи О.В. Данилов (1977), В.С. Патрушев (1970-е гг.), Б.С. Соловьёв (2000, 2001), А.В. Михеев (2000, 2001), С.В. Большов (2002, 2004). В развитие археологии Чувашии весомый вклад внесли специалисты других наук, анализировавшие полученными археологами материалы: антропологи (М.С. Акимова, Т.А.Трофимова, М.М.Герасимов, ГФ. Дебец, Т.И. Алексеева, В.П. Алексеев), палеоботаники (Н.А. Кирьянова), палеозоологи (В.И. Цалкин, А.Г. Петренко), металловеды (Е.Н. Черных, СВ. Кузьминых), нумизматы (Г.А. Фёдоров-Давыдов, А.Г. Мухамадиев, А.З. Сингатуллина), почвоведы (СИ. Андреев, А.Л. Александровский), этнографы (П.П. Фокин), лингвисты (Н.И. Егоров).

За период планомерных полевых археологических исследований в Чувашии накоплен значительный материал, систематизированный и обобщённый в монографиях и многочисленных статьях. Успехи археологической науки позволяют воссоздать с достаточной полнотой древнюю историю Чувашии, чувашских и других народов края.
  
 

ПАМЯТНИКИ АРХЕОЛОГИИ Чувашии
Круг научных интересов ученого в сфере археологии был весьма широк. За несколько десятилетий он исследовал памятники широкого хронологического диапазона, от эпохи камня до позднего средневековья. Он достойно продолжил дело своего учителя – профессора Алексея Петровича Смирнова и много лет возглавлял Чувашскую археологическую экспедицию. Исследование памятников эпохи камня В. Ф. Каховский впервые начинает в конце 1950-х – начале 60-х гг. Полевой работе предшествовал выпуск книги «Памятники материальной культуры Чувашской АССР»[270], в которой автор, рассматривая различные эпохи древнейшей истории: палеолит, мезолит и неолит, дает им общую характеристику и описывает местонахождения памятников каменного века на территории Чувашии, в частности, верхнепалеолитическую стоянку близ д. Уразлино Янтиковского района ЧР, где А. Я. Брюсовым, совместно с Г. Бонч-Осмоловским в 1936 г. были выявлены остатки кострища и находящиеся в нем кости животных. Ученый делает предположение, что в эпоху верхнего палеолита древний человек заселил нынешнюю территорию Чувашии.
 
Следует отметить, что до настоящего времени этот период еще не изучен с достаточной полнотой, о чем свидетельствуют материалы изучения еще двух памятников – у д. Б. Янгильдино Чебоксарского и с. Ямашево Канашского районов ЧР[271].

Характеризуя мезолит, В. Ф. Каховский подчеркивал его слабую изученность на территории Чувашии, относя, предположительно к этому времени стоянку у д. Криуши Козловского района ЧР. Он пишет, что территория междуречья Суры и Свияги приблизительно была заселена в мезолите, так как она служила полосой, по которой древний человек осваивал север, двигаясь вдоль бассейнов больших и малых рек[272].

Более полно к тому времени был изучен неолит. В. Ф. Каховский отмечал раскопки в 1925 гг. В. Ф. Смолиным неолитического поселения на левом берегу р. Цивиль, примерно, в 1 км от с. Яндашево, где были выявлены кремневые орудия труда и обломки глиняной неолитической посуды с ямочно-гребенчатой керамикой. (Следует отметить, что впоследствии исследователь предпринимает в 1958 – 1959 гг. самостоятельные раскопки Яндашевского поселения)[273].
 
В книге также отмечены результаты раскопок поселений эпохи неолита у г. Цивильска на левом берегу р. Суры между г. Ядриным и д. Иваньково, изученные в 1927 г. Отрядом Средневолжской экспедиции ГАИМК под руководством П. П. Ефименко. Подробная характеристика дана Криушинской дюне, где его поселенцы начинают заниматься производящей формой хозяйства – скотоводством, о чем свидетельствуют находки костей уже одомашненных в то время коровы, свиньи и овцы[274].

Тот факт, что каменный век, по мнению ученого, был изучен очень слабо, по-видимому, и определил направление одного из его первых полевых сезонов, когда стационарному исследованию подверглась группа памятников в нижнем течении р. Цивиль, в которых имелись культурные напластования, относящиеся к неолитической эпохе. В 1958 – 1959 гг., как уже отмечалось, раскопки были произведены на поселении Яндашево, расположенного в нижнем течении реки Цивиль на дюнных всхолмлениях левого берега реки[275]. В. Ф. Каховский отмечал удобство этого места для жизни людей в различные эпохи. В ходе двухлетних раскопок было вскрыто 836 кв.м. В нижнем горизонте выявлены фрагменты толстостенной керамики неолитического времени, которые свидетельствуют о наличии здесь первоначально небольшой неолитической стоянки в конце III тысячелетия до н. э.[276]. Эти исследования позволили углубить характеристику неолитической эпохи в междуречье Свияги и Суры.

В результате разведочных работ, проведенных в 1961 г., В. Ф. Каховским была открыта верхнепалеолитическая стоянка у д. Большое Янгильдино Чебоксарского района, которая располагалась на берегу речки Сĕнĕ карта (Новая изгородь), где до этого местные жители в торфяном слое обнаружили кости вымерших четвертичных животных – мамонта, шерстистого носорога, северного оленя[277]. В результате обследования этого памятника, в 1961 году археологом были обнаружены кости и зубы мамонта. О присутствии человека свидетельствовал выявленный под дерном в слое торфяника на глубине около метра древний очаг в виде скопления золы и угольков. Полученный материал подтверждал наличие здесь палеолитической стоянки[278].

В 1967 г. Чувашский отряд Поволжской археологической экспедиции проводил полевые работы в среднем течении р. Цивиль, в ходе которых были открыты памятники, которые ученый отнес к раннему этапу волосовской культуры конца III- первой половины II тысячелетия до н.э. Несмотря на появление первых металлических изделий в Среднем Поволжье, этот период, по мнению В. Ф. Каховского был завершающим эпоху неолита, поэтому мы считаем возможным рассмотреть материалы исследований. К тому же, проблема происхождения волосовской культуры, как отмечал исследователь, породила противоположные точки зрения. С одной стороны, по мнению А. Ю. Брюсова и Н. К. Цветковой, волосовская культура сформировалась на базе балахнинского волго-окского неолитического населения, с другой – О. Н. Бадер, П. Н. Третьяков и А. Х. Халиков связывают ее с племенами волго-камской неолитической культуры[279].

Одним из памятников волосовской культуры является стоянка Челкасы I (Вурнарский район ЧР). Она расположена на восточной окраине д. Челкасы и занимает склон поля, которое спускается к низине. По собранному в 1967 г. подъемному материалу площадь стоянки по линии север-юг охватывает 150 кв. м, запад-восток – 100 кв. м. Площадь раскопов, заложенных в восточной части, составила 100 кв.м[280].

При раскопках археологом было открыто четыре сооружения. Первое сооружение найдено на глубине 30 см от поверхности почвы в виде темного пятна прямоугольной формы со сторонами 560 см – западная, 500 см – южная. Северо-восточная часть представляла собой угол, западная стенка имела неровные очертания и, видимо, являлась входом в полуземлянку, углублявшуюся в землю на 60 см.

На глубине 20 см вдоль стен были обнаружены следы столбов, которые поддерживали перекрытия, выполненные из деревянных плах. В заполнении сооружения найдены фрагменты легкой керамики темно – серого и желтого цветов, часть которой была орнаментирована овальными явками и гребенчатым штампом. Выявлены также глиняное грузило и кости животных.

Жилище реконструируется В. Ф. Каховским как прямоугольная землянка с деревянным навесом, поддерживаемым массивными столбами. В центре него находился очаг, остатки которого обнаружены в виде скопления угольков и зольного пятна.

Второе сооружение типа небольшой землянки размерами 170 – 180 см имело аналогичную конструкцию и являлось жилым помещением, связанным с первым общей крышей, развал которой прослежен в виде деревянного тлена. В его заполнении найдены обломки керамики. Рядом с жилыми сооружениями найдены две мусорные ямы, заполненные обломками сосудов и костями животных.

В верхних слоях найдены фрагменты керамики ручной лепки, кремневый наконечник стрелы извилистой формы, а также кремневые отщепы. Второй штык оказался больше насыщен находками, представленными обломками посуды волосовскго типа, найдены кости животных и рыб, а также кремневый наконечник стрелы с черенком.

В раскопе – II (10x10 кв. м.), заложенном в 50 м южнее первого, были выявлены очажные ямы, заполнение которых содержало уголь и фрагменты керамики. На площади раскопа обнаружены также пряслица, изготовленные из обломков стенок сосудов и кремневый наконечник стрелы.

Таким образом, стоянка Челкасы – I содержит комплекс материалов волосовской культуры, а также керамику, напоминающую фатьяновскую.

Волосовский период стоянки В. Ф. Каховский датировал концом III – началом II тысячелетия до н. э. и дал его определяющие черты, к которым отнес:

1. Характерную керамику с толстыми стенками, содержащую в тесте примеси толченой раковины и растительной трухи. Сосуды имели круглое или уплощенное дно и орнаментацию в виде отпечатков гребенчатого штампа, составляющего в комбинации различные узоры.

