Егор Яковлев про расстрел царской семьи, часть первая

Хочешь продолжения роликов Егора? Поддержи проект!

Текстовая версия ниже

Д.Ю. Я вас категорически приветствую! Егор Николаевич, добрый день.

Егор Яковлев. Добрый.

Д.Ю. Что сегодня?

Егор Яковлев. Продолжаем рассказ и сегодня поговорим о расстреле царской семьи или, если быть исторически точным, бывшей царской семьи, потому что приближается 100-летие этого трагического события – 16 июля, точнее, в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в Ипатьевском доме в Екатеринбурге была расстреляна царская семья: бывший император Николай Второй, его супруга Александра Фёдоровна, 4 дочери, бывший наследник престола царевич Алексей и слуги.

Д.Ю. И доктор Боткин.

Егор Яковлев. Да, доктор Боткин, повар Харитонов и другие люди. Событие трагическое, и до сих пор не утихают споры о том, кто был инициатором этого расстрела. Есть 2 точки зрения: местная власть, Уральский Совет и центр – Ленин и Свердлов. Вот сегодня поговорим о том, какие аргументы выдвигают оба лагеря в пользу своей правоты. Забегая вперёд, сразу скажу, что по санкции на расстрел царя единой точки зрения нет и до появления новых документов быть, наверное, не может. По расстрелу всех остальных людей точка зрения есть, у меня, например, т.е. там по документам достаточно чётко прослеживается.

Но прежде чем рассказывать непосредственно о последних месяцах жизни Николая Второго и его семьи, я бы хотел пару слов сказать об атмосфере, которая воцарилась на территории бывшей Российской империи и, в частности, о революционном насилии.

Д.Ю. С вашего позволения, я бы предварил это советским анекдотом: тюрьма, камера, заходит мужик. «Присаживайся, уважаемый, за что?» Он говорит: «На XX съезде из винтовки с оптическим в Брежнева стрелял». «И как – попал?» Он говорит: «Как там попадёшь – со всех сторон за ствол дёргают: дай я, дай я?» Видимо, речь как раз вот об этом.

Егор Яковлев. В принципе, да, и здесь, опять же вопрос: что явилось причиной всплеска вот этого массового насилия. Есть точка зрения, что корень у этого был один – это пропаганда большевиков, но, на мой взгляд, это очень примитивная трактовка, во-первых, потому что до Февральской революции, а первый всплеск массового негосударственного насилия – это именно февраль 1917 года, массовые убийства, в частности, офицеров на флоте, к которому большевики, собственно, не имеют ещё никакого отношения: в тот момент это численно ничтожная партия – всего около 20 тысяч человек, вся верхушка которой находится либо в эмиграции, либо в ссылке, и поэтому говорить о каком-то руководстве этим террором со стороны именно большевиков вообще не имеет никакого смысла. Кроме того надо понимать, что большевики в течение Первой мировой войны были фактически нелегальной партией после того, как была обнародована точка зрения большевистского руководства о том, что Первая мировая война носит империалистический характер, и её нужно превратить в войну гражданскую для свержения эксплуататорских классов, и соответственно, как следствие, ликвидация империалистических войн в принципе. Т.е. прочный мир, с точки зрения большевиков, может быть установлен только в том случае, если противоречия империализма будут устранены. Они могут быть устранены только в результате пролетарской революции. После того, как эта точка зрения была оглашена публично, она была истолкована в том смысле, что это подрыв имперской государственности, и партия большевиков была запрещена, соответственно, была запрещена и большевистская пропаганда, т.е. большевикам чинились препятствия в том, чтобы они продвигали свою точку зрения, и это было вполне естественно со стороны царского правительства, иначе быть и не могло. А вот альтернативные партии все остальные, которые были гораздо более многочисленные, вот партия «Союз русского народа», монархическая партия, только официально включала в себя 600 тысяч человек, а если брать организации-сателлиты, которые к ней примыкали, то и все несколько миллионов, например, эта партия имела грандиозные возможности для своей пропаганды. То же самое кадеты, то же самое легальные социал-демократы, меньшевики – все они выступали с трибуна Государственной Думы, издавали свою собственную прессу, организовывали публичные собрания, публиковали книги, имели доступ в войска, что очень важно. Т.е. если В.И. Ленин не мог приехать в Ставку и начать рассказывать генералитету о том, что он должен делать, и не мог обратиться к массе для того, чтобы сагитировать её, например, на братание с германскими и австро-венгерскими войсками, то лидеры других политических партий всё это делали вполне открыто – они приезжали в Ставку, встречались с М.В. Алексеевым, который был начальником штаба Ставки, а по факту верховным главнокомандующим, ну фактически, естественно. Они всё это делали, а итогом всего этого стала Февральская революция, поэтому винить большевиков за начало революционного насилия абсолютно бессмысленно, революционное насилие было следствием тех самых застарелых конфликтов, которые лежали, которые вызревали, скажем так, в основе, в организме Российской империи.

Д.Ю. Что это были за конфликты? Давайте поговорим предметно.

Егор Яковлев. Если говорить об армии, то это, безусловно, был конфликт сохранения сословных перегородок, которые существовали между офицерским корпусом и огромной солдатской массой, зачастую необразованной, а в значительной степени даже и неграмотной, абсолютно неграмотной, т.е. 52% новобранцев в 1913 году были неграмотными или малограмотными.

Д.Ю. А как же церковно-приходские школы?

Егор Яковлев. Ну они не обеспечивали, не охватывали всю территорию России, поэтому этот процесс развивался очень медленно. Т.е. он развивался, безусловно, и Николай Второй увеличивал финансирование на народное образование, но в силу, во-первых, того, что он унаследовал очень плохое состояние народного просвещения от отца и деда – это действительно так, при них расходы на народное образование были ничтожны, и вот так вот форсированно исправить ничего не удавалось, а кроме того чинились и препятствия со стороны бюрократического аппарата, потому что один шаг вперёд всегда сменялся двумя шагами назад. Проект о введении бесплатного начального образования существовал с 1906 года, но в 1917-ом он так и не был принят, т.е. это время было утеряно, и поэтому народ был необразованный, тёмный и порою руководствовавшийся не народным здравым смыслом, а инстинктами. И поэтому вот этот всплеск революционного насилия в солдатской среде, по большому счёту, был неизбежен, и вдвойне неизбежен в среде матросов, потому что там эти сословные перегородки были ещё серьёзнее, чем в армии. Надо понимать, что флот небольшой, это постоянно замкнутое пространство, там всегда что-то вызревает, недовольство молниеносно проявляется, т.е. оно может копиться, копиться, потом взрывается – и там это в результате взорвалось, поэтому на флоте... вот у нас были программы с К .Б. Назаренко очень интересные – он даёт статистику, что количество убитых офицеров в ходе Февральской революции было всего лишь в 2 раза меньше, чем количество убитых офицеров в боевых действиях за всю предшествующую Первую мировую войну.

Д.Ю. Обалдеть!

Егор Яковлев. Огромное... пропорционально видно, что огромное... И преимущественно это были именно строевые офицеры, т.е. офицеры – инженеры-механики или офицеры по Адмиралтейству, которые служили в основном на берегу, они не пострадали. Категория инженеров-механиков в этом смысле очень показательная, потому что инженер-механик был наиболее близок к своим подчинённым из матросов – он был с ног до головы в масле постоянно и разбирался, т.е. он обладал высоким авторитетом, мог научить, и т.д. Кроме того, формирование корпуса инженеров-механиков в сословном смысле было более демократичным, чем формирование строевых офицеров. А строевые офицеры – да, они стали жертвами, этих матросских самосудов, и собственно, вот уже первые убийства, которые происходят в ходе Февральской революции, они являются моделями, т.е. непонятно, кто убил, но явно матрос, сделавший это исподтишка. Вот убийство адмирала Непенина: вроде бы, адмирал Непенин, командующий Балтийским флотом, находился в Гельсингфорсе, солдаты были им недовольны, он не пользовался популярностью из-за грубости, из-за мелочных придирок к матросам, но он вообще, думается, даже и не подозревал, что он может быть убит. Но когда произошла революция, матросы видели в нём человека, который примкнул к ней неискренне и в случае чего может переметнуться в лагерь реакции, поэтому, видимо, кем-то было решено его убить, и вот когда приезжали депутаты Государственной Думы в Гельсингфорс, матросы решили пойти на встречу с ними и недвусмысленно попросили Непенина отправиться тоже в их компании. И когда они сошли на берег и пошли к месту, где выступали депутаты, вдруг раздался выстрел, и Непенин упал мёртвым – кто-то его убил в спину, непонятно, но явно матрос, хотя там были легенды о том, что это какие-то немецкие шпионы, но это всё глупости – конечно, это была пуля...

Д.Ю. Своих хватало.

Егор Яковлев....пуля прилетевшая. Т.е. такое теоретически могло произойти и без революции, но в бою, когда непонятно, потому что матросы, естественно, побаивались, и вот если это можно было списать на случайную вражескую пулю, такое могло произойти – могли убить какого-нибудь особо «любимого» офицера. Но революция поменяла то, что теперь бой был не нужен, теперь уже не боялись, теперь уже было можно, т.е. вот эта матросская масса почувствовала свою власть, а потом почувствовала свою власть и масса солдатская, потому что она вырвала главное – создание этих солдатских комитетов.

