Пещера Кёк-таш (Кекташ)

Кёк-Таш (южноалт. Kёк-Таш, голубой камень) (другие названия: Кёкташ, Экологическая, Вечерний Променаж) — пещера в 15 км от с. Камлак в Шебалинском районе Республики Алтай, Семинский хребет, Камышлинский карстовый участок. Пещера является памятником природы регионального значения.
Кёк-Таш — крупнейшая пещера Алтая.
Пещера Кёк-Таш по состоянию на 2015 год — самая глубокая пещера Сибири и самая глубокая пещера России среди пещер в палеозойских структурах. Глубина пещеры составляет 350 м, протяженность ходов — 2300 м. Входной колодец пещеры глубиной 25 метров был открыт в 1977 году новосибирскими спелеологами под руководством В. Мишина. Пещера была названа ими «Вечерний Променаж».

 

                                                                   пещера Кёк-таш                                                                

Основная часть пещеры вскрыта в 1983 году барнаульскими спелеологами под руководством В. Полунина, достигшими грота Хаос на глубине 220 метров. Пещере было дано новое название «Экологическая». В 1984 году группа новосибирских спелеологов под руководством С. Домогашева достигли дна на 350 метрах. Общим решением пещера получила окончательное название Кёк-Таш.

5 мая 2016 года, Сергей Шойгу являясь председателем Русского географического общества, поручил учёным провести исследование пещеры Кек-Таш в июне 2016 года.

Впервые вопрос об отнесении карстовой шахты Кёк-Таш к охраняемому объекту был поставлен кафедрой физической географии Горно-Алтайского государственного университета (1994). С 1996 г. шахта утверждена памятником природы Республики Алтай. В 1997 г. участники научной конференции «Особо охраняемые природные территории и объекты Республики Алтай и горных систем центра Евразии» внесли предложение в решение конференции о повышении её статуса до федерального уровня. Общая площадь памятника природы 1 га. При отнесении шахты к категории памятников природы преследовалась цель сохранения морфологии карстовой полости, наличие элементов гидрографической сети, особенностей микроклимата, своеобразие форм животных и растений, а также для проведения исследований условий развития подземного мира как особого природного комплекса. Охрана памятника природы Кёк-Таш возложена на Алтайское экспериментальное хозяйство.

Где находится.
Первые географические сведения о пещере Кёк-Таш (шахте Экологической) получены в середине 60-х годов при обследовании карста близ с. Камышла и реки того же названия (Маринин, 1966). Вначале шахта называлась Кёк-Таш, что с алтайского языка означает «синий камень». Известняки кембрия здесь действительно имеют голубоватый оттенок, особенно ярко проявляющийся на влажной полированной поверхности горной породы. Название «Экологическая» появилось позднее и дано алтайскими спелеологами (существует совершенно другая версия хронологии появления названий). Оно прочно закрепилось в научной литературе (Маринин, Шарабура, 1986; Маринин, 1987, 1990; Вистингаузен, 1987).
 
Где находится, как доехать
Пещера Кёк-Таш находится на востоке Северо-Западного Алтая в левобережье реки Катуни в междуречье рр. Камышла и Устюба. 
От с. Камлак на Чуйском тракте до бывшего селения Камышла (ныне летник) и шахты 12-17 км. Административно, пещера расположена в северной части Шебалинского района Республики Алтай. Орографически местность представлена северным участком Семинского хребта, отдельными сопками с эрозионными вырезами — речными долинами и глубокими сухими логами на высотах от 400 до 1000 м над уровнем моря. Центральное место принадлежит котловине Чистое болото, к северо-восточному борту которой на стыке двух оврагов (Ялаткин, Коптелов) приурочена пещера Кёк-Таш. 
В основе района шахты лежит древний остов Катунского антиклинория, разбитый разломами северо-западного простирания. Наибольшие площади занимают известняки, кристаллические сланцы, алевролиты и другие породы, относящиеся к кембрийскому периоду. Эти породы частично скрыты неогеновыми и четвертичными аллювиально-делювиальными глинами, суглинками, галечниками и песками. Рельеф сложный — эрозионно-денудиционный с урезанной пологоволнистой поверхностью выравнивания, расчлененной глубокими долинами, котловинами и карстово-эрозионными оврагами. Обрывистые скалистые массивы поражены нишами и пещерами.