2. Полуземлянки прямоугольной формы, углубленные в землю на глубину около 60 см, крыши которых, выполненные из деревянных плах, поддерживались столбами, вкопанными по углам и сторонам сооружений;

3. Жители стоянки хоронили своих покойников на могильнике, находящемся буквально рядом с поселением – в 100 м восточнее его. Обряд погребения характеризуется следующими признаками: покойников клали в вытянутом положении головой на восток-северо-восток. Следует отметить наличие в погребениях медных изделий, главным образом украшений.

Итак, материалы стоянки, выявленные археологом свидетельствуют о том, что во II тысячелетии до н.э. в среду местного населения проникают фатьяновские племена. Наличие в одном культурном слое керамики волосовской и фатьяновской культур доказывает тесные этнокультурные связи, установившиеся между автохтонами и пришельцами[281].

Второй памятник, относящийся к волосовской культуре, был открыт В.Ф. Каховским севернее д. Челкасы на правом берегу р. Цивиль, на мысе между лесом и рекой. Площадь стоянки составила около 3000 кв. м. На площади памятника был собран подъемный материал, состоящий из кремневых отщепов, нуклеуса и фрагментов толстостенной посуды с примесью растительной трухи в тесте, схожих с керамикой стоянки Челкасы – I.

Другой памятник – стоянка Челкасы – II находится в поле 1,5 км к востоку от д. Челкасы на восточном берегу озера Рагж, и занимает площадь 100x150 м. О принадлежности ее к волосовской культуре свидетельствует значительное количество керамики, покрытой узором в виде зубчатого штампа. Как выяснил ученый, стоянка существовала одновременно со стоянкой Челкасы-I и датируется концом III – началом II тысячелетия до н.э.

Первое погребение выявлено в яме, имевшей прямоугольную форму, ориентированной по линии запад-восток. Размеры ямы: длина – 190 см, ширина – 110 см, глубина – 30 см. Костяк плохой сохранности – ноги, череп, шейные позвонки и кости грудной клетки сохранились фрагментарно. Костяк лежал головой на восток с некоторым отклонением к северу.

Второе погребение имело длину – 180 см, ширину – 73 см и было ориентировано в направлении ЮЗ – СВ. Костяк плохой сохранности (череп раздавлен, кости рук и ступни ног не сохранились), лежал на спине, в вытянутом положении, головой на северо-восток. Находки были представлены медным браслетом, лежавшим у левого виска, другой располагался возле левого предплечья. На грудной клетке обнаружена медная пластина. Возраст погребенной женщины около 30 лет.

Третье погребение имело длину – 225 см, ширину – 80 см, углублялось в землю по линии запад-восток. Костяк плохой сохранности. Погребение парное – на тазовых костях покойной обнаружен череп ребенка, а между ее ног располагался детский костяк плохой сохранности. В ногах стоял горшок с толстыми стенками, орнаментированный овальными ямками, составляющих линию и зигзаги[282].

Таким образом, в результате полевых работ 1967 г. был открыт целый комплекс памятников у д. Челкасы: стоянки и могильник волосовской культуры. Материалы их раскопок позволили проследить процесс инфильтрации в среду местного населения пришлых фатьяновских племен.

В 1974 – 1977 гг. Чувашской археологической экспедицией, которой руководил В. Ф. Каховский, были проведены раскопки неолитического поселения близ с. Стемасы Алатырского района ЧР, широкие разведочные работы в бассейне р. Суры от г. Алатыря до г. Васильсурска[283].

В ходе разведочных работ в южной части Алатырского района, в низовьях р. Утюги В. Ф. Каховским было выявлено 7 неолитических стоянок. Керамический комплекс утюжских поселений, который представлен толстостенными сосудами с ямочно-гребенчатым узором, аналогичен яйцевидным сосудам балахнинской культуры. Подобная керамика встречена археологом также на стоянке Стемасы – II[284].

Таким образом, в результате археологических исследований профессора В. Ф. Каховского были выявлены и изучены памятники каменного века на территории Чувашии, относящиеся к различным его периодам: от эпохи позднего палеолита до неолитического времени. Несмотря на то, что в целом каменный век Чувашии до того времени был изучен ещё недостаточно полно, в результате деятельности учёного определены его основные этапы, показан процесс проникновения в Среднее Поволжье фатьяновских племён, дана характеристика их взаимоотношений с местными волосовскими племенами. Собранный материал стал весомым дополнением к археологической карте Чувашии и дал дополнительные сведения по материальной культуре племен, обитавших в различные периоды каменного века в междуречье Свияги и Суры. Следует отметить, что, несмотря на изучение памятников каменного века и в настоящее время, размах работ невелик и какие-либо кардинальные проблемы не поставлены и не решены.

С 1956 г. до начала 1990-х гг. под руководством В. Ф. Каховского раскопаны и исследованы десятки курганов и поселений эпохи бронзы. Отметим, что первые раскопки курганов бронзового века В. Ф. Каховский проводил совместно с московским археологом, внесшим значительный вклад в археологическое изучение Чувашии, Н. В. Трубниковой. В 1956 г. ими была обследована группа курганов между селениями Раскильдино и Таутово Аликовского района Чувашской Республики[285]. Раскопкам подвергся один курган, выявлено одно захоронение и сопутствующая ему керамика. Материал, по мнению исследователей, имел с одной стороны фатьяновские черты (типичная керамика шаровидной формы, скорченность костяка), с другой – абашевские (курганная насыпь, жирные пятна). Это подтверждает, по мнению ученого, распространенную в то время гипотезу о формировании абашевской культуры на базе фатьяновской[286]. Следует отметить, что с этого полевого сезона и началась археологическая деятельность будущего чувашского археолога.

                                    памятник у села Абашево - Абашевская культура                                      

Исследование курганов В. Ф. Каховский продолжил и в следующий полевой сезон 1957 г. раскопками памятника, расположенного в одном километре севернее д. Кумаккасы Ядринского района Чувашской Республики. Найденный круглодонный сосуд в погребении позволил отнести его к атликасинскому этапу (XV–XIV вв. до н.э.) фатьяновской культуры[287].

В последующие годы (1958–1959) В. Ф. Каховский развернул раскопки на Тохмеевском селище в Чебоксарском районе. Керамический материал позволил отнести селище к фатьяновской культуре, другая его часть идентична сосудам абашевского типа, которые были обнаружены в курганном могильнике, находящемся рядом с поселением в лесу в одном километре юго-западнее д. Тохмеево.

Вскрыв на могильнике шесть курганов, удалось выяснить, что он по обряду захоронения (ориентация могильных ям, наличие в них угля) и в особенности по керамическому материалу (типичные колоколовидные, баночные, острореберные сосуды), а также по характеру сооружения курганной насыпи относится к абашевской культуре[288].

Ученый пришел к выводу, что поселение и могильник составляют один культурный комплекс, как и селище у д. Шоркино, раскопки которого велись в те же годы. В целом, Шоркинско-Тохмеевскую группу поселений он относит к поздним этапам фатьяновской культуры, датируемым началом второй половины II тысячелетия до н.э. Обнаруженная абашевская керамика является, по мнению ученого, свидетельством начала формирования абашевской культуры в результате взаимодействия пришлых срубных племен с фатьяновскими.

Материалы раскопок позволили сделать археологу заключение о том, что на территории Чувашии в эпоху бронзы, в период зарождения и развития абашевской культуры, появились поселения двух типов:

1) Шоркинского типа, расположенные на возвышенных и ровных местах, вблизи лесов, с наземными бревенчатыми жилыми сооружениями больших размеров. В экономике этих поселений огромное значение имели скотоводство и мотыжное земледелие;

2) Яндашевского типа, расположенные вблизи водоемов, занимавшие небольшие холмы и мысы у берегов рек и края лугов с характерными жилищами в виде землянок и полуземлянок. В их хозяйстве ведущее место занимало скотоводство[289].

В 1960 – 1961 гг. вторым отрядом Чувашской археологической экспедиции, руководимым В. Ф. Каховским, был изучен уникальный Чурачикский могильник в Цивильском районе, представляющий сложный археологический комплекс и содержащий элементы нескольких культур:

1. В верхних слоях – остатки языческих жертвоприношений;

2. В насыпи кургана выявлены погребения ананьинской культуры раннежелезного века;

3. В могиле, непосредственно под насыпью, раскопаны погребения эпохи бронзы;

4. Вокруг кургана обнаружены групповые погребения фатьяновской (балановской) эпохи[290]. Следует отметить, что в те годы бытовало мнение о том, что балановская культура – это вариант фатьяновской культуры. Однако основной ее исследователь О. Н. Бадер считал балановскую культуру самостоятельной. Впоследствии, в ходе собственных полевых исследований, В. Ф. Каховский присоединился к точке зрения О. Н. Бадера.