Солдатские комитеты изначально политиками рассматривались, вот политиками социал-демократическими, которые это движение солдатское поддерживали, ведь солдатские комитеты изначально не должны были руководить боевыми действиями, они должны были руководить солдатами, как говорилось в приказе № 1, «в их политической жизни». Но, видимо, в тот момент политики не понимали, что вопросы войны и вопросы политики становятся абсолютно идентичными, и собственно, один из двух главных вопросов революции – это вопрос о войне или мире. Вся солдатская масса в результате стояла за мир с Германией, а все офицеры стояли за войну, и когда офицеры приказывали атаковать, солдаты отказывались, и действовали в этом смысле в согласии с солдатскими комитетами, потому что солдатские комитеты считали, что вопрос о том, атаковать или нет – это политический вопрос. Война ведётся в интересах эксплуататорских классов, сама солдатская масса смыслов этой войны не понимала, как мы неоднократно подчёркивали, ну и раз эта война им не нужна, то это политический вопрос, а не сугубо военный. Поэтому солдатская масса тоже постепенно ощущала свою власть, и это вылилось, конечно, в революционное насилие над офицерством, которому, во-первых, мстили за многолетнее доминирование, за многолетнее насилие. Я напомню, что в 1916 году в ходе войны это насилие получило официальное оформление, рецидив такой произошёл: т.е. официально телесные наказания были запрещены, но в 1916 году снова разрешены в армии.

Д.Ю. Т.е. это порка, да?

Егор Яковлев. Порка, избиения.. Официально порка, а неофициально просто избиение, просто били.

Д.Ю. Рукоприкладство?

Егор Яковлев. Рукоприкладство это было достаточно распространено...

Д.Ю. А в двух словах для тех, кто не в курсе: сословные перегородки – это выражалось в чём – что матрос и солдат не мог стать офицером, не имея надлежащего происхождения?

Егор Яковлев. Матрос не мог стать офицером, не имея надлежащего происхождения, он не мог поступить в морской корпус и, соответственно, стать строевым. Но не только в этом, конечно: например, за один и тот же проступок назначалось разное наказание, т.е. если офицер немотивированно бил солдата, он мог быть в худшем случае разжалован, выгнан из армии с позором, с лишением чинов. Ну допустим, убил солдата по своей прихоти. Если солдат убил офицера, то это смертная казнь сразу же. Не только убил, а просто ударил офицера – это уже смертная.. вот в условиях войны это точно смертная казнь. Сорвал погон, там, не знаю... Во время революции 1905 года было довольно много таких случаев, когда доходило до драк между солдатами и офицерами, и солдатская масса об этом помнила. Кстати, С.М. Будённый в своих мемуарах рассказывает интересный случай, что однажды он тоже ударил своего унтер-офицера, и он думал, что его расстреляют, а его просто лишили Георгиевского креста, который он до этого получил. Но он думал, что его расстреляют. Ему повезло, потому что, видимо, его, как человека сказочной храбрости, решили пощадить – так наказать, но посмотреть. Но вообще, скорее всего, наверное, его бы расстреляли в других условиях.

Д.Ю. Ну мысль-то, с одной стороны, здравая: солдат и офицер, как бы это помягче сказать, существа абсолютно не равного веса, а в ситуациях армии и войны вообще – непонятно... Ну это как в тюрьме: одно дело, если надзиратель побои нанесёт, и совершенно другое – если надзирателю. Как в художественном фильме «Храброе сердце» говорили: покушение на солдата короля – это покушение на короля. Вопрос непростой, но солдат понять можно.

Егор Яковлев. Солдаты с этим были не согласны. Ну это же не единственное, там вот это вот, я много раз уже на это указывал – отношение к разговору на «ты», т.е. к солдату на «ты», к офицеру исключительно на «вы». Разное качество еды, разное качество одежды – всё это выглядело разительным контрастом: солдаты в Петрограде не могут ходить по тротуару, не могут ехать в салоне трамвая – только на подножке, есть места, в которых им запрещён вход. Я вот не уверен, что в 1917 году был запрещён вход в Летний сад солдатам, но ещё в 1910-ом был запрещён.

Ну и вот у Деникина есть в «Очерках русской смуты» очень красноречивое, он как раз там припоминает, что были таблички: «Собакам и солдатам вход запрещён».

Д.Ю. Это же смешно, да.

Егор Яковлев. Вот, и Деникин там открыто признаёт, что солдат в 1917-18 г. припомнил нам это «собачье» сравнение. Т.е. конечно, страшно запаздывала, страшно...

Д.Ю. Я больше скажу – что на месте этих солдат, как только появилась возможность туда заходить, я бы туда обязательно зашёл, причём не просто на лавочке посидеть, а я бы вам там устроил, понимаешь: вот вы меня за человека не считали...

Егор Яковлев. Ну вот они и устроили.

Д.Ю. Ну вот и устроили – так это вы виноваты, а не солдаты.

Егор Яковлев. Да-да, безусловно. Ну в общем, вот этот конфликт, безусловно, существовал. Второй конфликт... т.е. это разрушение сословных перегородок, и формально Февральская революция их разрушила, но у солдатской массы были постоянные подозрения, что офицеры будут стремиться эти сословные перегородки восстановить. Часть офицеров, действительно, хотела, они воспринимали происходящее, как восстание распоясавшегося хама, но это желание тесно переплеталось с желанием просто восстановить воинскую дисциплину для ведения войны против внешнего противника, потому что, в принципе, офицерский корпус Российской империи воспитывался в аполитичном ключе, их воспитывали в том смысле, что они должны в любом случае защищать Россию, не задумываясь о том, какая это Россия, они не задумывались, каковы цели какой-то войны. Про существу офицеров воспитывали, как инструмент для военных действий.

И собственно, это и сыграло злую шутку со всеми руководителями Белого движения, потому что по большей части... ну т.е. в чём отличие принципиальное: руководители красных – это были политики, причём скажем откровенно, это были гроссмейстеры политической игры, Ленин – это тяжеловес Игры престолов, Троцкий – это тяжеловес Игры престолов, Сталин – аналогично. Это были люди, которые... конечно, самоучки, но они проявили себя, как великие политики 20 века, интеллектуалы. Противостояли им не политики, все политики антибольшевистского лагеря провалились. Вот если так с ходу назвать какого-то политика невоенного – никто же не назовёт, никто уже не помнит какого-нибудь Пепеляева, который был фактически главным профессиональным политиком при Колчаке. Назовут, может быть, дореволюционных депутатов Государственной Думы Милюкова, Гучкова – так они все провалились, они ничего не смогли. Поэтому лидерами Белого движения стали преимущественно именно правые офицеры: Колчак, Деникин, Краснов, другие. Из всей этой плеяды белых офицеров в политику играл только Краснов, он там строил какие-то хитрые комбинации, что вот я с немцами... Т.е. как Деникин пишет, что немцев Краснов пытался убедить в том, что он союзник великой Германии кайзера, Антанту он пытался убедить, что он дружит с кайзером только от безвыходности, а на самом деле он всем сердцем с Антантой, нас он пытался убедить в дружбе против большевиков, параллельно сносился с большевиками, а что он думал, что у него было в голове – вообще непонятно. Но просто Краснов – единственный человек, который в эту игру пытался сыграть, но, как мы знаем, крайне неудачно, а все остальные вообще были достаточно прямолинейными людьми: Корнилов как был аполитичным, так и остался аполитичным человеком, т.е. у него до самого конца, как мне кажется, в голове было сознание, что он офицер, он воспитан сражаться за Родину, неважно, за какую – главное, чтобы за Россию, есть внешний враг – надо все силы бросить на его победу. Соответственно, те люди, которые заключают мир в условиях не проигранной, с его точки зрения, войны – это враги, надо против них бороться. Деникин – примерно та же самая история. Колчак – это просто апофеоз аполитичности, т.е. как политик Колчак был вообще очень неудачен, он политически не мыслил совершенно, и это доказывает его политическая программа. Колчак, я считаю, совершил политическое самоубийство, выдвинув свою политическую программу, ядром которой было частичное восстановление помещичьего землевладения. Всё, после этого ни о какой победе в Гражданской войне, на мой взгляд, Колчак говорить не мог, это... ну просто в тех условиях это сделать – это за гранью добра и зла. Но с другой стороны, понятно, что его главной опорой была именно буржуазия, и она этого хотела, это был реверанс в её сторону. Но всё-таки, мне кажется, это было самоубийство, нужно было пытаться завоёвывать симпатии крестьянства.

И здесь мы плавно переходим к важнейшему конфликту, т.е. вот конфликт сословных перегородок, который реализовался в этом революционном насилии, второй конфликт – это конфликт земли, конечно, вообще вне всяких сомнений, там идут просто грандиозные споры по поводу роли крестьянства. Крестьянство, конечно, не революционный класс, крестьянство – это, действительно, такой наиболее консервативный, наиболее аморфный слой населения, но тем не менее крестьянство – это самый многочисленный слой населения, самое многочисленное сословие Российской империи, и роль крестьянства не в его революционности, а в его массе, потому что именно оно обеспечило массовую поддержку большевиков и впоследствии массовый характер Красной Армии. Если бы крестьянство было привлечено в Белый лагерь в массе своей, то белые бы победили, просто задавили бы массой. Но белые сделать этого не смогли, потому что как раз они вынуждены были действовать в интересах буржуазно-помещичьих кругов, и я рассказывал уже об этом, напомню, что программа восстановления, хотя частичного, конечно, восстановления помещичьего землевладения была уже у Милюкова, он эту программу предложил Корнилову в Новочеркасске ещё в начале 1918 года, но и Милюков, и Корнилов поняли, что публиковать эту программу нельзя в этот момент, т.е. она просто не в их... Т.е. программа была, но она не в их пользу, а Колчак её опубликовал и на знамя поднял. Странный человек, конечно.

Естественно, крестьянство воевало за тех, кто обещал землю и давал ей по факту, поэтому оно было за большевиков в 1917 году, до Брестского мира в 1918-ом, потом, я рассказывал о том, что симпатии крестьянства к большевикам и левым эсерам, которые тогда были союзниками большевиков, поколебало то, что большевистское правительство было вынуждено ввести продразвёрстку, посылать продотряды, которые действовали далеко не всегда корректно и обрекали крестьянство на голод, и выполняли и карательные операции. В общем, выполнение вот этой продовольственной политики было далеко от идеала – это тоже подкидывало дровишек в костёр революционного насилия, и идеалистическую картину здесь рисовать никакого смысла не имеет, но главное – это желание крестьян всё-таки обрести землю, и они её обрели по результатам Гражданской войны.