Краткое описание пещеры
Вход шахты Кёк-Таш щелевидный, скрытый среди глыб известняка на дне оврага Ялаткин, устье которого замкнуто обширной воронкой. Шахта заложена в мраморизованных известняках кембрия по оперяющим разломам и тектоническим трещинам с простиранием 70-230° и 110—320°. Местный базис эрозии — р. Устюба и её правый приток, ручей Тёплый. Ныне часть стока регулируется шахтой, она перехватывает его с прилегающих окрестностей и переводит в подземный. Разгрузка плато Чистые Болота производится в воклюз на дне долины Тёплого ручья. Шахта поглощает весной талые воды до 2-3 м³/сек, однако поглощение происходит не во вход, а в соседнем поноре, т. н. Камышлинском провале. В пещере основная вода появляется перед вторым колодцем.

Пещера до глубины 200 м представляет собой последовательность колодцев с короткими меандрами между ними. В районе −200 м расположена зона разломов, с крупными гротами, системой древних тупиковых ходов. Самый значительный грот — Мрачный. Площадь его свыше 200 м², высота 25-35 м, на дне громоздятся крупные глыбы известняка. Далее современный водоток уходит меандрирующим ходом к сифону. Проход на дно пещеры — по древней галерее, через самый большой на данный момент колодец пещеры — колодец НЭТИ (60 м).

Пещера Кёк-Таш интересна в спортивном плане. Спортивная категорийность маршрута полного прохождения шахты Кёк-Таш — 3Б. Для прохождения пещеры требуется наличие специального оборудования и хороших навыков работы с верёвкой и спелеоснаряжением. В периоды дождей или снеготаяния пещера Кёк-Таш сильно обводнена, что исключает возможность её посещения. В пещере продолжаются исследования силами барнаульских, новосибирских, бийских и горно-алтайских спелеологов.
 

Подходы. Как доехать.
От Бийска до села Камлак можно доехать на автобусах, идущих в Онгудай или Шебалино, но они выходят днём, быстрее доехать до Горно-Алтайска, а оттуда через Камлак (70км по Чуйскому тракту) идёт куча автобусов, либо можно найти машину. 
От мостика через ручей Камлак вверх по логу начинается дорога на плато (17км). Слева остаётся ферма, затем вторая дойка. Через 10 км т.н. 3-я дойка. Летом в домике живут пастухи, зимой никого нет, печку увозят. Как правило, до 3-й дойки дорога проезжая, но зимой часто образуются мощные наледи.
Далее дорога переходит на левый берег, становится грунтовая, с сильно размытыми колеями, зимой может быть заметена, а может быть накатана при вывозе тюков сена или хлыстов – лесорубами. Вскоре после 3-й дойки направо ответвляется крутой подъём на нужный перевал в долину Камышлы, этот отворот слишком крут для транспорта и зимой чаще всего заметён. Основная дорога продолжает идти прямо по дну долины, поднимается на другой перевал, в долину Устюбы (с него можно спуститься, пересечь долину Устюбы и выйти на плато Метлево к п.Алтайской), но затем круто поворачивает направо и поднимается по косогору к упомянутому перевалу на Камышлу. После перевала дорога плоха видна, колеи разбредаются по широкой луговине, чтобы обогрнуть болотце. Надо двигаться влево, не теряя высоты. Дорога заходит в лес, движется по гребню, переходя с одной стороны на другую, затем снова выходит на луга и пересекает болотину. Справа внизу виднеется летник на Камышле. Далее дорога поднимается на перевал на плато Чистые Болота, заворачивает влево, идёт вдоль кромки леса. 
Пещера Кёк-Таш находится на противоположном краю плато, за большим болотом, где сливаются два крупных оврага. В большем из оврагов (правом) основной ручей уходит в п.Камышлинский Провал (колодец 45м), на дне меньшего, левого, оврага небольшой ручеёк исчезает между камней, далее небольшое возвышение-перемычка, на котором вход в п.Кёк-Таш, дальше большая глухая воронка.
На этом же плато расположены пещеры Дуэт, СОАНтехническая, Опасная, Камышлинская. 