Центральными в кургане, по мнению археолога, являлись два захоронения. Особенно выделялось погребение № 2, в котором костяк лежал на спине, головой на запад и лицом к югу, ноги сильно были согнуты. Погребенный имел очень высокий рост – около 196 см. Были обнаружены две каменные литейные формы и отлитый в них медный топор, 4 круглодонных сосуда фатьяновского (балановского) типа, кремневый топорик и отщепы, медное шило, амулет из клыка медведя, зернотерка. Значительный погребальный инвентарь свидетельствовал о том, что здесь был захоронен вождь племени, одновременно, по-видимому, мастер меднолитейного дела и горшечник. Литейные формы, как отмечал В. Ф. Каховский, аналогичны подобным находкам из срубных курганов. Это свидетельствовало о высоком уровне меднолитейного дела в Чувашском Поволжье и опровергло утверждения некоторых археологов, считавших, что металлические изделия попадали сюда только в результате обмена из областей, в которых имелся металл (Урал, Кавказ и др.). Ученый высказывал мысль о том, что вполне возможно, медь добывалась здесь же. Впоследствии догадка ученого была подтверждена – медь добывали из медистых песчаников[291].

Итак, исследование В. Ф. Каховским Чурачикского кургана показало, что он находился на стыке двух культур – срубной и фатьяновской, оказывавших друг на друга сильное влияние, результатом которого, как тогда считалось, было формирование абашевской культуры. В те же годы в ходе разведочных работ ученым было исследовано фатьяновское поселение в 1,5 км юго-западнее д. Большое Янгильдино Чебоксарского района. Он пришел к выводу, что, судя по керамике, памятник относится к фатьяновской (балановской) культуре[292]. В позе погребенного проступали абашевские погребальные традиции.

В 1950 – 1960 гг. среди ученых разгорелись оживленные дискуссии по проблемам этногенеза чувашского народа, в которых активное участие принимал и В. Ф. Каховский. Он как ученый-археолог, используя памятники материальной культуры, найденные в ходе собственных полевых исследований и археологических раскопок, выдвинул свою историческую концепцию происхождения чувашей, которая оказалась наиболее состоятельной и научно обоснованной. В этот период В. Ф. Каховский исследовал памятники Волжской Болгарии и на время прекратил раскопки памятников эпохи бронзы. К исследованию памятников бронзового века ученый возвращается в 1970-е гг., опубликовав в 1975 г. работу, посвященную новым памятникам балановской культуры, открытым им в 1970 –1974 гг. на территории республики[293]. В ней В. Ф. Каховский разделяет тезис О. Н. Бадера о том, что памятники балановского типа составляют самостоятельную археологическую культуру, а не являются локальным вариантом фатьяновской. Существенным признаком ее, наряду с указанными О. Н. Бадером, он также считал распространение постоянных поселений с наземными жилищами и своеобразной керамикой хуласючского типа. Описывая памятники балановской культуры, выявленные О.Н. Бадером, В. Ф. Каховский указывает 87 новых местонахождений в Чебоксарском, Красноармейском, Моргаушском и Ядринском районах Чувашской Республики и дает им краткую характеристику. Близкое расположение балановских поселений хуласючского этапа (Абашевские, Шоркинские, Тохмеевские и др.) к одновременному им абашевскому кургану, а также влияние абашевской техники керамического производства и орнаментики на позднюю балановскую керамику, свидетельствует, по мнению исследователя, о существовании тесных хозяйственных, культурных, а также этнических связей между этими племенами в конце II тысячелетия до н.э.

В 1974 – 1977 гг. В. Ф. Каховским были проведены широкомасштабные разведочные работы в бассейне р. Суры от Алатыря до Ядрина, в ходе которых также были обнаружены памятники эпохи бронзы.

В 1,5 км северо-восточнее памятника Стемасы-1 было открыто поселение бронзового века. Площадь поселения составила около 2500 кв. м. Среди подъемного материала – черепки посуды балановского (атликасинского) типа. На восточной окраине села было открыто поселение Стемасы-4. Среди находок – фрагменты сосудов абашевского типа.

На стоянке Сурский Майдан-3, расположенной на восточном склоне берега Суры, были найдены осколки толстостенной керамики ручной лепки с ямочно-гребенчатым орнаментом и тонкостенной посуды атликасинского типа балановской культуры.

Три поселения бронзового века, которые ученый отнес к балановской культуре, были открыты близ с. Напольное Порецкого района Чувашской Республики.

В 1976 г. разведочные работы по р. Суре были продолжены от с. Порецкого до г. Ядрина. Проводились раскопки Устиновского городища в Порецком районе. Ученый отнес памятник к поздним этапам балановской культуры. Близ с. Ильина Гора Ядринского района были обнаружены фрагменты желтых сосудов балановского (атликасинсого) типа. В результате обследования в 1977 г. р. Меня – левого притока Суры – были найдены фрагменты керамики, напоминающие по составу теста балановские сосуды[294].

Таким образом, в итоге четырехлетних разведочных работ в Чувашском Присурье, В. Ф. Каховским было открыто 48 новых памятников, среди которых 12 поселений эпохи бронзы.

В 1977 г. Чувашской археологической экспедицией под руководством В.Ф. Каховского был обследован Балановский могильник в Козловском районе с целью изучения его состояния, поиска оставшихся необследованных погребений. Было выявлено одно хорошо сохранившееся мужское погребение, совершенное по типичному обряду – скорченное на правом боку. Обнаружены остатки тлена бересты, в которую был завернут покойник. Погребальный инвентарь представлен двумя типично балановскими сосудами – высокошейными с округлыми днищами, а также медной пронизкой и кремневым отщепом, лежавшими на грудной клетке, и клиновидным кремневым топориком[295]. По мнению исследователя, балановец был убит копьем, наконечник которого застрял между 5 и 6-м шейными позвонками. Погребение он отнес к атликасинскому этапу и датировал XV – XIV вв. до н.э. Поиски балановского поселения не дали результатов. Но на городище Хула, расположенном в 1,5 км южнее д. Катергино и в 3 км от Балановского могильника, была обнаружена наряду с городецкой керамика балановского типа. Исследователь выдвинул предположение, что возможно именно здесь жило население, совершавшее захоронения на могильнике[296].

В 1982 – 1983 гг. Чувашская археологическая экспедиция произвела раскопки двух курганов эпохи бронзы у д. Станьялы Чебоксарского района, где погребения были совершены по абашевскому погребальному обряду. О принадлежности памятника к абашевской культуре свидетельствовал и погребальный инвентарь – колоколовидные сосуды, серебряные подвески, изогнутые в полтора оборота. Материалы раскопок Станьяльских погребений позволили В. Ф. Каховскому прояснить некоторые детали погребального обряда абашевцев. После совершения захоронения и засыпки могильных ям справлялись поминальные тризны. Совершались они, как считал исследователь и позднее, пока захоронения не были перекрыты земляной насыпью. Во время тризн у могил ставили сосуды с едой или питьем, которые после поминок оставляли тут же. После сооружения курганной насыпи на ней также совершались определенные ритуалы[297]. Об этом свидетельствует, подчеркивает ученый, материал раскопок Абашевского могильника, проведенных В.Ф. Смолиным, где после снятия уже второго штыка в насыпи кургана был выявлен комплекс из обломков сосуда, остатков костра, который в таком виде не мог возникнуть в результате случайного попадания керамики и угля в насыпь в процессе ее возведения[298]. Подобные ритуалы, считал В. Ф. Каховский, совершались и при засыпке могильных ям, о чем свидетельствуют находки костей животных в погребениях Станьяльского кургана[299].

В 1984 – 1986 гг. Чувашская археологическая экспедиция под руководством В. Ф. Каховского исследовала курганный могильник у д. Верхние Олгаши Моргаушского района, вскрыв оставшиеся 9 курганов. Отметим, что пять курганов были исследованы в 1926 – 1927 гг. отрядом Средневолжской экспедиции во главе с П. П. Ефименко. Также были раскопаны курганы у д. Таушкасы Цивильского района[300]. Выявленные материалы позволили говорить о зарождении у абашевских племен специфических погребальных обрядов, связанных с общественным положением покойных, родом занятий и обстоятельствами их смерти. В. Ф. Каховский отмечал, что в этот период зародились те представления, которые привели к появлению так называемых заложных покойников (убитых, утопленников, умерших, колдунов). В связи с этим большой интерес представляли погребения, которые, по мнению ученого, являлись ритуальным жертвоприношением, например, военнопленных в честь погибших воинов-мужчин. Археолог считал, что, своеобразные ритуалы совершались при погребении людей, выполнявших различные хозяйственные функции. Так, в погребении 2 (курган 9, Таушкасы) обнаружен инвентарь, принадлежавший охотнику: клык и 8 астрагалов кабана. Астрагалы овцы или козы находились в погребении 1-го кургана Верхние Олгаши. В кургане 10 вскрыто захоронение женщины, которая при жизни, видимо, занималась поддержанием огня. В загробный мир ее снарядили атрибутами своей профессии: в руки ей вложили два кремешка – орудия для добывания огня, в ноги поставили сосуд, заполненный угольками.

Погребальный инвентарь, обнаруженный в погребениях курганного могильника у д. Верхние Олгаши, в особенности украшения головного убора и одежды, позволили исследователю достаточно четко проследить имущественное расслоение в абашевском обществе. Богатство погребального инвентаря женских захоронений является, как считал ученый, свидетельством высокого положения абашевских женщин в обществе.