Так вот, в памяти у крестьянства, конечно, жило воспоминание о том, что много лет они этой земли не имели. Земля Богова, а принадлежит каким-то помещикам – почему, непонятно? Потому что это воля помещиков, ну и как бы царя – главного помещика, который стоит над ними. Т.е. долгое время в крестьянстве господствовал наивный монархизм, но к началу... что царь не знает, или помещики царю не дают...

Д.Ю. Царь хороший – бояре сволочи.

Егор Яковлев....поправить, но уже в начале 20 века, ближе к революции крестьянство было уже уверено в основной своей массе, что царь не не знает, а он возглавляет, он одобряет всё это. Столыпинские реформы, вот сначала революция 1905 года, когда казаки всех перепороли нагайками в Центральной России за крестьянские восстания, а потом уже и столыпинская реформа, которая имела целью разбить общину крестьянскую, оно убедило крестьянство в том, что царь-батюшка на самом деле главный, и он весь этот порядок окормляет, а земля – вот это ещё один конфликт – земля-то Богова, с точки зрения..., а если царь с этим не согласен, то вопрос: является ли он помазанником? Т.е. происходила благодаря вопросу о земле в т.ч. и рассакрализация образа императора, она происходила по ряду причин: для горожан она происходила в силу просто создания индустриальной урбанистической цивилизации, где есть СМИ, политическая конкуренция, и т.д., для крестьянства она во многом происходила из-за нерешённости вопроса о земле, потому что Божественный порядок, как думали крестьяне, он вот такой, а царь как-то Божественный порядок не одобряет, а наоборот нарушает – как-то тут...

Д.Ю. Т.е. с точки зрения верующего, постольку поскольку православный царь венчается на царство, то он Богом фактически назначен и руководит от лица Бога, да? А являясь при этом отцом всем детям своим, а если ты делаешь подобные вещи, которые противоречат Божественному устройству, то ты, наверное, вообще антихрист, как про Петра Первого говорили, что-то с тобой не так уж точно.

Егор Яковлев. Да, надо сказать, что, естественно, мы понимаем, что в Библии нигде не написано про то, что землю нужно поделить между крестьянами, хотя крестьянские депутаты в Государственной Думе ссылались на Священное Писание, подводили там некоторые моменты Священного Писания и святоотеческой литературы под необходимость раздела земли по едокам, есть даже такие выступления в нескольких Государственных Думах – это вот тоже очень интересный момент. Но так или иначе, вот это вот мировоззрение, может быть, даже суеверие, в общем, вот это народное представление о Божественной правде не вязалось с государственной политикой, и это рассакрализовывало образ царя.

И собственно, революционное насилие со стороны крестьянства и стало: а) социальной местью за всю предшествующую историю невладения землёй, которое влекло за собой вынужденность батрачества крестьян и предшествующее крепостное право, все вот эти насилия над крепостными – всё это было живо в народной памяти, поэтому просто вылилось наружу уже массово.

Д.Ю. Я бы вдогонку сказал, что если они предлагали делить по едокам – это страшное явление, т.е. речь идёт о том, что не хватает еды...

Егор Яковлев. Да, конечно, это следствие...

Д.Ю....в виду того, что у вас поделено вот так, нам жрать нечего. А делить по едокам – ну это они просто пытались идеологическую базу подтянуть, потому что мы люди верующие, ну наверное, как-то Господь-то – он же за справедливость, а у вас тут фигня какая-то.

Егор Яковлев. Конечно, да-да. Т.е. вот этот конфликт выскочил в революционном... опять же, без всяких большевиков, потому что крестьянские войны – это историческое явление, в российской истории их было много, но я хотел бы отдельно сакцентировать внимание, что революция 1905-07 годов носила в себе, как составную часть, крестьянскую войну – попытку крестьян насильственным путём осуществить «чёрный передел».

Рабочие и буржуазия – следующий конфликт, т.е. тоже начиная с конца 19 века огромное количество рабочих выступлений, попытка добиться прав от буржуазии. Государство отвечало на это подавлением рабочего движения, опять же, с участием казачества: как правило, расстрелы, порки, многочисленные жертвы. Свои герои у рабочего движения есть, погибшие в ходе разгона этих рабочих демонстраций. Память о жертвах всегда диктует право мести – вот рабочие считали, что у них есть право мести, и логика борьбы их в этом смысле понятна.

И четвёртый важный конфликт, который очень возвышается над всеми остальными – это конфликт, я тоже об этом говорил, но вот хотел бы ещё раз сакцентировать внимание, это конфликт о правильном мироустройстве, о правильной государственности. Т.е. 2 государственности сражались – государственность советская, которая мыслилась, как народная, как национальная, и большевики, которые вышли с лозунгом «Вся власть Советам!», никак не могли рабочими и солдатами восприниматься, как какие-то инородные тела: Советы – это же наши, это же придумали рабочие и крестьяне, а большевики за Советы, как большевики могут быть какими-то инородными телами, если они поддерживают наше собственное национальное творчество, я бы так сказал, народное творчество в политическом смысле? Конечно, Ленин опирался на вот этот национальный феномен Советов, и для солдата, матроса, рабочего понятный Совет с принципом сменяемости, отзывом кандидатов был гораздо более близок, чем классическая буржуазная демократия, где заседают благообразные адвокаты, предприниматели, банкиры – всё вот этот вот очень было далеко и воспринималось, как некий обман, как такая история, с помощью которой народ хотят обмануть. А Ленин вполне справедливо придавал этому... интеллектуально и научно объяснял этот обман, объяснял Государственную Думу, как инструмент, с помощью которого эксплуататорский класс осуществляет своё господство.

Соответственно, а противники Советов стояли за классическую буржуазную демократию. Её первичным органом должно было стать Учредительное собрание. Учредительное собрание должно было, видимо, сформировать какой-то постреволюционный парламент, скорее всего, утвердить классическую республику, и вот установилось бы буржуазная государственность, вполне приемлемая для тех самых эксплуататорских классов, т.е. с отжившей аристократией расправились, расправились в экономическом смысле и в политическом смысле, но не в физическом, естественно, и теперь вот у нас будет буржуазная демократия.

Но народ со всей этой историей многолетнего насилия над ним с этим был не согласен, и это и легло в основу Гражданской войны. Если бы Гражданская война... если бы одной силой в Гражданской войне не стали бы большевики, ей бы стал кто-то другой, кто-то другой возглавил бы эту энергию народа, например, левые эсеры могли запросто. Если бы это были не левые эсеры, политический спектр сдвинулся бы чуть вправо – это были бы правые эсеры, потому что правые эсеры руководили крестьянством. Это очень хорошо видно по истории Гражданской войны: на тех территориях, где устанавливался военный Белый режим, сразу же начиналась гражданская война, только не между большевиками и правыми, а между эсерами и правыми. Эсеры готовили восстание против Колчака, и Колчак в итоге был выдан, его же не большевикам выдал генерал Жанен, выдали союзники – они выдали его эсеровско-меньшевистскому политцентру, т.е. тоже антибольшевистскому правительству, но одновременно и антиколчаковскому, чуть-чуть более правому, чем были большевики в Москве. Поэтому там то же самое начиналось.

Пока вы путешествовали, мы с Баиром здесь обсуждали историю про события на русском Севере – там после белого переворота в Архангельске в ночь с 1 на 2 августа воцарилось правительство Н.В. Чайковского. Н.В. Чайковский был народным социалистом, членом Учредительного собрания, он подтянул к себе своих единомышленников из левых партий, правительство было, по существу, эсеровским. Сразу же Г.Е. Чаплин, который и осуществил это белый переворот, начал готовить правый военный заговор против этого эсеровского правительства, для того чтобы свергнуть его и осуществить военную диктатуру, но там не получилось, потому что Чаплина поддерживали англичане, а Чайковского американцы и французы, и у Чаплина это не... Он сверг, но их вернули назад, потому что союзники заступились французские и американские.

А у Колчака в Омске произошло то же самое ровно, только у него получилось свергнуть левых, и офицерство сражу же начало расправу над левыми, символом чего стало убийство членов Учредительного собрания от партии эсеров, которых зарубили шашками на льду Иртыша. Т.е. гражданская война, и у Колчака, безусловно, в тылу была гражданская война, безусловно, по тем же самым причинам – вот он свою программу выдвинул про восстановление частичное помещичьего землевладения, и сразу же гражданская война. Ну там и много других было причин, мы про это поговорим, но, в частности, эта. Там восставали против него крестьяне, и далеко не всегда этими крестьянами руководили большевики. Этими крестьянами могли руководить, во-первых, сами крестьяне, т.е. это могли быть стихийные восстания, ими могли руководить эсеры, праве или левые – неважно, но появлялась всегда та политическая сила, которая эту народную массу направляла и руководила ей.

Поэтому гражданская война была неизбежна именно из-за этих вот столкновений, а не потому что кто-то там щёлкнул пальцами и её спровоцировал. Гражданская война и революционное насилие были следствием конфликтов, которые вызрели в теле Российской империи незаметно до революций и прорвались в этих революциях.

Приметой времени является огромное количество немотивированных убийств, и большевики ничего с этим поделать не могли. Ну вот первые убийства Февральского периода, конечно, задолго до большевиков – про них просто Временное правительство предпочло забыть: ну вот убили, и убили...

Д.Ю. Дело житейское, да?