 

Пещера. Описание пещеры.
Вход – дырка между камней диаметром 0.5м, зимой может быть засыпан снегом, но вокруг продышанные отверстия. Далее узкий горизонтальный ход под правый борт оврага приводит в вертикальный камин 4м прямо над первым колодцем (навеска SRT: верёвка 34м, 7 крючьев. Здесь и далее навеска на случай паводка, по описанию С.Купцова, клуб Солнышко. В зимнюю межень значительное число перестёжек можно исключить.), грот Променаж. Налево вниз – ход к завалу, из завала зимой сильная тяга. Летом, в паводок, тут же появляется ручей из левого оврага и исчезает в завале, зимой были случаи, что через невидимые дыры в потолке над входом в завал насыпался снежный конус (02.1997). Довольно длинный ход в завале, в начальной части которого периодически обваливающийся участок. Завал заканчивается калибром Ласточка (некогда серьёзное препятствие в виде двойной узости, сильно расширен в 2000-е). После калибра следует узкий меандр, по которому летом течёт ручеёк, выводящий в небольшой грот Тройник. Направо вниз ход к сильно обводнённому летом колодцу, стандартный путь – налево вверх стеночка 4м, далее ход направо ко второму колодцу. Ответвление налево приводит к месту, откуда появляется ручей из Камышлинского Провала, зимой тут приходит сильная холодная тяга, которая, прогреваясь, сбрасывается наружу через вход в Кёк-Таш.

Второй колодец в паводок с душем, обычно сухой (верёвка 27м, 5 крючьев). Дальше проход под параллельный колодец, которым приходит вода, после чего потолок понижается, озерцо с глиной глубиной 30см с галечным пляжиком. Вода уходит в третий колодец, надо пройти направо, навеска посуху через окно на высоте 2.5м (верёвка 13м, 2 крюка). Коротенький меандр, 4-й колодец (42м, 8 крючьев). Летом колодец обводнен, навеска выносится далеко вперёд, сперва перилами над колодцем, потом перестёжками. Далее довольно длинный меандр, в одном месте довольно узко. Ручей уходит в Первый сифон. До этого надо не прозевать, в правой стене подняться на 2м, выйти в старую галерею с натёчкой – ход Гуровый. Уступ 3м проходим свободным заланьем, далее ход с озерцами выходит на ручей, вниз по нему 5-й колодец (верёвка 42м, 7 крючьев). 
Вниз по руслу ручья меандр приходит к уступу 5м (верёвка 12м, 3 крюка), выходим в грот Хаос. Если после пятого колодца подняться от воды вверх на завал – попадаем в грот Мрачный, а далее в грот Такыр, из которого через раскопаную глиняную узость можно пролезть в галерейку, также выводящую в грот Хаос, справа от ручья.
В Хаосе ручей уходит вниз вдоль правой стенки в завал, местами довольно неприятный, далее по крутопадающему ходу Барнаульский Бобслей ко Второму сифону. Вроде бы, сифон ~15м пройден с аквалангом, за ним Бобслей продолжается и ручей уходит в новый сифон, назовём его 2А. Если в Хаосе сразу от входа подняться налево, на самом верху завала хорошее место для базы: большая сухая ровная площадка.
Если перевалить через завал, налево начинается чистый сухой меандр. Прямо над входом в меандр имеется сухой горизонтальный ход, приводящий в тупиковый грот Заповедник. Вниз же по меандру уступ 3м (верёвка 10м, 3 крюка). Далее шестой колодец (верёвка 16м, 4 крюка). На колодце слева есть полка, с которой можно подняться к низу трубы, в эту же трубу выпадает ходик, начинающийся над пройденным ранее 3м уступом. 
От колодца движемся вниз, к Гуровой катушке (верёвка 35м, 2 крюка + петля за сталагмит). За катушкой следует полусифон 12м, глубина 1-1.2м, зазор до потолка 30-50см, уровень воды стационарный. Глиняная катушка вверх приводит к окошку в колодец НЭТИ (верёвка 72м, 6 крючьев). На дне колодца, если стоять лицом к навеске, направо обглиненный ход ведёт в галерею Морской Проспект – протяжённый высокий ход с озерцами. В конце галерея начинает спускаться, следует отвес 4м, навеска за глыбу на полу (висит стационарная верёвка ~10м). Внизу сильно обглиненный ход, спускаясь, приводит на Старое Дно, к 4-му сифону (отметка −340м). На 02.2001 воды в сифоне не было, ход заканчивался отверстием диаметром 30см, выпадающим в узкий промытый ход.
Не доходя по пути на дно десяток метров до последней навески на уступ, можно немного подняться к двум крючьям на правой стене, от которых пройти траверсом по левой стене (ещё один крюк для страховки слева) на высоте нескольких метров над нисходящим ходом и выйти в прямую галерею. Сухая галерея скоро становится обглиненным ходом, потолок понижается, ход идёт вниз к стоячей луже-полусифону. 
Далее ход идёт вверх в грот с налепленными глиняными фигурами. Справа приходит очень глинистый приточек. После короткого хода ещё гротик, справа по чистой стенке сочится ручеёк. Кругом всё в полужидкой глине. Уступ 5м, навеска справа за проушину (верёвка 10м). Короткий глиняный ход внезапно выходит на речку: вода с расходом ~10л/с выходит под напором из камней, течёт 15м по глиняному руслу и уходит в непроходимые щели.