Итак, новые материалы, полученные при раскопках могильников близ с. Верхние Олгаши и Таушкасы позволили В. Ф. Каховскому выделить некоторые новые элементы в погребальном обряде абашевских племен: парные и коллективные захоронения с человеческим жертвоприношением, специфические ритуалы при погребении умерших неестественной смертью, а также оригинальные детали в одежде и украшениях. Погребальный обряд и разнообразный вещевой материал свидетельствовали, по мнению ученого, о том, что абашевские племена были солнцепоклонниками, они также усердно почитали огонь – важнейшее средство производственной деятельности и существования родоплеменных коллективов. Все это говорит о сложности погребального обряда абашевских племен, отражающего довольно высокий уровень развития религиозных представлений, связанных с образами загробного мира и пребывании в нем умерших[301].

В 1985 г. археологическая экспедиция, организованная НИИ ЯЛИЭ совместно с Чувашским госуниверситетом во главе с В. Ф. Каховским проводила раскопки Тигашевского городища в Батыревском районе. Исследования показали, что памятник относится к срубной культуре. Здесь были обнаружены остатки кострища, кости животных и угол дубового сруба. Вещевой материал достаточно скудный: сосуд ручной лепки желтого цвета. Особый интерес представляет захоронение гиены в Тигашевском кургане, которое, несомненно, совершено с ритуальными целями, в честь искусного охотника. Это захоронение степного теплолюбивого животного подтвердило теорию, согласно которой граница леса и степи проходила севернее современной полосы. Тогда же были исследованы курганы в Яльчикском районе у д. Новое Байбатырево и с. Новые Шимкусы с типичными срубными погребениями. Отсутствие в них инвентаря, небрежное оформление могильных ям и находка примитивного костяного орудия, отмечает Б. В. Каховский, создают впечатление о довольно раннем этапе появления срубников на юге Чувашского Поволжья[302].

В 1988 – 1991 гг. Чувашская археологическая экспедиция, руководимая В. Ф. Каховским, производила разведочные и стационарные археологические работы в Ядринском районе. Были исследованы курганы в лесу, расположенном в 3 км к юго-западу от деревни Верхние Ачаки. Один из них оказался пустым. Второй, видимо, считал исследователь, являлся святилищем. Под его насыпью выявлено пятно кострища в виде скопления угольков, золы, обожженных костей животных – остатков жертвоприношения. В слое кострища найдены 8 сосудов ручной лепки, клиновидный шлифованный топорик и кремневый нож[303]. Святилище, возможно, отмечают В. Ф. Каховский и Б. В. Каховский, отражает культ солнца, существовавший у балановских племен, оставивших этот памятник[304].

В эти же годы ученым были произведены раскопки курганов эпохи бронзы у д. Сирмапоси Красноармейского района, которые по керамическому материалу он отнес к хуласючскому этапу балановской культуры (XI в. до н. э.). В Урмарском районе был исследован курган у д. Саруй, также оказавшийся памятником балановской культуры (атликасинский этап XV – XIV вв. до н. э.)[305].

Таким образом, исследуя памятники бронзового века В. Ф. Каховский собрал богатейший материал, который стал весомым дополнением к археологической карте эпохи бронзы по различным археологическим культурам. Им выявлены и исследованы десятки новых памятников балановской, срубной и абашевской культур, дополнен вопрос, связанный с этнокультурными контактами племен эпохи бронзы в Среднем Поволжье, уточнены элементы погребальных традиций абашевцев. Материалы раскопок Чурачикского кургана доказали существование бронзолитейного производства в Чувашском крае. Исследования В. Ф. Каховского позволили выявить новые материалы по материальной и духовной культуре племен эпохи бронзы, а также связанные с развитием производства, социальным и имущественным расслоением. Значительный материал был получен для археологической карты республики. Это было новое слово в археологической науке страны.

В. Ф. Каховский также внес большой вклад в исследование памятников волжских болгар. Изучение бoлгарских памятников Чувашии началось более ста лет назад. Первоначально исследования носили описательный и эпизодический характер. Еще в середине XIX в. С. Е. Мельников обследовал городище близ с. Б. Таяба в Яльчикском районе Чувашской Республики[306]. Профессор Казанского университета С. М. Шпилевский в своей работе «Древние города и другие болгаро-татарские памятники в Казанской губернии» в конце XIX в. описал некоторые болгарские памятники юга Чувашии[307]. Болгарские памятники домонгольского времени в бассейнах рек Булы, Кубни и Карлы впервые были обследованы Средневолжской экспедицией под руководством П. П. Ефименко в 1926 – 1927 гг[308]. В начале 30-х гг. прошлого столетия болгарские памятники исследовал П. Н. Третьяков. В 1932 г. он опубликовал статью «Средневековые городища ЧАССР» в журнале «Сообщения Государственной академии истории материальной культуры»[309]. Материалы археологических работ П. Н. Третьяков обобщил в труде «Памятники древнейшей истории Чувашского Поволжья», где утверждал, что «болгарские памятники имеются лишь в юго-восточной части Чувашии, связанной с бассейном р. Свияги, а ее северо-западная половина изобилует памятниками другого характера, селищами с грубой лепной посудой и маленькими городищами»[310]. В 40 – 50 гг. XX в. болгарские памятники на территории Чувашии исследовал известный ученый-болгаровед, наставник В. Ф. Каховского, А. П. Смирнов. Материалы своих исследований он изложил в работе «Волжские булгары»[311]. А. П. Смирнов, так же, как П. Н. Третьяков игнорировал участие болгарских племен в формировании верховых чувашей. Бытовавшее тогда мнение историков о заселении болгарами лишь юго-восточной части Чувашии, по мнению В.Ф. Каховского, было основано на археологических данных 20 – 40-х гг. XX в.[312]. Следует отметить, что на научной сессии 1956 г., посвященной проблемам этногенеза чувашского народа, А. П. Смирнов пересмотрел свою позицию и заявил, что вся территория Чувашии входила в состав Волжской Болгарии[313]. Однако, вопреки новейшим археологическим исследованиям того времени, А. Х. Халиков утверждал, что территория современной Чувашии болгарами не была заселена, здесь обитало местное финно-угорское население. Согласно исторической концепции А. Х. Халикова, единственными и прямыми потомками волжских болгар являются лишь казанские татары[314]. Такого же мнения придерживался археолог Р. Г. Фахрутдинов, который в работе «О степени заселенности булгарами территории современной Чувашской АССР» признавал, однако, заселение болгарами южной и юго-восточной частей Чувашии[315]. Между тем, новые археологические открытия, сделанные на территории Чувашии к середине XX в. показали, что десятки болгарских памятников возникли в домонгольское и золотоордынское время не только в ее юго-восточной, но и западной части. Таким образом, В. Ф. Каховский принял самое активное участие в оживленных дискуссиях по проблемам этногенеза чувашского народа в 1950 – 1960 гг. Его интересовала проблема, связанная с ролью волжских болгар в этногенезе чувашского народа, временем их появления в междуречье Свияги и Суры и степени заселенности ими нынешней территории Чувашии, а также процессы развития феодализма в их обществе. Ее решение было одним из главных направлений в научной деятельности ученого. В рассматриваемый период им были исследованы десятки раннеболгарских и золотоордынских памятников на территории Чувашии и за ее пределами.
  
 

Археологическое исследование Чебоксар, длившееся с 1968 по 1980 гг. – это значительная и важная глава в развитии археологии в Чувашии. В. Ф. Каховского интересовало все, что было связано с историей родного чувашского народа. И вряд ли бы нам удалось сохранить это культурное наследие, если бы археолога не заинтересовали раскопки в этой зоне, ведь историческая часть г. Чебоксары входила в зону затопления Чебоксарского водохранилища. Следует отметить, что до 1969 г. история археологического изучения г. Чебоксары только начиналась. Однако известным оставался факт, что в пределах старой части города имеется культурный слой, где при строительных работах неоднократно находили фрагменты керамики, остатки деревянных построек, металлические предметы и т. д. В свою очередь, В. Ф. Каховский отмечал скудность и отрывочность сведений о ранней истории Чебоксар. А. А. Зимин в своей работе «Краткие летописцы ХV – XVI вв.» писал, что Русская крепость в Чебоксарах была построена через три года после взятия Казани, летом 1555 г. Известный чувашский ученый В. Д. Димитриев в работе «Из истории городов Чувашии второй половины XVI – начала XVII вв.» отмечает, что с этого времени Чебоксары становятся центром уезда, который включал северо – западные волости недавно присоединенной к Русскому государству Чувашии. По его мнению, Чебоксары, как и другие вновь основанные города Среднего Поволжья во второй половине XVI – начала XVII вв. являлись прежде всего военно-административным центром русского государства над этой территорией, а также местным торгово-ремесленным центром В. Д. Димитриев отмечает, что в начале XVII в. здесь было 212 посадских дворов с 661 жителем мужского пола. Торговлей и ремеслом могли заниматься и стрельцы, которых насчитывалось 317 человек[408]. В. Ф. Каховский и Ю. А. Краснов считают, что крепость в Чебоксарах была построена отнюдь не на пустом месте. Еще под 1469 г. русские летописи о Чебоксарах как о хорошо известном населенном пункте упоминают в связи с походом воеводы Ивана Димитриевича Руна на Казань: «Ночевали на Чебоксари, а от Чебоксари шли день весь да ночь, всю ту шли и пришли под Казань на ранней зоре»[409]. Лаконичность этого летописного сообщения, отсутствие других письменных данных до 1555 г. не позволили ученым составить ясное представление о времени возникновения Чебоксар, об этническом составе населения. Оставался не ясным также вопрос, были ли Чебоксары в ранний период своего существования городом или рядовым сельским поселением. Более или менее точные ответы на эти вопросы, при отсутствии соответствующих письменных источников, могли быть получены только археологическим путем[410].