Егор Яковлев. Эксцессы. Но на самом деле это были не эксцессы, это была тенденция, и она только нарастала, и эти убийства немотивированные происходят, причём это были не только убийства, когда матросы убивали офицеров или крестьяне помещиков – представителей с левой стороны тоже убивали. Вот в Киеве, например, убит большевик Леонид Пятаков – это брат известного деятеля Советского государства Пятакова, которого потом расстреляют. Пятаков был членом Учредительного собрания тоже, ну если у нас есть люди, которые очень уважительно относятся к Учредительному собранию, считают его наиболее легитимным органом – это тоже член Учредительного собрания, уважаемый политик, его в Киеве похитили, видимо, украинские националисты, будущие петлюровцы, высверлили ему сердце шашкой.

Д.Ю. Ну, у этих вечно там с головой...

Егор Яковлев. Вот это задолго до Октябрьского вооружённого восстания, а это был, между прочим, Георгиевский кавалер, храбрый человек, тоже ветеран Первой мировой войны.

Поэтому вот это немотивированное насилие... там скорее всего не было какой-то санкции, что кто-то решил: давайте убьём Пятакова – точно так же, как это, по существу, банда захватил его пытала и убила. Ну а в Петрограде то же самое: вот матросы решили убить депутатов Шингарёва и Кокошкина – тоже членов Учредительного собрания, которые были арестованы, как представители партии кадетов. Из-за того, что кадеты поддерживали донской сепаратизм, кадетов объявили контрреволюционерами и врагами народа, Шингарёва и Кокошкина арестовали. Но Шингарёва и Кокошкина заключили в Петропавловскую крепость, они там приболели и попросили перевести их в больницу. Это сыграло роковую роль в их жизни, потому что если бы они были в Петропавловке...

Д.Ю. Не дотянулись бы?

Егор Яковлев....они бы выжили. Да, там был князь Долгоруков, например, их однопартиец, который тоже вместе с ними... С ним было всё в порядке – его в скором времени отпустили, он уехал, правда, потом продолжал борьбу с советской властью и закончил плохо, но в этот конкретный исторический момент его отпустили, в Шингарёв и Кокошкин пришли в больницу, их положили в больницу, туда пришли матросы и просто их закололи штыками. Одобрил ли это Совнарком? Конечно, нет, потому что ну что же это за власть, которая не может своих собственных матросов удержать? Тогда, кстати, наркомом юстиции был левый эсер Штейнберг. Было, естественно, возбуждено уголовное дело, началось следствие, убийцы были определены, но когда за ними пришли, матросские экипажи отказались их выдавать – братишки наши, не будем их выдавать. И Совнарком это проглотил... ну как бы, там оформили, что искупить вину кровью, на фронт, но понятно, что это была вынужденная мера, т.е. ничего поделать нарождающаяся советская государственность с этим не могла.

Когда бывший царский подполковник Муравьёв взял Киев в начале 1918 года и сверг там правительство Центральной Рады, оно убежало, это перед Брестским миром было, там произошла по существо кровавая баня – массовые казни офицеров были, и считается, что это было личное преступление полковника Муравьёва, который играл там в революционного диктатора. Я тоже так считал, потому что об этом много написано в историографии, но вот тут мы беседовали с Ярославом Леонтьевым – это очень крупный исследователь партии левых эсеров, вот он нашёл в архиве дело, посвящённое разбирательству – большевики в Москве уже разбирались, что там в Киеве произошло, и почему Муравьёв вот такое вот устроил. И он говорит – это очень интересно, было бы замечательно, если бы эти документы были бы опубликованы – что комиссия пришла к выводу, что Муравьёв, по существу, был не виноват, он просто не мог сдержать своих полевых командиров, которые, прямо как ландскнехты, ворвались в Киев, и всё – город на разграбление на 3 дня. И вот кого они хотели, того они и убили, и никаких органов власти, никакого авторитета для того, чтобы их сдержать, не было вообще просто.

А большевики... я бы не сказал, что это только большевики – это, по существу, и левые эсеры, потому что часть, верхушка большевиков и верхушка левых эсеров, по существу, была довольно адекватна в этом плане, т.е. они как раз стремились выстроить систему революционной, но всё-таки законности, и эта революционная законность проявилась в таких мягких актах по отношению к представителям эксплуататорских классов, т.е. такого, чтобы вот просто взять на улице и расстрелять – такого в первое время не было, был бандитизм, но это всё-таки не большевизм, конечно, это был именно бандитизм. Т.е. вот эти бандиты могли называть себя большевиками, они могли давать волю своим низменным инстинктам и оправдывать это революционной позицией, но это, конечно, был не большевизм, и это осуждалось и наказывалось, если это было возможно. А собственно революционное правосудие работало достаточно гуманно в первые месяцы советской власти: мы знаем, что Краснов был отпущен под честное слово, продолжил потом борьбу против советской... Генерал Марушевский, один из видных борцов с советской властью потом на севере, тоже был отпущен под честное слово, он уехал... можно его понять – он уехал в Финляндию, потому что он понимал, что большевики его отпустили, но это не гарантирует его от того, что какой-нибудь матрос или солдат не пустит ему пулю в лоб. И это, кстати, мотивация, по которой некоторая часть левонастроенных граждан покинула Россию, а потом вернулась, когда смута более-менее закончилась. Т.е. уезжали не столько от большевиков и не столько от советской власти, сколько из страха за собственную жизнь перед этим разгуляем.

Но с другой стороны, все вот эти ультрареволюционные элементы как раз Совнарком и органы юстиции, и даже органы ЧК за это и клеймили: что это за хлюпики такие – отпустили тут Краснова, Керенского, Марушевского, не дают проводить по-настоящему классовую политику, а пытаются тут опять заигрывать?

Д.Ю. Для тех, кому непонятно – это фактически знамёна оппозиции. Отпустив такого человека, он, во-первых, обладает некими руководящими консолидирующими данными, харизмой, вокруг него немедленно сплотятся точно такие же, носители таких же взглядов, и вы получите такой геморрой!

Егор Яковлев. Если следовать такой логике, это значит, что нужно убить всех.

Д.Ю. Так точно, да.

Егор Яковлев. Вот убить всех, и вот они пытались... Вот убийство Духонина, я подробно рассказывал: опять же, я готов спорить, я не считаю, что убийство Духонина – это было убийство, совершённое большевиками, потому как Крыленко пытался Духонина спасти. Духонин фактически последний главнокомандующий, который должен был сдать свой пост прапорщику Крыленко, который прибыл из Центра с заданием принять дела и начать мирные переговоры с немцами. Духонин отказался. Его казнила солдатская масса, матросы убили, чуть не убив при этом самого Крыленко, ему повезло, хотя Крыленко пытался его спасти, но не смог. Но кстати, я бы здесь сказал, что для Духонина не был закрыт путь в Красную Армию, потому что вот у нас есть пример генерала Парского, который тоже отказался начать мирные переговоры, его арестовали, но к нему отношение солдатской массы было другое из-за его близости к солдатам, и потом, когда он приехал в Петроград опять же, т.е. его освободили, он получил назначение в Красную Армию и достойно проявил себя, во всяком случае, в боях по обороне Петрограда в марте 1918 года.

Но тем не менее, вот здесь был всплеск вот этого революционного насилия, когда, опять же, большевика просто смели и убили кого они хотели. И такое, чем дальше заходило, тем больше, почему – потому что активизировались антисоветские элементы, контрреволюция активизировалась, и чем дальше она активизировалась, тем больше этого насилия становилось, как ответная реакция. И конечно, здесь таким водоразделом является: а) восстание Чехословацкого корпуса, потому что восстание Чехословацкого корпуса, в отличие от Корниловского выступления на Дону и вот этого Первого Кубанского похода, оно привело к созданию антибольшевистских правительств, т.е. уже к существенной угрозе революции, и кстати, к белому террору, потому что, я напомню, что чехи тоже... там та же самая история: чехи, над которыми не было никакой власти, кроме своей собственной, тоже себя не сдерживали. Самара Пенза, Челябинск – там кровь полилась рекой. И вот чем дальше, тем менее у Центрального правительства есть возможности поддерживать революционную законность, и тем больше это насилие просто расцветает пышным цветом.

Одним из первых громких убийство такого рода, т.е. мелких-то их было огромное количество, но одним из громких убийств становится убийство Великого князя Михаила Александровича – это брат Николая Второго, который, в отличие от Николая Второго, арестован не был, находился как бы в почётной ссылке. Он жил в Перми, конечно, уже под наблюдением, но, по большому счёту, его передвижение никак не ограничивалось, он мог встречаться с друзьями, посещать салоны, концерты, ходить в театр, выписывать себе газеты и журналы. С ним жил его секретарь Брайан Джонсон, англичанин. И вот там вот через некоторое время товарищи местные узнали, что здесь находится царский брат, а он не просто царский брат, а ему ещё Николай Второй пытался передать власть 2 марта 1917 года, и теоретически он может стать знаменем контрреволюции, и надо разобраться...

Д.Ю. Принять меры, да.

Егор Яковлев.... что это такое, нехороший человек, потому что в полном соответствии с тем, как вы рассказали, он же... а он, между прочим, харизматичный был человек, он командовал Дикой дивизией, между прочим, в ходе войны, и нельзя сказать, что он там не пользовался авторитетом – тоже был...

Д.Ю. Серьёзный мужчина.

Егор Яковлев....очень персонаж не робкого десятка. Ну это явная контра, тут...

Д.Ю. Двух мнений быть не может.