Засифонье. 
Вернёмся к колодцу НЭТИ, налево (если встать лицом к навеске) после короткого перехода круто вниз уходит глиняная катушка к 3-му сифону (отметка −312м). В зимнюю межень сифон можно пронырнуть, длина сифона 1-1.5м, ширина хода 1.5-2м, высота 30-40см, на дне щебёнка, хорошо прокрикивается за счёт незатопленного желобка на потолке. Если лечь в него ногами вперёд, то ноги уже высовываются с той стороны. За сифоном идёт полузатопленный горизонтальный ход. Дальше через ещё одно озеро ход, поднимаясь, приводит в грот с крутой глиняной катушкой слева направо. Вправо вниз обглиненная воронка, через завал можно выйти на чистое русло ручья, заканчивается сифоном (3А). 

Пересекая грот с глиной, выходим во второй грот, налево вверх новая катушка (глухой тупик). Вниз по гальке выходим к руслу ручья. Налево вниз узкий извилистый меандр заканчивается узким горизонтальным блином. А прямо по ходу третий грот, из него налево вверх крутая тупиковая катушка, ручей вытекает чуть левее из стенки на высоте 3м, вверх по руслу узкий меандр с лужами, заканчивается подъёмом к грифону (3Б). В меандре встречаются обрывки верёвок, старые батарейки: очевидно, этот ручей – продолжение Барнаульского Бобслея. Во всей системе за сифоном паводковый мусор, в глине проросшие семена. Судя по мусору на потолке, система полностью затапливается.
 
  