 

В 1969 – 1970 гг. Чувашским отрядом Чебоксарской экспедиции Института археологии АН АССР во главе с В. Ф. Каховским на территории города были произведены значительные по масштабам археологические работы. Место раскопок находилось в древней части городского посада, на левом берегу р. Чебоксарки, у юго-западного подножья холма, на котором была возведена Чебоксарская крепость. По описаниям, сделанным в XVIII в., здесь располагались городские кварталы ремесленников, населенные главным образом кожевниками[411]. За два года раскопок В. Ф. Каховским было изучено около 300 кв.м. площади при мощности культурного слоя до 5 м., вскрыты слои XIV – XIX вв., получен большой вещевой материал. Культурный слой оказался насыщенным остатками деревянных построек различного времени. Ученым удалось проследить планировку и историю застройки ремесленного квартала Чебоксар с XIV – XIX вв. Материал раскопок позволил В. Ф. Каховскому осветить жизнь и быт средневековых чебоксарских ремесленников, а также заставил по-новому подойти к вопросу о времени возникновения и характере раннего поселения в Чебоксарах[412].

Археологи подчеркивают, что культурный слой с глубины 1,6 – 1,8 м. оказался перенасыщенным влагой, что обеспечило хорошую сохранность таких органических материалов, как дерево, ткань, кожа и др., которые в обычных условиях не сохраняются[413]. Как уже отмечалось, в культурном слое чебоксарских раскопок учеными были исследованы многочисленные хорошо сохранившиеся остатки деревянных построек. Стратиграфическое взаимосоотношение их позволило В. Ф. Каховскому выделить комплексы одновременно существовавших сооружений. Всего он выделил 13 строительных периодов, из которых 9 относятся к XIV – XVI вв. Хронологию раскопа, установленную по найденному вещевому материалу, археолог представил в следующем виде [414].

Пласты 21 – 23 (толщина пласта, как это принято в археологии, составляла 0,2 м; счет пластов велся от современной поверхности раскопа) и залегающие в них остатки построек 1-го и 2-го строительных периодов датированы ученым XIV в. Здесь были найдены обломки сосудов с синей и бирюзовой поливой на каминной основе. По мнению В. Ф. Каховского, они были привезены из золотоордынных центров Поволжья или из Средней Азии. Как считал А. П. Смирнов, поздняя дата такой посуды не выходит существенно за пределы XIV в., причем в домонгольских слоях она также почти не встречается[415]. На ту же дату указывают обломки изразцов с аналогичной поливой на серой и розовой основе. Здесь же археологом были найдены цилиндрические висячие замки и ключи к ним. Как отмечал В. Ф. Каховский, такие замки были широко распространены в Восточной Европе. В Волжской Болгарии они известны в слоях как домонгольского, так и золотоордынного времени[416].

Судя по новгородским материалам, подобные замки были распространены в XIII в. и вышли из употребления в начале XV в. В. Ф. Каховский указывает на то, что ключи, аналогичные обнаруженным в Чебоксарах, имеющим две или три лопасти, сжимавшие пружины замка, были найдены в Новгороде в слоях XIII – XIV вв[417]. А. П. Смирнов полагал, что на ту же дату указывало небольшое бронзовое зеркальце с бортиком у края оборотной стороны и выпуклым орнаментом, ближайшие аналогии которому он находит среди болгарских зеркал золотоордынного времени[418]. По мнению В. Ф. Каховского, наконечник стрелы ромбовидной формы с расширением пера в нижней части и хорошо выраженным упором для древка на черешке, также имеет широкие аналогии в новгородских материалах XIV – XV вв[419]. Здесь же были найдены бронзовые и костяные прорезные гребни с изображением конских головок и циркулярным орнаментом, которые, как считал В. Ф. Каховский, близки к болгарским. Среди массовой керамики пластов 21 – 23 датирующее значение имела керамика болгарского типа – желтого, красного, серого и коричневого цветов, в большинстве случаев лощеная. Преобладание посуды прекрасного горного обжига (90% в данной группе керамики), стандартность, правильность и относительная сухость орнаментации, а также отсутствие в орнаменте волн и спиралей, столь типичных для монгольского времени, заставили ученого отнести ее к золото-ордынской эпохе[420].

Вышележащие пласты 17 – 20 и постройки соответственно 3-го и 4-го строительных периодов датированы В. Ф. Каховским XV в. Здесь им были найдены замки и ключи тех типов, какие в Новгороде бытуют в XIV – XV вв., а также железный наконечник стрелы описанного типа, характерный для XIV – XV вв.,[421] деревянные туалетные гребни, известные в Новгороде в слоях XIII – XV вв.;[422] обломки сосудов с синей росписью под бесцветной поливой, аналогичные найденным в слоях Казани XV и первой половины XVI вв.[423] и др.

Обломков сосудов и изразцов с синей и голубой поливой здесь не оказалось, керамика болгарского типа незначительна. За верхнюю границу слоя XV в. В. Ф. Каховский принял пласт 17 на том основании, что в 16 пласте были обнаружены фрагменты берестяного сосуда с надписью и книжным орнаментом, палеографически датированным Л. М. Костюхиной и М. В. Щепкиной первой четвертью XVI в[424].

Слой XVI в., включающий пласты 13 – 16 и сооружения 5-го и 6-го строительных периодов, датированы указанной выше надписью на бересте, навесными замками с шаровидным туловом[425], овальными кресалами, доживающими до XVI в.[426], керамикой, находящей аналогии в русских городах[427] и в Казани, в слоях эпохи Казанского ханства[428], русской монетой конца XVI в.[429].

8 – 12 пласты и находящиеся в них постройки 7-го и 9-го строительных периодов отнесены В. Ф. Каховским к XVII в. Основным датирующим материалом здесь явились русские медные монеты середины XVII в. Красные неполивные и зеленые поливные монохромные изразцы, бытовавшие на протяжении всего столетия[430], безрамочные поливные полихромные изразцы, появившиеся на Руси в 70-ых гг. XVII в. и широко применявшиеся в XVIII в.[431].

4 – 7 пласты отнесены ученым к XVIII в. На эту дату, по мнению В. Ф. Каховского, указывают находки полихромных рельефных изразцов со сглаженным орнаментом без сюжетных изображений, штофного стекла, монет 1706 и 1763 гг.[432] В верхних же слоях, включающих пласты 1 – 3, были найдены бело-голубые кафеля и полихромные изразцы с гладким рисунком, характерные для XIX в., полихромные курительные трубки, монеты XIX в. и современные предметы[433].

Таким образом, В. Ф. Каховским в различных слоях раскопа был выявлен и изучен вещевой материал от XIV до XIX вв. включительно.

В раскопе В. Ф. Каховским было изучено более 60 различных сооружений. Большая часть их датирована XIV – XVII вв. К этому же времени отнесено 16 жилых и 13 хозяйственных построек, 5 сооружений производственного назначения, 8 дворовых вымосток, остатки 10 заборов и трех деревянных мостовых, покрывавших переулок, которым соединялись две параллельные улицы, проходившие к северу и югу от раскопа[434].

Рассмотрим более подробно постройки, наиболее хорошо сохранившиеся и представляющие интерес с научной точки зрения. В. Ф. Каховский отмечал, что все постройки были деревянными и наземными, за исключением мастерской замочника и ювелира XIV в. Дома не имели подполий, исследованный район был заселен небогатыми ремесленниками. На это указывают очень небольшие размеры дворовых участков и самих домов, площадь которых не превышала 25 – 35 кв.м. Следует отметить, что почти все постройки были одноэтажными. Лишь два строения имели два этажа, из которых нижний представлял собой высокую подклеть и использовался как хозяйственное помещение. В. Ф. Каховский подчеркивает, что все жилые постройки, большинство хозяйственных и производственных сооружений были выполнены в традиционной для лесной зоны срубной технике, одинаково распространенной у народов Поволжья, как русских, так и чувашей[435]. Археолог отмечал, что бревна обрабатывались исключительно топором, без применения пилы. Основу построек составлял прямоугольный сруб, бревна в котором соединялись «в обло» и «с откосом», причем вырубы для скрепления бревен делались в верхней части бревна, как и пазы, прокладывавшиеся мхом. В качестве строительного материала употреблялась главным образом сосна, редко дуб; для хозяйственных и производственных построек иногда употреблялись даже ель и осина. Фундаментальные устройства были очень просты и представляли собой либо отдельные подкладки под углы и стены сруба из обрубков бревен и толстых досок, либо сплошные фундаментальные площадки из таких подкладок. Однако исследования показали, что около половины построек не имели никакого фундамента, нижние их венцы лежали непосредственно на земле. В. Ф. Каховский говорил о более узкой сфере применения столбовой техники. Как выяснил археолог, столбовыми были сени жилых построек, редко – хозяйственные и производственные помещения. Основу их составляли вертикальные столбы, пространство между которыми запиралось досками или тонкими бревнами, вставленными в пазы вертикальных столбов. Некоторые производственные постройки (гончарные мастерские XIV и XVI вв.) были выполнены в смешанной срубно-столбовой технике, когда часть постройки представляла трехстенный сруб, а перед ним находился навес на столбах с легкими стенами из досок[436].