Егор Яковлев. Чехи восстали. Надо сказать, что чехи были в общем и целом настроены демократично, их первыми союзниками были всё-таки не монархисты, их первыми союзниками были эсеры. Комуч, про который мы говорили, который в Самаре сделали, был полностью эсеро-меньшевистским, и появилась ещё Сибирская армия, ну она такая больше на бумаге была, но тем не менее появилось Сибирское правительство и Сибирская армия, которая тоже была правоэсеровская, т.е. о восстановлении монархии никто не думал, но товарищам это было неинтересно, они знали, что идут контрреволюционеры где-то здесь неподалёку уже, а это контра явная. И в результате Михаила Александровича вместе с Брайаном Джонсоном вызвали в ЧК, идеологом всего этого дела был Мясников – опытный революционер, ещё в 1905 году участвовал в боях, из рабочих – всё как надо, но у него были свои собственные личные представления о революционной законности, и эти представления диктовали ему, что вот эту вот букашку надо раздавить немедленно, совершенно неинтересно, что это за человек. Всё понятно: если это царский брат – это один из тех, кто кровь пил долгие годы из русского народа трудового, надо эту тварь раздавить. Он сам себя назначил руководителем ЧК и вызвал Михаила Александровича, арестовал его, их куда-то там увезли и убили, даже непонятно где, до сих пор непонятно. Это был июнь 1918 года. Ну если царского брата убили, то уж самого царя-то – конечно, желающих хватало.

Но давайте теперь, прежде чем мы начнём рассказывать вот об этой екатеринбургской трагедии, давайте немного поговорим о том, как вообще складывалась судьба царя после отречения.

Надо сказать, что... ну мы уже говорили о политических ошибках Николая, и здесь уместно сказать, что Николай, конечно же, не предвидел, когда отрекался – я убеждён, что он отрёкся – он не предвидел тех политических последствий, которые это вызовет. Он, как мне кажется, думал, что, отрекаясь, он предотвращает гражданскую войну и обеспечивает таким образом победу России в Первой мировой. Николай очень уповал на весеннее наступление 1917 года, он считал, что оно окончит войну, и, собственно, его решение отречься и обеспечивало это наступление, потому что, я хотел бы внимание на этом сакцентировать, я не помню, говорил ли я это в передачах, но мне кажется, что мотивация царя была такой: дело в том, что Северный фронт был к столице, к Петрограду наиболее близким, т.е. Петроград – это тыл Северного фронта, дальше Западный. И вот и тот, и другой фронты были уже не очень надёжны с точки зрения сил, потому что не было уверенности, что если послать войска Северного или Западного фронта на подавление революции в Петрограде, то эти войска не перейдут на сторону восставших, а это в свою очередь приведёт к разложению фронта. Наиболее верными, наименее затронутыми революционным брожением были, конечно, фронты, наиболее удалённые от столиц – это Юго-западный и Румынский. Но Юго-западный фронт в предстоящем наступлении должен был наносить главный удар, и соответственно, во-первых, снятие войск с Юго-западного фронта – это было отвлечение сил, а концентрации сил на этом направлении придавалось особое значение, очень боялись, что не хватит резервов. Второе – это если снимать войска, то это вызовет тоже революционизирование и брожение Юго-западного фронта, и третье – он просто находился далеко, пока войска приедут, тут непонятно, докуда революционная зараза распространится.

Т.е. Николай, в принципе, достаточно отчётливо понимал, что попытка подавления революции в Петрограде, скорее всего, уже в феврале 1917 года вызовет гражданскую войну, причём с участием солдат, т.е. одни солдаты Русской императорской армии будут воевать с другими солдатами Русской императорской армии, а это, конечно, неминуемое поражение в Первой мировой. Поэтому, отрекаясь, он надеялся предотвратить эту гражданскую войну и, соответственно, принести победу России в Первой мировой – вот я думаю, логика была такая, и на то, что произошло после, он совершенно не рассчитывал. Ну во-первых, он не рассчитывал, что Михаил отречётся и передаст власть Учредительному собранию. Он думал, что... он и написал потом в дневнике: «Не знаю, кто надоумил Мишу», - потому что, действительно, это была глупость, с точки зрения Николая.

А Николай приехал в Царское Село, и там через некоторое время он был арестован – это, я думаю, тоже стало для него неожиданностью, точнее арестована была царская семья и Николай. Это была неожиданность для него, почему – потому что Временное правительство, конечно, стремилось относиться к царю мягче. Временное правительство , напомню, было составлено преимущественно из таких центристских либеральных партий – это кадеты и октябристы, которые всё это время входили в придворную элиту Российской империи. П.Н. Милюков был прекрасно образованный, такой мягкий человек, который всегда подчёркивал, что он не оппозиция Его Величеству, а оппозиция Его Величества, что он в системе, типа, системная оппозиция. И поэтому от этих людей Николай Второй имел основания не ожидать никакого подвоха, но разразилась совсем не та революция, которую представляла себе Дума, прогрессивный блок и которую, видимо, представлял себе Николай, и господствовало в Петрограде не Временное правительство, а анархическая масса, солдатская и матросская, которую пытался сдерживать только более или менее эффективный Петроградский Совет. Но тоже там в исполкоме заседали меньшевики и эсеры преимущественно, чуть-чуть большевиков, правда, тоже было, но надо понимать, что это не то, что вот исполком приказал, и все солдаты и матросы, там, и рабочие пошли им подчиняться – нет, это рабочие, солдаты и матросы кричали исполкому, что давайте, исполняйте наши требования.

Ну и вот, собственно, Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов под влиянием этой огромной массы постановил арестовать императорскую семью, и Временное правительство учредило Чрезвычайную комиссию по расследованию деятельности бывшего царя, потому что тогда, во-первых, были подозрения, что Александра Фёдоровна, действительно, является немецкой шпионкой, что она выдаёт кайзеру военные секреты России, ну а во-вторых, расследовались многочисленные преступления, как уже стало официально провозглашаться, совершённые бывшей властью по отношению к рабочим, крестьянам, и т.д. Поэтому царская семья была арестована, и рабочие и солдаты требовали над царём суда, а некоторые уже и не требовали, а просто считали, что его надо грохнуть.

И в этом смысле Керенский принимает решение отправить его подальше из Петрограда. На самом деле Керенский таким образом пытался спасти царю жизнь, никаких тут потаённых мыслей у Александра Фёдоровича не было, он говорил об этом, что есть многие горячие головы, которые хотят царю – вот так показывал, поэтому его надо убрать. И царь высказывало мысль, что он уедет в Европу, хотел...

Д.Ю. Да, вопрос: почему не за кордон?

Егор Яковлев. Он хотел, у него была вообще мечта жить в Крыму, но думается, что пока в России неспокойно, он хотел уехать в Европу. Он хотел уехать в Англию, и Англия первоначально была готова его принять. Много спекуляций на тему, почему в итоге не приняла – якобы был какой-то хитрый план англичанки, которая всегда гадит. На самом деле никакого плана не было, всё было чётко рационально: действительно, я думаю, что король Георг, который, по большому счёту, наверное, симпатизировал Николаю, они были очень похожи внешне, они были людьми из одного слоя, одних интересов, дружили, короче говоря – они были родственниками, двоюродными братьями, они дружили, и лично Георг, я думаю, хотел помочь Николаю, но государственная элита Британской империи отказалась от этого намерения, и отказалась ровно по одной причине – потому что сразу же после Февральской революции Британия была обуреваема фантастическим страхом перед тем, что революционная Россия выйдет из войны и таким образом ликвидирует Восточный фронт, вся немецкая армада ринется на запад. И в британском истеблишменте господствовала та точка зрения, что не надо вообще делать никаких резких движений, которые могут не понравиться, не надо провоцировать, потому что вот там есть... Джордж Бьюкенен слал просто истерические послания о том, что этот Петроградский Совет – это просто какое-то исчадие ада, там сидят бесы, надо его любым способом ликвидировать, ни в коем случае раздражать не надо, а Петроградский Совет помешан на идее царя, они хотят царя судить, и если мы сейчас отправим царя в Англию, то это резко понизит английские акции в Петроградском Свете, т.е. на англичан будут смотреть, как на контрреволюционеров, и это приведёт к конфронтации с Британией, поэтому вот так делать не надо, и решение – царя в итоге не принимать – было принято исходя из этих соображений: не портить отношения с существующим... с влиятельными российскими политиками, скажем так, ну даже не с политиками, а, в общем, не влиять на внутреннюю ситуацию. И поэтому царь поехал не в Англию и не в Крым, куда он хотел, а поехал он в Тобольск.

При этом надо сказать, что Керенский позаботился о Николае Александровиче и его семье – он обеспечил ему безопасный переезд в Тобольск, т.е. царя пытались там укрыть, по существу, если бы его туда не отправили, то здесь бы его, скорее всего, грохнули бы какие-нибудь анархисты, просто ворвались и грохнули. Была сформирована охрана – 330 солдат, 6 офицеров под командованием полковника Кобылинского, которые должны были охранять. Это были, по существу, верные войска, которые долгое время царя верой и правдой охраняли, там никаких эксцессов не было. Но интересно, как царя перевозили...

Д.Ю. А вот тут вопрос такой: говорят, что у него свита была в размере 15 тысяч человек – ну там благородные люди, дамы, а из этой свиты, говорят, никто с ними не уехал. Все его бросили, и никто с ним в Тобольск не отправился. Правду говорят?

Егор Яковлев. Нет, ну здесь надо понимать, что свита может быть только у царя. Когда Николай Второй перестал быть царём, никакой свиты у него уже быть не могло.

Д.Ю. Т.е. этим 15 тысячам человек было очевидно, что он больше не царь, да?

Егор Яковлев. Ну свитский человек – это, по существу, должность, они занимали там должности определённые. Как только Николай перестал быть царём, с ним остались только самые верные люди, которые ему симпатизировали по каким-то причинам, и некоторые из них остались с ним до самого конца.

Но вот удалось сформировать, действительно, верное соединение, которое царя охраняло, а это была нетривиальная задача, кстати, и история транспортировки царя и его семьи в Тобольск нам многое расскажет, потому что это была по существу секретная операция – царь передвигался в поезде под флагом японского «Красного креста», тайно, т.е. никто не знал, пытались скрыть, что это царь, хотя, конечно, слухи расходились, и когда поезд прошёл через Екатеринбург, то екатеринбургские местные революционные деятели, большевики, левые эсеры уже постфактум об этом узнали, что царь здесь проехал...