Взлом горы Небо
Автор: Валерий Иванченко (Новосибирск)
В 1981 году я учился на истфаке Алтайского госуниверситета, успев уже разочароваться в археологии. Копать землю лопатой оказалось неинтересно. Мне хотелось быть кем-то вроде Индианы Джонса, которого еще только снимал Спилберг, вдохновленный образом советского разведчика в шляпе - из недавнего "Тегерана-43".
Нью-эйдж в Советском Союзе начинался с Рериха, в журнале "Москва" опубликовали эзотерическую повесть его апологета Сидорова "Семь дней в Гималаях", призрак Шамбалы вставал над головами интеллигентов. В рериховском "Избранном", вышедшем в 1979 году в "Советской России", я нашел сочинение "Сердце Азии", в котором было несколько страниц про Алтай. "У Черного Ануя - пещеры. Ходы идут далеко, конца им не нашли". "Несколько всадников совсем особого вида были видны около пещеры. А затем ушли через подземный ход в свою страну. По их ходам даже на коне проехать можно".
Вместо археологии я записался в этнографы. Эта наука имеет дело с людьми, она придает реальный статус рассказам и легендам. В фольклоре должно найтись все.
В начале 1982 года я стал искать в Барнауле спелеологов. Если на Алтае есть пещеры, рассуждал я, должны быть люди, которые в них бывают. Они должны что-то знать, о чем-то догадываться. Они должны передавать друг другу таинственные истории со спрятанным внутри зерном правды.
Увы, "алтайских спелеологов" (как исторически сложившейся общности) не нашлось. Спелеология в то время распространялась контактным путем. В Сибири ее очаги существовали в Красноярске, Новосибирске и Томске. А в Барнауле оказался только Вячеслав Толмачев, подцепивший заразу в одном из этих центров. В конце 70-х он оставил след в истории, открыв крупнейшую пещеру Алтайскую, но распространить поветрие в городе за время своей активности так и не смог. Последним им инфицированным уже в 80-х стал Виктор Шугалеев, химик АГУ, выгнанный за хулиганство из альпинистов. В январе 82-го он взял в компанию Валеру Полунина, а на исходе зимы к ним присоединился я. Первой пещерой для меня стала Орешная за Красноярском. В ней действительно встречались ходы, по которым можно проехать на лошади, но добираться до них все равно приходилось ползком и на карачках. Так что Рериху я уже не так доверял. Об алтайских пещерах известно было немного, и это немногое я узнавал не от знающих людей, а в библиотеке, где был хороший краеведческий каталог. Такой информационный голод даже обнадеживал. Налицо был неисследованный континент, на котором любой мог стать первопроходцем.

Летом 82-го мы облазили прикатунский карстовый район: от Талдинских пещер до Алтайской, отыскав по дороге вход в будущую Кёк-таш. А в августе я в одиночку съездил в Верхний Уймон, где только закончилось строительство музея Рериха. Провел там одну ночь в разговорах с рерихистом Финаевым. За Катунью, на севере, взлетали над Теректинским хребтом НЛО, а вокруг села зияли в скалах "кырлычьи норы", мало похожие на входы в трансазиатский туннель. Осенью удалось побывать и в Черном Ануе, где "ходы идут далеко". На деле у каждой пещеры находился конец (скорее рано, чем поздно).

"Даже если вы отыщите пещеру, ведущую к Шамбале, вас не пропустят. Ход перед вами будет обрушен", - прозорливо предупредил нас с Полуниным барнаульский рериховец Цесюлевич (у него были какие-то расхождения с новосибирскими коллегами, да и те между собой не слишком ладили - каждый претендовал на свою долю расположения шамбалийских махатм). Он был совершенно прав. Мы уже знали, что пещеры заканчиваются завалами. Но что эти завалы можно разбирать, нас еще не научили.
Хотя учиться было у кого. Тот же Толмачев свою Алтайскую в буквальном смысле выкопал. Дело в том, что вход в эту пещеру можно было легко вычислить по топографической карте. Большое бессточное плато между двумя истоками реки Устюбы хорошо заметно на "километровке". На нее даже нанесен замкнутый овраг, в устье которого находится вход в самую большую пещеру Алтая. Правда, в 70-80-х секретные карты были недоступны народу, и Толмачев, который тогда готовил диплом, учась заочно на географическом факультете, попал на Метлевское плато только потому, что в 1972-ом там открыли глубочайшую на тот момент в регионе пещеру Геофизическую (127 м). Кстати, загадка, почему эту здоровенную водопоглощающую дыру, мимо которой буквально что не пройдешь, не нашли раньше томские спелеологи, рыскавшие по Алтаю всю вторую половину 60-х. Толмачев обнаружил на плато еще несколько воронок, под каждой из которых должны были находиться подземные полости. Вскрыл он сначала только две из них, но далеко не продвинулся из-за узостей и завалов. В конце 2004-го по его заделам пройдет Великан из Новокузнецка, пробив одну из этих пещер при помощи "технологии" до глубины двухсот с лишним метров. Но в 20 веке в распоряжении отечественных дыроломов была только кувалда.