Раскопки показали, что полы жилых построек настилались из рубленных топором досок, положенных на переводины способом глухой врубки на уровне 2 – 3 венцов. По мнению В. Ф. Каховского, низкое расположение переводин говорило о том, что у одноэтажных домов подполья были очень малы и служили только для изоляции пола от соприкосновения с землей. Полы в сенях также настилались из досок, но худшего качества и разных размеров. Доски клались на бревна-подкладки, так что уровень пола в сенях был значительно ниже, чем в избе. Иногда в хозяйственных постройках полы были земляными [437].

Печи в жилых домах уже с XIV в. складывались из кирпича. В результате археологических работ В. Ф. Каховским были зафиксированы печные фундаменты двух типов – столбовые и срубные. В двух исследованных банях XVI и XVII вв. печи были подземными, т.е. не имели специальных фундаментов. Точное расположение печей, являвшееся важным моментом внутренней планировки избы, прослежено для 10 жилых построек: в восьми случаях печь располагалась в одном из углов, в двух – у боковых стен. По мнению В. Ф. Каховского, планировка домов с таким расположением печи наиболее типична для русского и нерусского населения Поволжья. Оба типа планировок, как утверждал ученый, известны в старинных чувашских постройках. Следует отметить, что хозяйственные постройки, кроме бань, печей не имели. Конструкции входов были представлены дверными проемами в срубах, целыми и фрагментированными остатками дверей, плохо сохранившимися деталями крылец и простых вымосток перед входом. В тех случаях, когда дома имели сени, вход в них проходил со двора, наружная дверь располагалась либо в боковой, либо задней стене сеней. В жилых постройках без сеней входная дверь находилась обычно в той стене, которая была обращена в сторону улицы[438].

В жилых и хозяйственных постройках применялась потолочная засыпка из песка или просеянной земли. В развалинах ряда домов, начиная с XIV в. были встречены кусочки слюды с желтоватым оттенком и оконного стекла В.Ф. Каховский полагал, что чебоксарские постройки уже с этого времени имели не только волоковые, но и «косящатые», или «красные» окна с рамами-оконницами, в которые вставлялись стекло или слюда[439].

Остатки кровли были представлены обломками драни и большими кусками липовой коры. В XVII в. употреблялись керамические поливные кровельные плитки. Никаких следов покрытия домов археологами обнаружено не было[440].

Следует отметить, что В. Ф. Каховский первым в археологии Чувашии классифицировал и охарактеризовал деревянные постройки средневековых Чебоксар. Он определил, что здесь в основном преобладали дома, выполненные в срубной, столбовой и смешанной срубно-столбовой технике строительства. По признаку вертикального членения он выделил следующие типы построек: 1) полуземляночные; 2) поземные, т.е. имеющие либо земляной пол, либо пол из досок и бревен, положенных непосредственно на землю или приподнятых не больше, чем на высоту одного венца (все хозяйственные и производственные постройки, сени жилых построек, жилые постройки XIV – XV вв.); 3) одноэтажные с невысоким подпольем, пол которых приподнят над уровнем земли на высоту 2 – 4 венцов. Это самый распространенный тип, к которому ученым отнесено 13 жилых построек XIV – XVII вв.; 4) двухэтажные на высокой подклети (XVII в.)[441].

По признаку горизонтального членения археологические данные позволяют говорить только применительно к одноэтажным постройкам. Здесь В.Ф. Каховский выделил 4 типа: 1) однокамерные постройки (изба без сеней, отдельно стоящие хозяйственные и производственные постройки). К ним ученый отнес жилые постройки XIV – XV вв.; 2) двухкамерные пятистенные цельнорубленные (изба+хозяйственное помещение) – две постройки XIV в.; 3) двухчастные раздельные (изба + сени) – жилые постройки XV – XVII вв.; 4) трехчастные раздельные (изба + сени + хозяйственное помещение). К этому типу археологом отнесены постройки XV – XVII вв. Точное отнесение к тому или иному типу остальных построек оказалось затруднительным ввиду их плохой сохранности.[442]

Дворовые вымостки делались из толстых бревен или досок, иногда положенных на лаги, но не имевших с ними специального скрепления. Деревянные мостовые были обычной для средневековых городов конструкцией из бревен со специальными вырубами [443].

Несколько слов следует сказать о расположении домов на усадьбах. В XIV – XVI вв., как показали исследования, дома располагались в глубине усадьбы, отступая на 2 – 3 м. от линии улицы. Так же располагались и остальные постройки. Вся усадьба окружалась сплошным забором. Только с начала XVII в. наблюдается иное расположение: дома выходят фасадами на линию улицы.

Теперь обратимся к истории застройки на площади раскопа.

Первый строительный период (XIV в.) представлен останками двух гончарных мастерских. Одна из них представляла собой сооружение срубно-столбовой конструкции размером около 6,4 х 4 м., больше половины которого занимал гончарный круг. Последний был окружен трехстенным срубом, а стена перед горном сложена из колотых досок, прикрепленных вертикально к перекладинам, опиравшиеся на столбы. Горн имел размеры 4 х 4 м., сохранился плохо. По остаткам В. Ф. Каховскому удалось установить, что он был наземного типа, двухъярусный, с нижней топочной и верхней обжигательной камерой. В основу горна были положены уложенные крест-накрест бревна, обмазанные глиной. Рядом с мастерской археологом были обнаружены запасы гончарной глины и крупнозернистого песка, служившего примесью к глиняному тесту. От второй гончарной мастерской сохранились лишь остатки горна таких же размеров и конструкции, что и в первой постройке. Остатков жилых построек и деления на усадьбы в первом строительном периоде ученым проследить не удалось[444].

Со второго строительного периода (вторая половина XIV в.) на площади раскопа сохранились остатки трех небольших усадеб или дворовых участков. На одной из усадеб были открыты две постройки: двухкамерный пятистенный цельнорубленный дом размером 5,8 х 3,2 м. и ремесленная мастерская размером 6,5 х 3,4 м. с углубленным на 0,5 м. земляным полом. Как показали раскопки, жилой дом сеней не имел. В расположенной к югу от него, в глубине двора, мастерской находились три небольших (около 0,95 х 0,95 м.) плавильных горна, поставленных на останцах материковой глины. В мастерской был обнаружен разнообразный инструментарий: тигли, приспособления для притягивания проволоки, бородки, зубила разных размеров, пунсоны для ювелирных работ, а также большое количество шлака. Безусловно, владелец мастерской занимался изготовлением ювелирных изделий, в том числе и из золота, констатирует В. Ф. Каховский. Об этом, подчеркивал ученый, свидетельствуют находки золотой обкладки сундучка, предназначавшейся для переплавки и капли золота в тиглях. Здесь же было обнаружено значительное количество деталей замков и ключей к ним, что заставило ученых предположить о второй специальности мастера. По мнению В. Ф. Каховского, мастерская существовала длительное время и перестраивалась: столбовые стены ее были заменены срубными, один из горнов перестроен, другой возведен заново. Ученый предполагал, что различная продукция изготавливалась здесь в разные периоды существования мастерской[445].

Рассматриваемая усадьба была окружена забором из вертикально врытых в землю колотых дубовых плах. На второй усадьбе прослежены остатки однокамерной жилой постройки размером 3,2 х 2,8 м. и двух ям неизвестного назначения. Третья усадьба также была окружена забором из дубовых колотых плах, в ряду которых археологам удалось проследить столбы от ворот, которые вели к северной улице. На усадьбе располагался двухкамерный пятистенный цельнорубленный дом, полностью аналогичный первой постройке. Как отмечал В. Ф. Каховский, в малой камере дома содержался скот. В жилой камере, кроме различных бытовых вещей, были обнаружены сапожная колодка, шило, дратва, остатки кожаной обуви и многочисленные обрезки кожи. Это заставило В. Ф. Каховского считать рассматриваемую постройку жилищем кожевника и сапожника, являвшееся одновременно его мастерской. Ученый полагал, что сапожное и кожевенное ремесла в XIV в. в Чебоксарах еще не разделились[446].