Д.Ю. Ушёл, да?

Егор Яковлев....и они резко возбудились, да, они стали слать телеграммы, что кровопийца, тиран бежит, он хочет в Харбин убежать. Москва там пыталась успокаивать, но надо понимать, что советская государственность ещё не сложилась, и власть на местах была в значительной степени независима от центра. Т.е. по существу власть держалась только на авторитете, а вот рычагов наказать за что-то и в Петрограде-то, честно... вот матросов, которые убили Шингарёва и Кокошкина, и в Петрограде наказать не получилось, а уж где-то в Сибири, на Урале происходит – это вообще. Короче, но тем не менее царь до Тобольска-то доехал, т.е. они до Тюмени добрались на поезде, потом сели на пароход и на пароходе приплыли в Тобольск, там обосновались в доме бывшего местного губернатора под охраной отряда из более чем 300 солдат. И в общем, так там несколько месяцев прожили, причём всё это время их не оставляла надежда на спасение – что верные люди освободят и помогут бежать.

И действительно, такая попытка была – спасать Николая отправился Б.Н. Соловьёв, зять Г.Е. Распутина. Надо сказать, что как бы то ни было, но всё-таки дружеские отношения с семьёй Распутина царскую семью связывали... ну точнее, с Распутиным, понятно, но императрица принимала участие, конечно, в детях Распутина, и Матрёна, дочь Распутина, искренне хотела бывшему царю помочь, и она оказывала влияние на своего мужа, муж был военным, поручиком, но он был скорее исполнитель. Т.е. была целая группа людей, которые были заинтересованы в спасении, возглавляла её Анна Вырубова – это близкая подруга императрицы и фрейлина, и тоже, так сказать, из круга Распутина, женщина очень неглупая, которая обладала широчайшими связями в российском истеблишменте. Она связалась с банкиром Карлом Ярошинским таким придворным, который тоже входил в эти околоромановские круги, и он согласился организовать финансирование спасения царской семьи, а Соловьёв должен был быть непосредственным организатором. Но о том, какую он организацию составил, известно очень мало, на самом деле. Единственное, что точно ему удалось, это приехать в Тобольск, там он некоторых единомышленников нашёл, и бывшему царю Николаю стало известно, что здесь находится верный человек, как-то он проходил мимо их дома, царица за ним наблюдала, царь тоже его видел – появилась надежда. Соловьёв побыл в Тобольске, потом он вернулся в Петроград, получил ещё денег, вроде как что-то там намечалось, но нет никаких доказательств, что кроме Соловьёва и ещё 2-3 людей удалось сформировать какой-то костяк, какую-то группу – это первое, и второе – непонятно было, как, ну вот освободит он их из Тобольска, а дальше-то что, куда? Там строились какие-то фантастические совершенно планы: попытаться перебраться на север, в район Мурманска, чтобы в Мурманске их посадили на английский корабль и тоже куда-то уплыли, но к этому моменту уже было очевидно, что в Лондоне их принимать не хотят. В общем, неясно, т.е. всё это было так слегка фантастично и очень зыбко.

Д.Ю. При этом – извини, перебью – т.е., как я понимаю, бывший государь-император был пассивен, у него не осталось никаких верных людей, к которым он мог бы обратиться, организовать их, чтобы они его там выкрали, утащили. Сам он тихо сидел, смотрел на небо и ждал, когда его спасут, да?

Егор Яковлев. Да, но справедливости ради надо сказать, что непонятно, что, в принципе, как он мог обратиться к своим верным людям? Распропагандировать охрану? Ну, теоретически это, наверное, было бы возможно, но дальше непонятно, куда – Россия советская. Ну вот допустим, Николай распропагандировал охрану, и во главе отряда в 300 бойцов они выступили из Тобольска – вот куда они идут? Ну допустим, они пытаются прорваться куда-нибудь там в Харбин, вот как их подозревали, вот они пытаются через Сибирь пробраться, дойти до китайской границы и прорваться в Харбин. Харбин не советский. Но это абсолютно авантюрно и непонятно, потому что тут же все вот эти вот ультрареволюционные элементы бросились бы на поимку и погоню, т.е. это было самоубийство. Пока царь сидит...

Д.Ю. Но если кто-то другой его выкрадет, точно так же получилось бы, поэтому ждать, что тебя выкрадут и каким-то волшебным... только волшебник в голубом вертолёте может увезти, наверное.

Егор Яковлев. Когда это делал Соловьёв, были надежды... Соловьёв же там проводил какую-то работу, были надежды, что за Соловьёвым стоит какая-то крупная организация, и, возможно, близок крах советской власти, т.е. казалось, что власть сначала Временного правительства, потом большевиков зыбкая, и возможно...

Д.Ю. Временное уже кончилось, так же кончится и большевистская.

Егор Яковлев. Да, Временное уже кончилось, началась советская власть, она зыбкая, она падёт, и царь будет в безопасности, он сможет свободно уехать. Но к июлю 1918 года, когда уральцы уже будут устраивать свои провокации, а они будут устраивать провокации, посылать Николаю фальшивые письма, якобы, от союзников, Николай, как мне кажется, уже разочаруется, потому что он на эту провокацию не поддастся и откажется бежать. Т.е. он уже понял, что никаких шансов.

Д.Ю. Помощи ждать неоткуда.

Егор Яковлев. Да, помощи ждать неоткуда, да, абсолютно. Единственный шанс-то как раз для Николая как раз появился бы в том случае, если, скажем, Екатеринбург был взят белыми войсками, чехами – если бы чехи взяли Екатеринбург, а царь к этому моменту был бы жив, тогда шанс у него был бы, тогда, скорее всего, Николай был бы жив. И второй шанс, безусловно, не для Николая, но для его семьи, заключался в том, чтобы вернуться в Москву, об этом я тоже попозже скажу. В данном случае шансов не было, но были надежды, что за Соловьёвым стоит какая-то большая организация верных царю людей.

Соловьёв – про него вообще мало что понятно, потому что он был, безусловно, авантюристом, про него рассказывали, что он чуть ли не в Тибете учился, умеет убивать на расстоянии, и т.д. – он сам это про себя рассказывал, видимо, пытался таким образом стяжать славу Григория Ефимовича, к которому некоторое отношение имел, но его похождения закончились неудачей – его арестовала ЧК, и несчастной Матроне пришлось бегать, падать в ноги чекистам и раздавать им подарки, которые Григорий Ефимович в своё время получил от разных лиц, чтобы только освободить мужа. Дальше судьба Соловьёва сложилась интересно, потому что потом его ещё раз арестуют, но уже спецслужба атамана Семёнова в Чите, и всё пойдёт по второму кругу, Матрёна тоже там будет бегать по этим уже семёновским белым застенкам, тоже раздавать драгоценности, и в конце концов освободит его. Но Соловьёв потом умер, а Матрёна уехала в Америку и там прожила долгую жизнь, написала книжку воспоминаний про папу своего.

Ну короче, вот с Соловьёвым получилось неудачно. А после Октябрьского вооружённого восстания вспомнили про царя, возможно, кстати, арест Соловьёва на это повлиял – стали расходиться служи, что царь бежал, или: царь ушёл в монастырь, или: контрреволюционеры строят заговор, чтобы освободить царя и снова провозгласить монархию, а немцы уже монархию провозгласили в Ростове, и в Крыму снова монархия. В общем, явно нужно срочно царя искать, и если он ещё жив, убить. Это в Москве вызывает беспокойство, почему – потому что общеизвестно, что, конечно, Ленин в значительной степени ориентировался на опыт Великой Французской революции, и в рамках этого опыта было решено организовать большой публичный процесс над свергнутым императором Николаем Вторым, причём, конечно, никаких сомнений в том, что царь был бы признан виновным и казнён, нет.

Д.Ю. Никаких.

Егор Яковлев. Абсолютно. К тому времени было извлечено множество архивных документов, в т.ч. касаемо расправ над рабочими, над крестьянами во время первой русской революции, и понятно, что во время этих расправ было огромное количество эксцессов, ни о каком соблюдении права там часто речи не шло, было очень много насилия над невинными, и всё это насилие, совершённое пусть даже каждым рядовым каким-нибудь казаком или городовым, было бы поставлено в вину непосредственно Николаю. Ну я не хочу сказать, что его вины в этом и не было – конечно, она была, потому что он возглавлял систему, и всё, что в системе есть, это на совести самодержавного монарха. Ну и кроме того, конечно, во многих отношениях он вёл себя сам неприглядно, и можно много рассуждать о том, что Кровавое воскресенье было провокацией, это ещё нужно доказать, там сейчас очень часто пытаются доказать, но Николай в этом отношении повёл себя недопустимо для царя, потому что по существу он самоустранился от принятия решений в ходе событий 9 января, а его полиция повела себя не самым эффективным и не самым лучшим образом, т.е. цели минимизировать жертвы в этих событиях не было, поэтому значительная вина, и в т.ч. и в 9 января 1905 года, Николая, на мой взгляд, есть, и я убеждён, что она была бы доказана.

Ну понятно, что с точки зрения законов Российской империи-то виновны были все остальные, кроме Николая, но в пролетарском государстве этого бы хватило. Да, я думаю, что судьба Александры Фёдоровны сложилась бы так же – скорее всего, она тоже была бы приговорена к смертной казни. Я думаю, что полностью была бы скопирована история с Людовиком XVI и Марией-Антуанеттой.

Д.Ю. Ну возможно, только не коснулось бы детей.