Географ Толмачев подошел к делу с умом. Он выбрал овраг с самой большой на плато площадью водосбора и в течение нескольких зим наблюдал за "дыханием" устьевой воронки. В 1978 году в месте интенсивного выхода пара удалось разобрать ход, который привел в итоге на отметку минус двести сорок метров и дал многокилометровые боковые системы.

Итак, к лету 83-го я не только побывал в нескольких самых крупных пещерах Сибири, но и стал "этнографом". Статус надо было подтвердить участием в экспедиции, которую летом организовал научно-методический центр краевого управления культуры. Дорога лежала в Горную Колывань - в места, откуда началось освоение Алтая русскими в начале 18 века. Состав экспедиции предполагался сборным: были люди из новосибирского института истории, из Саратова приезжал фольклорист Байтуганов (нынешний руководитель "Васюганья"), фотографом стал барнаульский турист Михеенко. Алтайский университет представляли мы с Володей Северюхиным, намеренным получить полевые материалы, свидетельствующие о наличии у алтайских крестьян "исторического сознания" (что это - остается загадкой и поныне). Сам я собирался искать следы старообрядцев, начавших заселять Рудный Алтай еще до Демидова и породивших, собственно, легенду о Беловодье, по следам которой шел Рерих. Беловодье, как скрытая страна, упоминалась в одном ряду с Шамбалой и Агарти явно с подачи Рериха; во всяком случае, в книге Оссендовского, ставшей в первой половине 20 века главным источником слухов о "Царе Мира" и его подземной стране, это название еще не появляется.

Зиму я просидел в краевой библиотеке, но сведений об алтайских старообрядцах в связи с беловодской легендой нашлось немного. Одним важным источником был очерк публициста начала века Георгия Гребенщикова "Алтайская Русь". Там говорилось о том, что Беловодьем у крестьян, кержаков и горнозаводских рабочих называлась Бухтарминская долина за Камнем, куда бежали с подчиненной сначала Демидовым потом царскому кабинету Горной Колывани. "Камнем" для них был Тигирекский хребет, к юго-востоку от которого распоряжались уже джунгарские китайцы (это и позволило Рериху смешать легенды об истинно православном царстве с тибетскими преданиями). Другим источником оказались работы петрозаводского исследователя К. Чистова, связавшего распространение легенды о тайной стране в Западной Сибири с деятельностью старообрядческой секты бегунов.

О бегунской конспиративной организации я читал еще школьником в повести фантаста Полещука "Эффект бешеного солнца". В ней упоминались затерянные в забайкальской тайге селения, в которых рождались время от времени "крылатые люди". Вот что там было о бегунах: "В то время и зародилась тайная организация. Сильная, прочная, жизнеспособная. Состояла она из пристанодержателей и проводников. Попадет беглый крестьянин в бегунскую пристань, и поймать его становится почти невозможным делом. Это дом вдали от широких дорог, где беглый мог надеяться на помощь. Там и покормят, там и переоденут, и проводника дадут, и расскажут, как идти, с кем идти, а главное - куда. Ни один беглый через порог дома не переступал. Как правило, пристань была связана с ближайшими лесами сетью подземных ходов, и при малейшей опасности в доме оказывались только хозяева пристани. Все остальные уходили по тем же ходам на волю. В Ярославской губернии таких пристаней было свыше пятисот. И это только по данным полиции. В самой Москве было обнаружено около дюжины пристаней. И шли они цепью до Урала и до Астрахани... И некоторые пути вели в Сибирь".