В третьем строительном периоде (первая половина XV в.) усадьба В не была застроена. На усадьбе А располагались изба размером 4 х 3,9 м. с большими сенями и примыкавшая к сеням сзади хозяйственная постройка размером 3,6 х 3 м. Один из входов в усадьбу проходил с улицы, расположенной к югу от раскопа, причем в южном заборе усадьбы удалось проследить остатки ворот. К северу от хозяйственной постройки находилась дворовая вымостка, которая, вероятно, вела ко вторым воротам, в северном заборе усадьбы. Находки сапожных ножей, шильев, обрезков кожи и остатков обуви позволили В. Ф. Каховскому заключить, что усадьба принадлежала сапожнику. Как и в предыдущий строительный период, усадьба была окружена глухим забором из колотых дубовых плах[447]. На соседней усадьбе Б находились две одномерные жилые постройки, размером соответственно 4,2 х 3,3 м. и 3,2 х 3,2 . Постройки были ориентированы фасадами в разные стороны, к двум параллельным улицам, проходившим к югу и северу от раскопа. На площади этой усадьбы В. Ф. Каховским было найдено большое количество остатков кожи. Ученый не исключал возможности, что она также принадлежала сапожнику. К западу от усадьбы Е были изучены остатки деревянной мостовой, служившей, как предполагал В. Ф. Каховский, покрытием небольшого переулка, разделявшего усадьбы Е и В и соединявшего северную и южную улицы, находившиеся в основном уже вне пределов раскопа[448].

В четвертом строительном периоде (вторая половина XV в.) усадьба А была свободна от построек. На усадьбе Б располагался бревенчатый жилой дом размером 5,5 х 5,5 м. На усадьбе В находился дом размером около 4,6 х 4,6 м. с сенями несколько меньших размеров. К северу и югу от постройки имелись хорошо сохранившиеся дворовые вымостки из бревен и досок, положенных на лаги. Судя по находкам сапожных колодок, ножей, шила, остатков кожи и обуви В. Ф. Каховский предположил, что усадьба принадлежала ремесленнику-сапожнику и кожевнику[449].

В пятом строительном периоде (первая половина XVI в.) на площади раскопа располагались только две усадьбы. На усадьбе А находился жилой дом размером 5,4 х 5,4 м. с такой же величины сенями и примыкавшая к сеням хозяйственная постройка. По мнению В. Ф. Каховского, интересно устройство жилого дома. Капитальной пятой стеной, соединявшейся с боковыми стенами способом глухой врубки, он был разделен на два помещения. В одном из них, большем по размерам, находилась печь на столбовом фундаменте. В малом же помещении был обнаружен ящик для золки шкур с остатками волоса, золы и извести. Ученый считал, что здесь находилось производственное помещение, а дом принадлежал кожевнику, который, судя по находкам остатков обуви, шильев, дратвы и воска, одновременно занимался и сапожным ремеслом. Как и в более ранее время, усадьба была окружена забором из колотых дубовых плах. В соседней усадьбе Б удалось проследить остатки жилого дома с небольшими сенями, полностью аналогичного по размерам и конструкции жилому дому на усадьбе А: с такой же малой камерой, в которой помещался зольник. Кроме того, на усадьбе располагались две разновременных хозяйственных постройки и баня. С запада усадьбу окружал забор из тонких бревен, вставленных в позы вертикальных столбов. Совершенно очевидно, что усадьба принадлежала сапожнику и кожевнику[450].

В шестом строительном периоде (вторая половина XVI в.) на площади раскопа В. Ф. Каховским были изучены постройки двух усадеб – А и В. Центральная часть раскопа, в предшествующее время занятая усадьбой Б, в это время оказывается свободной от построек. На усадьбе А располагалась трехкамерная раздельная постройка, состоявшая из жилого дома размером 5,6 х 5,6 м., сеней таких же размеров и хозяйственной постройки. Усадьба была окружена забором из колотых плах, от которого прослежена часть южного звена. Севернее хозяйственной постройки располагалась дворовая вымостка. Большое количество остатков кожи и обуви заставили предположить В. Ф. Каховского, что и эта усадьба принадлежала сапожнику. В западной части раскопа, на усадьбе В, ученым была изучена гончарная мастерская. Эта была постройка срубно-столбовой конструкции размером около 5,8 х 4,6 м. Гончарный горн наземного типа помещался в северо-восточном углу постройки. Конструкция его аналогична тем горнам, которые были изучены археологом в слоях XIV в. В. Ф. Каховский полагал, что дом, в котором жил владелец мастерской, помещался вне пределов раскопа[451].

В седьмом строительном периоде (первая половина XVII в.) площадь раскопа оказалось занятой постройками одной большой усадьбы. Как выяснилось, усадьба принадлежала зажиточному ремесленнику-кожевнику. Комплекс построек состоял из жилого дома на высокой подклети, такой же двухэтажной постройки, подклеть которой была занята мастерской с зольником для очистки шкур от волоса, хозяйственной постройки и бани. В. Ф. Каховский подчеркивал, что здесь впервые было прослежено кожевенное производство без признаков сапожного, что дало ему некоторые основания относить разделение сапожного и кожевенного ремесел в Чебоксарах к концу XVI – началу XVII вв. Следует отметить, что на вторые этажи построек вели высокие крыльца на столбах и консолях. В отличие от всех предшествующих построек на площади раскопа, располагавшихся в глубине усадьбы, эти постройки выходили фасадом непосредственно на южную улицу. Усадьба была окружена сплошным забором из горизонтально положенных бревен, вставленных в пазы вертикальных столбов. Однако, как выяснил археолог, все постройки усадьбы погибли в огне пожара[452].

В восьмом и девятом строительных периодах (вторая половина XVII – начало XVIII вв.) на площади раскопа вновь прослеживаются следы двух усадеб. На усадьбе А в каждом из строительных периодов В. Ф. Каховским были изучены остатки одного жилого дома с сенями. В девятом строительном периоде рядом с домом располагалась хозяйственная постройка. На усадьбе В в восьмом строительном периоде находились два дома размером около 5,5 х 5,5 м. Дома были ориентированы фасадами в разные стороны, к северной и южным улицам В. Ф. Каховский считал, что и в это время владельцы усадеб были связаны с сапожным или кожевенным ремеслом, т.к. здесь в большом количестве археологом были найдены остатки кожи и обуви, а также сапожные ножи[453]. Сооружения более позднего времени мы решили не рассматривать, т.к. они сохранились плохо и не представляют большого интереса с археологической точки зрения.

Таким образом, исследования В. Ф. Каховского показали, что застройка площади раскопа была непрерывной, начиная с XIV в. Ученый отмечал, что постройки одного строительного периода перекрываются остатками построек последующего строительного периода без больших прослоек культурных отложений, иногда налегают непосредственно друг на друга. По мнению археолога, сколько-нибудь существенных перерывов между временем разрушения той или иной постройки и временем возведения на ее месте новой не было. В отдельные строительные периоды оказались незастроенными лишь отдельные усадьбы. В тех случаях, когда дома не гибли в огне пожаров, они существовали около 40 – 50 лет, что, как считал В. Ф. Каховский, хорошо согласуется с этнографическими данными о времени функционирования деревянных построек и может быть археологически подтверждено сохранностью остатков стен срубов на 2 – 3 венцах и неоднократной перестройкой некоторых хозяйственных построек[454].

Следует отметить, что на протяжении XIV – начала XVIII вв. сохранялась общая планировка квартала между двумя улицами, проходившими к северу и югу от раскопа. Причем с XIV до XVIII вв. было прослежено занятие жителей изученного квартала сапожным и кожевенным ремеслом. Однако во втором строительном периоде, когда на площади раскопа впервые появляются жилые строения и прослеживается разделение на усадьбы, застройка шла в направлении с востока на запад, от предполагаемого центра посада: постройки на усадьбе А были возведены раньше, чем на усадьбе Б, а на усадьбе Б – раньше, чем на усадьбе В[455].

В. Ф. Каховский также обращает внимание на изменение типов построек в XV в. Если для XIV в. были характерны однокамерные и двухкамерные цельнорубленные пятистенные постройки без сеней и относящихся к ним отдельно стоящих хозяйственных построек, то в XV в. появляются и становятся единственными типами двух- и трехчастные раздельные постройки. Со временем происходит расширение размеров усадеб и увеличение площадей жилых домов[456].

В ходе раскопок В. Ф. Каховским был получен большой вещевой материал, насчитывающий десятки тысяч единиц. Наиболее массовой категорией находок являлись обломки глиняных сосудов. Ученый подчеркивал, что комплекс средневековой чебоксарской керамики достаточно своеобразен и отличается как от керамики одновременных русских городов, так и от керамики городов Волжской Болгарии и Казанского ханства. Огромное количество сосудов было изучено им на гончарном круге. В слоях XV – XVI вв. в очень небольшом количестве была найдена лепная керамика, а также фрагменты поливной посуды, часть которой охарактеризована выше. Массовую гончарную керамику по признакам, относящимся к цвету черепка, характеру глиняного теста, степени обжига, обработки поверхности, В. Ф. Каховский разделил на ряд типов[457]. Обратимся к характеристике выделенных типов.