Егор Яковлев. Да, но скорее всего девочки были бы живы, скорее всего, потому что расстрел девочек – это было очень невыгодное с точки зрения имиджа событие для большевиков, очень невыгодное, т.е. одно дело – это убийство царя, который там во многом виновен перед рабочими, но убийство детей – это было бы огромное преступление, и на него бы никто не решился, потому что непонятно, в чём их обвинять-то? Если суд революционный, то в чём их обвинять? И скорее всего, девочкам бы дали уехать, потому что за них бы просила их бабушка Мария Фёдоровна, вдовствующая императрица, она уехала, были родственники в Дании, Дания наиболее активное участие принимала в судьбе царской семьи, потому что там были ближайшие родственники по бабушке, и скорее всего, девочкам бы дали уехать. Кроме того, надо иметь в виду, что всё-таки позиция Москвы по отношению к царской семье была, во-первых, более мягкой, во-вторых, там просто больше людей бы в этом участвовало. Например, когда ФЭ. Дзержинский узнал, что даже царь убит, он был не очень доволен, он считал, что это решение не могло приниматься без него – об этом есть указание в мемуарах белогвардейского разведчика Орлова, который тогда внедрился в ЧК и видел своими глазами эту сцену. Дзержинский оказывал такое рациональное влияние на ультрареволюционные круги, он был очень прагматичным человеком, который как раз понимал все возможные, и имиджевые, потери от такого шага. Поэтому я убеждён, что если бы дело происходило в Москве, то, скорее всего, дети остались бы живы, и нет никаких сомнений, что живы остались бы и слуги, потому что...

Д.Ю. Это-то вообще не причём, по сути-то.

Егор Яковлев. Да, т.е. никакого... Ну в чём можно обвинить доктора Боткина? Это просто бред, его убийство – это просто бред! Это преступление, конечно.

Поэтому изначально планы Москвы укладывались вполне в логику революционной законности, а вот логика товарищей из Урала была совсем другая, т.е. там во главе Уральского Совета стояли люди, не обладавшие каким-то развитым политическим инстинктом, не просчитывавшие последствия, ультрареволюционные, и по существу, там появился только Филипп Голощёкин, который худо-бедно подчинялся указаниям центра, т.е. это был старый знакомый Якова Свердлова, и Свердлов имел авторитет. Остальные товарищи... ну конечно, они все были, вот вся верхушка Уральского Совета – это всё-таки были большевики, конечно, с большим партийным стажем, ну такие же, как и Мясников, в общем-то: да, мы, там, РСДРП, рабочая борьба и всё такое, но вот, например, решение о Брестском мире Уральским Советом принято не было, Уральский Совет умудрился ещё объявить Германии революционную войну. Правда, там где Германия и где Уральский Совет, т.е. это никаких политических последствий не имело, и Германия даже, может, об этом и не узнала, что Уральский Совет ей там что-то объявил, но Уральский Совет считал необходимым об этом заявить.

Д.Ю. Строг был!

Егор Яковлев. Поэтому там собралась такая публика, которая считала, что она знает, как правильно, но эта публика была плоть от плоти уральского рабочего класса, потому что уральский рабочий класс был наиболее активен в этом плане, и он смотрел на царя как, действительно, на кровопийцу, тирана и душителя свобод. Кроме того там было своеобразное крестьянство, потому что коренное крестьянство там было достаточно зажиточным, там крепостного права не было за Уралом, но туда переселялись крестьяне в ходе столыпинских реформ, а переселение их прошло неудачно: они думали, что там мёдом намазано, а когда они туда приехали, выяснилось, что ни фига...

Д.Ю. Намазано совсем другим?

Егор Яковлев. Да, ни фига подобного, т.е. обещали какие-то крупные плодородные земли, а ничего не получили, поэтому крестьянство было разъярено вот это вот пришлое и люмпенизированное, и конечно, оно царя винило во всех своих неудачах, поэтому к царю отношение было отнюдь не сахарное, и в Уральский Совет то и дело приходили какие-то резолюции, вынесенные на заводах, фабриках, крестьянских сходах о том, что нужно с царём разобраться, и поэтому Уральский Совет, несмотря даже на то, что в Тобольске находился государь ещё в это время, уже начинал планировать какую-то активность, как минимум которая должна была привести к тому, чтобы царь оказался в Екатеринбурге, а как максимум – просто грохнуть его где-то за углом. Это была позиция уральских товарищей.

Но мы не должны забывать о том, что у царя была охрана, потому что в определённый момент уже после Октября из разных городов, из трёх: Тюмень, Омск и Екатеринбург – начинают прибывать красноармейские отряды, которые хотят узнать, что там с царём, где там царь? Сначала приходят омичи, приходят, узнают, что царь был тут, натыкаются на охрану, начинается какой-то диалог, но омичи видят, что тут пулемёты, вроде как уверенные солдаты, умирать особо никто не хочет, поэтому омичи спокойно уходят. Потом приходят тюменцы. Тюменцы пободрее, но их тоже прогоняют. Дальше идут товарищи из Екатеринбурга, там сразу несколько отрядов, наиболее активный отряд с большевиком Заславским. Большевик Заславский просто говорит: «Сейчас мы царя захватим и грохнем».

А Москва в это время царя вообще потеряла из виду, и она судорожно пытается узнать, где вообще он, чего там, как, потому что это время, когда ещё такая крупномасштабная гражданская война не началась, и конечно, большевикам не хочется, чтобы царя убили какие-нибудь монархисты, а в вину это было бы поставлено большевистскому правительству.

Д.Ю. Т.е. даже тогда это было понятно, да, что никому грех на душу брать не хочется?

Егор Яковлев. Ну, это дело тут не в грехе, дело именно в политических мотивах, потому что не хочется отвечать за чужие грехи, потому что Шигарёв и Кокошкин – это трагическое событие, их убийство, но это всё-таки лица второго ряда, никакие иностранные державы не могут воспользоваться этим как поводом для интервенции, например, интервенция же ещё не началась, но если бы царя убили, то вот повод: да, большевистский режим – это режим палачей, убийц, которые без суда и следствия расправляются с лучшими людьми. Естественно, это угроза всей мировой цивилизации, надо срочно ввести войска и большевиков свергнуть. Естественно, что прагматическая логика, политика диктует необходимость сохранения царской семьи, поэтому в Тобольск отправляют эмиссара Константина Мячина, у которого был псевдоним Яковлев, он должен царя по заданию Ленина и Свердлова привезти в Москву для суда. Причём ему была предоставлена полная свобода в отборе людей наиболее опытных, он их набрал из боевиков, с которыми он сражался ещё в 1905 году на баррикадах, и они едут в Тобольск. В Тобольск им удаётся приехать, приезжают в Тобольск, встречаются там с охраной полковника Кобылинского, договариваются о том, что они совместно будут царя охранять. Тут приходит отряд Заславского из Екатеринбурга, а отряд Заславского приходит с чёткой целью – царя убить, всё, они уже договорились там. Да, царевич Алексей, ну уже не царевич – Алексей Николаевич заболел, поэтому царскую семью везли двумя партиями: в первой партии был царь и ещё несколько человек, а детей довозили потом, и они ехали на подводах, потому что река была замёрзшая, они ехали до поезда на подводах. И вот впоследствии Мячин-Яковлев рассказывал Свердлову, что мы садились, и я решил сесть рядом с царём. Ко мне подходит Заславский и начинает мне намекать, что ты с царём-то не садись. Я говорю: «А что такое, товарищ?» Говорят: «А то, что кончать царя будем, сейчас вот отъедем и будем царя кончать».

Д.Ю. Да, и ты ещё попадёшь тут.

Егор Яковлев. Я ему говорю: «Я не дам, у меня приказ, вот у меня мандаты от Ленина, от Свердлова, от ВЦИКа и Совнаркома, я вам не дам – что это за бандитизм?!» А екатеринбуржцы высказались в том смысле, что не дашь – мы и тебя кончим, и людей твоих. Ну и там распространяется такая риторика, что Ленин и все остальные – это какие-то хлюпики, а вообще...

Д.Ю. Нормальные парни только в Ёбурге, сейчас мы вас тут всех к нулю!

Егор Яковлев. Да. А вот этот Мячин-Яковлев вообще, может быть, враг, контра – ну явно же, по нему же видно, что он царя хочет вывезти в Харбин. Или не в Харбин, а, допустим, куда-нибудь к чехам хочет вывезти, к союзникам, явно враг, т.е. его надо убить. И я так понимаю, что замысел был такой, что их там убивают и дальше пишут, что при попытке побега убили контрреволюционера, и т.д. И в принципе, я думаю, что если бы это и произошло, то центру и это пришлось бы проглотить, потому что непонятно, что бы они делали. Хотя, может быть, и не пришлось бы – сложно сказать.

Но Мячин был человеком непростым, он оторвался от Заславского, они по существу от них просто убежали, сели в поезд, но тут ему доложили, у него были осведомители, которые к нему примкнули, которые тоже считали, что убивать царя неправильно, из екатеринбуржцев, которые рассказали, что существует план Б – подорвать поезд. Поезд надо... что вот уже готовят – подорвать поезд, если их не удалось убить, по ходу ... подорвут поезд, и если кто выживет, всех добьют. Засада.

Мячин обходит, изменяет маршрут поезда и прибывает сначала в Омск, а в Омске есть связь с Москвой, и он сразу же докладывает Свердлову, что тут вообще мясо просто творится! Мячин прорывается в Омск и докладывает Свердлову о том, что его пытаются убить, фактически организуется погоня, преследование. Свердлов пытается решить этот вопрос, а Уральский Совет объясняет дело так: ну собственно, как, я уже сказал, объясняет Белобородов, глава исполкома Уральского Совета отвечает, что явно царь пытается бежать. Свердлов ему отвечает, что ничего подобного, Мячин – это человек, которому ВЦИК доверяет, но по результату вот этих 3-сторонних переговоров принимается половинчатое решение, т.е. в каком-то смысле Москва вынуждена пойти у Екатеринбурга на поводу – принимается решение везти царя не в Москву, а в Екатеринбург, где царю, как бывшему царю, как уверяет Белобородов, будет обеспечена, действительно, надёжная охрана, и он точно никуда не убежит. Т.е. Белобородов заявляет, что Мячину они не доверяют, что Мячина окружают сомнительные личности, что, может, он и верный человек, но вот его убьют и царя уведут – нет, вот давайте лучше везите к нам, мы царя точно здесь будем держать под контролем, и он никуда не убежит. Москва с этим соглашается, и Мячин получает приказ везти Николая и его семью именно в Екатеринбург.