Удивиться пришлось, когда я дошел до цитирования Чистовым рукописных "Путешественников", то есть ходивших тогда по рукам своеобразных "путеводителей в Беловодье". Большую часть этих текстов занимало перечисление географических пунктов, через которые следовали бегуны. Начинаясь от Москвы, Казани или Екатеринбурга, путь вел на Барнаул и Бийск, а далее - в Уймонскую долину в верховьях Катуни. Попасть на южноалтайскую Бухтарму этим путем (через Катунский хребет, Листвягу, Холзун) было куда труднее, чем из Колывани. Скорее всего, это был позднейший маршрут, получивший распространение уже в 19 веке, с ужесточением контроля на Западном Алтае и с освоением Катунской долины. Но удивило не это, а описанный в "Путешественнике" участок пути между Бийском и Уймоном. Там упоминались всего два селения: Талда и Устюба. Как населенные пункты они в наше время уже не существовали, и на доступных картах их было не сыскать, но мне эти названия были отлично знакомы. Бывшая деревня Талда и брошенный поселок Верхняя Устюба как раз ограничивали карстовый участок, пройденный нами минувшим летом. Более того, в тексте встречались такие, связанные с Устюбой слова: "вокруг много пещер тайных и в них живут скрытники".

Третьим попавшим в мои руки источником стала книга "Бухтарминские старообрядцы", изданная в 1930 году в Ленинграде по материалам экспедиции Сергея Руденко 1927 года. Среди статей о культуре осевших "за Камнем" беглых кержаков больше всего запомнились блеклые фотографии и зарисовки старообрядческих вышивок. В их строго геометрических узорах господствовала фигура свастики. Еще со школы начав изучать археологию, я немного представлял судьбу этого знака в Сибири. Он украшал керамику древней андроновской культуры, его использовали в качестве тамги обские угры. Но в одном контексте с беловодской легендой знак в первую очередь вызывал в памяти рериховские записки о черной свастической вере "бон" и "Утро магов" Повеля и Бержье, неосмотрительно опубликованное в начале 80-х в "Науке и религии".

В июле экспедиция собралась, наконец, на барнаульском вокзале и выехала на юг мимо Алейска и Рубцовска по казахстанской железнодорожной ветке. Рано утром поезд прибыл на станцию Третьяково, а в Змеиногорск мы добирались рейсовым автобусом - обычным "ЛиАЗом", которые ходили тогда по всем городским маршрутам. Дорога была пыльная, степь по пути постепенно всхолмлялась, и в сам город мы уже спускались с настоящего перевала. Россыпь домов заполняла компактную чашу, образованную сопками с редкой гребенкой деревьев. В центре чаши из пестрого муравейника крыш торчали огрызки бурого камня, за которыми блестело зеркало пруда. С востока, левее поднимающегося солнца, город осеняла большая гора с ретранслятором на вершине.

Наша пестрая компания поселилась в двухэтажной гостинице в центре города. Прямо с крыльца открывался вид на скальную стену, частью заслоненную колесом обозрения. Городской парк соседствовал с ямой карьера, которой обернулась вычерпанная до основания гора Змеиная. Город вырос вокруг огромного рудного бугра, который не просто срыли, а прямо выкорчевали из тела Земли, оставив неопрятное дупло с зияющими провалами корней - остатками боковых штолен. Этот разверзшийся посреди города дантов ад настраивал романтически. Тогда Стивен Кинг не написал еще свою "Безнадегу", но читая этот роман много лет спустя, я представлял именно такие рудничные руины.

Столовая, в которой мы обсуждали ближайшие планы, располагалась над карьером, на склоне Караульной сопки - той самой горы с ретранслятором. Проводник из местных поведал, что, по легенде, в сопке заключено подземное озеро, по которому плавает струг Ермака Тимофеича с червонным золотом. Легенда эта возникла непонятно когда и как, но желание привязать покорителя Сибири к этим краям примечательно. Вроде бы, сюда, на юг, он и стремился, хоть на самом деле остановился на тыщу верст севернее. А нет ли легенды о Ермаке, который не утонул? В 2006 году на берегу Змеиногорского пруда установили-таки четырехметровый ему памятник, тайком спасенный из Казахстана (стоял он изначально рядом с Павлодаром, на Иртыше, что тоже севернее, но ненамного). На склоне Караульной действительно выбивается из-под земли ключ. Дома заканчиваются уже высоко, с этой высшей городской точки видны и экзотических форм скалы, окружающие расположенное севернее Колыванское озеро, и темное таежное море, покрывающее на юго-востоке отроги Колыванского хребта.