Керамика болгарского типа. В эту группу археолог включил обломки сосудов красного, серого и коричневого цветов, тонкого, хорошо промешанного теста, изредка с небольшими примесями песка и, как правило, прекрасного горного обжига, в большинстве случаев с лощеной поверхностью. Формы сосудов – кувшины с одной и двумя ручками, типа корчаг. Значительная часть посуды орнаментирована. Встречен линейный орнамент из одной или нескольких групп прочерченных линий, орнамент в виде однородной волны между двумя витками, арочный орнамент, орнамент из округлых неглубоких ямок между двумя волнистыми линиями, из оттисков гребенчатого штампа, поставленного наклонно. Пролощенный орнамент представлен широкими вертикальными линиями, сочетающимися с поясами врезного линейного орнамента, перекрещивающимися линиями. Большая часть такой керамики была встречена в слое XIV в., где ее количество достигает 10-11 % от общей массы керамики. По мнению В. Ф. Каховского, по всем признакам эта керамика находит аналогии в посуде поселений Волжской Болгарии, преимущественно золотоордынского времени[458]. Некоторое количество коричневой и желтой керамики происходит из слоя XVI в. В. Ф. Каховский отмечал, что желтая керамика из этого слоя по цвету и особенностями орнаментации отличается не только от красной более раннего времени, но и от желтой и типична для слоев Казани эпохи Казанского ханства[459].

Черная керамика. Черная керамика встречается во всех слоях. Это позволило В. Ф. Каховскому говорить о ее бытовании в Чебоксарах с XIV по XIX вв. Этот тип керамики характеризуется черным цветом черенка изнутри и снаружи, темно-серым цветом в изломе; хорошо промешанным тестом без грубых примесей; хорошим обжигом, производившимся в закрытом горне. Обязательным признаком ее является лощение. Определенными отличитель-ными признаками характеризуется ранняя черная посуда из слоев XIV – XV вв.: часть ее имеет в изломе черный цвет, тесто грубое и плохо промешанное. Такая керамика оказалась очень близка к бурой керамике, речь о которой пойдет ниже. Формы венчиков аналогичны булгарской посуде[460].

Ассортимент черной лощеной посуды очень разнообразен. Это горшки различных типов, кувшины, кумганы, кубышки, умывальники, миниатюрные чашечки. В. Ф. Каховский отмечал, что формы посуды из ранних слоев (XIV – начало XVI вв.) полностью аналогичны формам керамики болгарского типа. То же следует сказать об орнаментации, как вредной и штампованной, так и пролощенной. Сосуды более позднего времени, полагал ученый, находят ближайшие аналогии уже в русской чернолощеной керамике. Однако происхождение чебоксарской лощеной керамики, по мнению В. Ф. Каховского, не может быть связано с проникновением сюда русских традиций. Против этого говорит уже хронологическое несоответствие: в русских городах, раньше всего в Москве, черная лощеная керамика появляется во второй половине XV в[461]. В пользу предположения, что технология производства черной лощеной керамики была занесена на Русь из Среднего Поволжья, высказывались многие исследователи, такие как А. П. Смирнов, М. Г. Рабинович, Р. Л. Розенфельдт. Как считал В. Ф. Каховский, местное происхождение чебоксарской черной лощеной керамики может доказываться большим сходством ее с лощеной керамикой болгарского типа, проявляющимся в тождестве форм венчиков и близости форм самих сосудов, в единстве техники лощения, в тождестве орнаментации и т.д. В дальнейшем, в период вхождения Чувашии в сферу русского влияния, развитие русскими гончарами традиций производства черной лощеной керамики не могли не отразиться и на технологии ее производства в Чебоксарах. Поэтому чебоксарская черная лощеная керамика XVI и особенно XVII – XVIII вв., по мнению ученого, становится практически не отличимой от русской[462].

Исследования показали, что бурая керамика в чебоксарском материале является преобладающим типом. В. Ф. Каховский выделил следующие ее основные признаки: цвет черепка внутри и снаружи бурый, серый, иногда черный с бурыми пятнами, в изломе бурый или темно-серый, обжиг плохой, черепок легко ломается, крошится; тесто промешано плохо, среди примесей – крупнозернистый песок, изредка молот, поверхность грубо заглажена, шероховатая, без лощения. Преобладающая форма – горшок, обычно приземистый, слабо профилированный; изредка встречаются небольшие кувшинчики и миски. Формы венчиков разнообразны и в основном совпадают с формами венчиков болгарской и черной посуды. Орнамент редок, на посуде XVI – XVIII вв. исчезает полностью. Наиболее распространенным является линейный орнамент и в виде однорядной волны, а также ямочный в виде наклонных поперечных полос[463].

Грубая желтая керамика. Характеризуется ученым желтым цветом черепка с поверхности и в изломе, плохим или средним обжигом, наличием среди примесей в песке значительного количества шамота или крупнозернистого песка. Тесто обычно плохо промешано, без следов лощения. В. Ф. Каховский подчеркивал, что от желтой болгарской керамики данный тип посуды отличается характером примесей, промешанного теста, степенью обжига и отсутствием лощения. Преобладающая форма – горшки и кувшинчики. Очень редко встречается волнистый орнамент, другие виды орнаментации археологу обнаружить не удалось. Грубая желтая керамика встречена в слоях XIV – первой половины XVI в[464].

Грубая красная керамика. В единичных фрагментах появляется в слоях XVI – XVII вв., а в слоях XVIII – XIX вв. преобладает. В. Ф. Каховский характеризует ее красным цветом черепка, плохим или средним обжигом, значительными примесями песка или шамота в тесте, слабой промешанностью теста. По всем признакам, кроме теста, данная посуда близка и грубой желтой керамике. От красной болгарской керамики отличается характером примесей и промешанностью теста, степенью обжига, отсутствием лощения. Преобладающая форма – горшок, однако в материалах XVIII – XIX вв. встречаются и другие формы: миски, кринки, кувшины. Орнамент полностью отсутствует [465].

Грубая серая керамика. Обнаружена в слоях XIV – XVI вв. и характеризуется серым цветом черепка с поверхности и в изломе, средним обжигом, значительными примесями песка или шамота в тесте, недостаточной его промешанностью, шероховатой поверхностью, без лощения. От серой керамики болгарского типа отличается качеством теста, большей толщиной стенок, отсутствием орнамента[466].

Белая керамика. В небольшом количестве встречается во всех слоях. Характеризуется белым или желтовато-белым цветом с поверхности и в изломе. В тесте – небольшие примеси песка. Обжиг средний, в слоях XVII – XIX вв. хороший. Преобладающая форма – горшок. Из орнаментов встречен только линейный из очень узких параллельных линий, собранных в пучок под обрезом венчика. Как считал В. Ф. Каховский, по всем признакам аналогична русской белой керамике, хорошо известной по материалам средневековых городских и сельских поселений[467].

 
    
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
ИСТОЧНИК ИНФОРМАЦИИ И ФОТО:
Команда Кочующие
 Государственный архив современной истории Чувашской Республики (ГАСИ ЧР:
Фонд 1. Опись 32. Дело 107 (Личное дело В. Ф. Каховского), 12 л.
Научный архив Чувашского государственного института гуманитарных наук (НА ЧГИГН).
 Отд. II. Ед. хр. 553. инв. 1562. л. 36. (Смирнов, А. П. Описание находок при раскопках Тигашевского городища 1956 г. Рукопись.).
 Отд. II. Ед. хр. 556. инв. 1568. л. 47. (Трубникова, Н. В. Дневники работ у д. Таутово, Досаево, Янмурзино и Раскильдино в 1956 г. Рукопись).
 Отд. II. Ед. хр. 558. инв. 1576. л. 58. (Каховский, В. Ф. Опись клада джучидских монет, найденного в 1957 г. у д. Нимичкасы Красноармейского района Чувашской Республики. Рукопись).
 Отд. II. Ед. хр. 558. инв. 1573 (Смирнов, А. П. Археологические исследования в Чувашии в 1957 г. Рукопись).
Отд. II. Ед. хр. 574. инв. 1597. л. 26 (Каховский, В. Ф. Отчет о работе 4 отряда Чувашской археологической экспедиции 1958 г. Рукопись).
 Отд. II. Ед. хр. 588. инв. 1619. л. 35 (Смирнов, А. П. Отчет об археологических исследованиях в Чувашии в 1958 – 1959 гг. Рукопись).
 Отд. II. Ед. хр. 2397. л. 28 Федоров-Давыдов, Г. А. Материалы об археологических раскопках Тигашевского городища. Рукопись).
 Отд. II. Ед. хр. 596 – 591. инв. 1629. л. 40 (Каховский, В. Ф. Опись археологических материалов булгарского поселения близ д. Б. Янгильдино и кургана близ села Чурачики. Рукопись).
 Отд. II. Ед. хр. 593. инв. 1632. л. 33 (Каховский, В. Ф. Отчет о работе 2 отряда Чувашской археологической экспедиции в 1960 г. Рукопись).
 Отд. II. Ед. хр. 602. инв. 1642. л. 21 (Каховский, В. Ф. Археологические раскопки в Чувашской АССР в 1961 г. Рукопись ).
 Отд. II. Ед. хр. 603 – 604. инв. 1643 – 1644. л. 32.Каховский, В. Ф. (Опись материалов 2 отряда Чувашской археологической экспедиции 1961 г. Рукопись).

 

Вложение	Размер
Памятники археологии Чувашии	779.06 КБ
Памятники археологии Чувашии	208.68 КБ
Памятники археологии Чувашии	142.61 КБ
Памятники археологии Чувашии	515.25 КБ
Археология Чувашии	775.76 КБ
Raskopki_Chuvashi (6).JPG	417.45 КБ
Raskopki_Chuvashi (7).jpg	178.28 КБ