Ну понятно, что Екатеринбург связан с Москвой железной дорогой, т.е. в случае чего его можно быстро привезти в столицу. Правда, опять же, привоз обошёлся не без эксцессов, потому что когда поезд Яковлева пришёл в Екатеринбург, на перроне собралась огромная разъярённая толпа, которая хотела взять состав штурмом фактически.

Д.Ю. Т.е. что-то никаких спасителей нет, а только желающие убить вокруг?

Егор Яковлев. Да-да, это так, ну вот в данном случае в роли спасителя выступает Мячин-Яковлев, его люди и люди Кобылинского, которые царя охраняют. Но там, видимо, поезд с царём прибывал на второй путь, удалось между толпой и царём поставить ещё один состав, и пока этот состав толпа обегала, они уехали и перевезли царя на станцию Екатеринбург-2, там высадили и перевезли в Ипатьевский дом, который был уже окружён охраной.

На этом миссия Мячина-Яковлева закончилась. Надо сказать, что впоследствии его пути с большевиками разойдутся, он перебежит в Комуч, станет верным Комучу, потом вообще убежит в Китай, потом вернётся, и впоследствии его расстреляют тоже. Но вот в данном случае он вёл себя как верный исполнитель требований ВЦИКа и Ленина и Свердлова.

Собственно, царь оказался в руках екатеринбуржцев. Ну понятно, что они и раньше хотели его убить, и теперь хотят его убить, но всё-таки, видимо, центр их как-то напугал, припугнул, т.е. всё-таки вот с этого момента начинается какой-то диалог между Екатеринбургом и Москвой, вот так вот просто взять и всех убить Уральский Совет не готов.

В Москву на V съезд Советов, тот самый знаменитый, во время которого произошло выступление левых эсеров и параллельно начались правоэсеровские мятежи савинковские вот эти в Ярославле, Муроме и Рыбинске, едет Филипп Голощёкин, тоже один из уральских деятелей, старый знакомый Свердлова, и как считают исследователи, он едет как раз с целью уговорить верхушку большевиков на расстрел – ну всё же понятно. Но санкцию на расстрел ему получить не удаётся, т.е. и Свердлов, и Ленин выступают против, и всё это время продолжает готовиться суд над Николаем, т.е. есть документы о том, что органы юстиции Советского правительства собирают материалы для будущего суда над Николаем Вторым, при этом вопрос о семье в принципе никогда официально не ставился. И ситуация эта меняется только с приближением войск к Екатеринбургу чехословаков, Сибирской армии и Народной армии Комуча, потому что в июле уже было понятно, что взять Екатеринбург – это только вопрос времени.

Ну и здесь вопрос отношения к царю, потому что екатеринбуржцы спасать царя не хотят, хотя, конечно, если бы они приложили к этому определённые усилия, даже при наличии определённого риска можно было бы перевезти его в Москву. Но такое ощущение, что екатеринбуржцы просто не хотят с этим возиться, и они планируют изначально просто его убить, именно с этой целью они удаляют всех людей, которые могут им помешать – они меняют коменданта дома, меняют его на Я.М. Юровского, который целиком и полностью согласен с идеей убийства царя, и видимо, не только царя, но и его семьи. Он в последующем даже, выступая перед старыми большевиками, подводил теоретическую базу под убийство семьи, т.е. он уже в начале 1930-ых годов говорил, что вот нас сейчас упрекают, что мы там поубивали мальчиков-девочек, но вот сейчас эти мальчики-девочки уже бы выросли – в кого? Вот так вот Юровский излагал свою мотивацию спустя много лет. Ну и, видимо, тогда уже эта мотивация у него была...

Д.Ю. Тоже, конечно, правильно, но убивать детей всё равно нехорошо, мягко говоря.

Егор Яковлев. Ну, я повторюсь ещё раз, что это было именно убийство, потому что если бы происходил революционный суд в Москве, то обвинять дочерей Николая Второго, как и Алексея, было не в чем, не говоря уже о слугах, т.е. они были абсолютно ни в чём не виноваты, и суд 100% бы их оправдал. Я думаю, что, я не скажу за Алексея, возможно, его тоже постигла бы судьба сына Людовика XVI, но девочки бы точно спаслись, и, возможно, они могли бы уехать, скорее всего. Ну вопрос в том, захотели ли бы они бросить брата или не захотели, но такая возможность, скорее всего, им бы представилась, не говоря уже о слугах.

Но вот этой компании екатеринбуржской всё это было по барабану, и уже с 4 июля там, в Екатеринбурге, как ясно из в последующем опубликованных воспоминаний, которые уже отчасти в 60-е даже годы были записаны, уже с 4 июля в охране Ипатьевского дома шли разговоры о том, что, скорее всего, придётся царя убить. При этом Москва об этих планах была до определённого момента не в курсе вообще.

Кульминация наступила 16 июля, когда узкая верхушка большевистского руководства во главе с Белобородовым при участии Голощёкина и других активных лиц, и естественно, непосредственного руководителя расстрела Якова Бровского принимает решение о расстреле. Но всё-таки уральские руководители были слегка, видимо, напуганы решительной позицией центра, поэтому они пытались утвердить своё решение в Москве, а вот о том, удалось это им или нет, мы поговорим в следующий раз и почитаем документы, ту документальную базу, которая у нас есть по расстрелу царской семьи.

Хотелось бы ещё сказать о роли левых эсеров: иногда в Сети встречаются публикации, которые озаглавлены: «Царскую семью расстреляли левые эсеры», но это такая попытка всё-таки слегка обелить левых большевиков, которые в реальности, конечно, возглавляли Уральский Совет. Левые эсеры, действительно, обладали серьёзным влиянием в Уральском регионе, и левые эсеры там были весьма революционными, более революционными, чем были левые эсеры в Петрограде и в Москве. Они точно так же стремились свершить то, что они называли революционным правосудием, по факту это были просто расправы с неугодными представителями старого мира, в т.ч., естественно, и с царём. Но в самом исполкоме Уральского Совета было всего 3 левых эсера, один из которых занимался народным просвещением, поэтому решающей роли они не играли. Другое дело, что да, они находились на одной волне с персонажами типа Александра Белобородова или Филиппа Голощёкина, или Сафарова – большевиками, но, по большому счёту, сказать, что влияние левых эсеров было определяющим в сознании большевистской этой уральской верхушки, и что только под их влиянием всё это свершилось, конечно, нельзя. Нет, не надо снимать ответственность с Белобородова и остальных, это люди были себе на уме, и они сами там знали, что делать, и в принципе, их дальнейшая судьба это подтвердит, потому что, например, Белобородов там некоторое время был заместителем наркома внутренних дел, он настаивал, очень был... уже когда Гражданская война кончилась, он был раздосадован мягкостью приговоров по контрреволюционному активу, считал, что любого контрреволюционера, даже если он ничего не совершил, просто вот так вот контрреволюционно мыслит, надо сразу же его ставить к стенке. Т.е. это был радикал абсолютный, и его радикальность в расстреле царской семьи и проявилась. Но эта позиция до добра не довела, и когда начались события второй половины 30-ых годов, уже Белобородова поставили к стенке, товарищ Сталин это сделал. И собственно, судьба тех, кто принимал решение о расстреле царской семьи, в значительной степени в 30-ые и закончилась. Но более подробно мы об этом поговорим в следующий раз.

Д.Ю. А вот задам тебе вопрос: а вот была такая при советской власти книжка, автора я не помню, называлась «23 ступени....»

Егор Яковлев. Да, Марк Касвинов, да, это первая такая подробная работа.

Д.Ю. Хорошая?

Егор Яковлев. Да.

Д.Ю. Т.е. спокойно можно... красная пропаганда или юная поросль, лишённая пропагандистских взглядов, может читать?

Егор Яковлев. Конечно, она несёт на себе отпечаток времени, т.е. я помню даже начало этой книги, там если... я могу не дословно, но основная мысль такая, что ни один монарх из династии Романовых, помимо Петра Первого, не оставил по себе доброй памяти. Это, конечно, очень спорное утверждение даже для советских времён, потому что и в советское время, например, было много книг с положительной оценкой царствования, скажем, Екатерины Второй, или условно положительно говорилось, например, об Александре Первом, во всяком случае о начале его царствования, могло говориться, хотя, конечно, там в конце и аракчеевщина, и военные поселения, но в начале царствования можно было бы и что-то хорошее об Александре Первом сказать. Поэтому, конечно, данная книга несёт на себе отпечаток времени и советской идеологии такой антицаристской, антиимперской, но в общем и целом там много интересных фактов собрано, хорошая библиография, и, безусловно, ознакомиться с этой работой, с учётом, конечно, того времени, в которое она была написана, я могу рекомендовать.

Д.Ю. Книжка «23 ступени вниз» - читаем смело.

Егор Яковлев. Много книг, на самом деле, за последние годы издано по данной теме, и для меня, например, таким откровением стали работы Б.Н. Колоницкого, который исследует образ Николая Второго в последние годы его правления, в Первую мировую войну – как народ и интеллигенция воспринимали царя. Вот это очень интересно, особенно книга называется «Трагическая эротика. Образ Николая Второго и царской семьи в годы Первой мировой войны» - вот это прямо историографический шедевр, на мой взгляд.

Д.Ю. Все читаем. Спасибо, Егор Николаевич. С нетерпением ждём продолжения.

Егор Яковлев. Спасибо.

Д.Ю. А на сегодня всё. До новых встреч.

Оригинал находится здесь - https://oper.ru/video/view.php?t=2935