                                                                      вход в пещеру                                                         

Штольни, что вызывающе зияли на склонах карьера, мы с Северюхиным и Михеенко посетили в первый же день. Самая большая тянулась вглубь скалы метров на двадцать пять. Некоторые оказались залиты водой. Кроме больших дыр в скалах виднелось и много лазов поменьше, которые были оставлены на потом. Вползать в них по мокрой глине мои спутники готовы не были, да и у меня имелся всего один комплект одежды, который я перед пещерой выворачивал наизнанку, чтобы после не видно было прилипшую грязь.

Экспедиция наша работала с населением, которое называлось "информаторы". Мы начали это дело в самом Змеиногорске, а следующие дни разъезжали на выделенном транспорте по окрестным деревням: Барановке, Первокаменке, Шипунихе. В самом дальнем селении района, Новоалейском, нам пришла мысль добраться пешком через тайгу до затерянной где-то на Убе Карагужихи, и через несколько дней это было осуществлено, но покуда мы регулярно возвращались в городок для ночевки.

Полотенца с пресловутыми старообрядческими свастиками (крюками) я увидел сразу, они имелись в каждом селе, в каждом старом доме, в любой коренной семье. Сделанные не позже начала века домотканые полотнища со строго геометрическими узорами двух цветов, они служили вещными заклинаниями, оберегами от нечисти; день на них чередовался с ночью - синяя свастика с красной. Любопытно было, как принимали эти знаки во время войны. "Привыкли, - отвечали мне. - Наши, когда на фронт попадали, шутили про немецкие самолеты: во! кержаки летят!". Понятно, что к сороковым годам здесь, в степи, никаких кержаков уже не осталось. А полотенца кержацкие были, хранились...

Не уцелели в советское время и колдуны. Про них нам много говорили, любимая тема была для баек. В начале века ни одна деревня не обходилась без колдуна, а то и нескольких. Эти люди шутили по-своему: то в свинью оборачивались, то в колесо, а то терроризировали свадьбы и сводили с ума коней. Их вредное племя было изведено властями где-то в двадцатых, заодно с раскулачиванием.

Пока собранные фольклористами бабки распевались под медовуху, я успевал еще выслушать немало рассказов о змеях. Ромбические узоры змеиных шкур тоже оставили след в обереговых вышивках. Когда человек засыпал на покосе, змея заползала через его раскрытый рот и поселялась в желудке, откуда прогнать ее можно было, только выпив конского пота. Красные змеи-огневки были страшно ядовиты и прыгали на несколько метров, доставая с земли даже всадника. Змей-полоз оставлял за собой след, будто проволокли бревно, и жил в брошенных выработках.

Я все пытался свести разговор на старые рудники, но ничего примечательного не услышал. Рассказывать про них не хотели или не интересовались ими вовсе. "Ребятишки лазают...". "Входы геологи взорвали...". На окраинах сел попадались штольни, короткие, разведочные, наверно. На одной горке была действительно взорванная шахта, пробираясь между шаткими, завалившими ее ствол глыбами, я перемазался голубиным пометом и спускаться ниже просто не рискнул.

Нечто интересное я услышал только в первый день, еще в городе, - в квартире учительницы, местного краеведа. "Есть у нас такие... - замялась она - в штольни ходят и невесть что там делают". Насторожившись (речь, похоже, шла не о хулиганах, а о какой-то секте), я так ничего больше и не добился. Разговор шел при свидетелях, и на учительницу обратились взоры, словно бы она коснулась неприятной темы, которую не стоит трогать при чужих. Только много позже я вспомнил эту обмолвку и подумал, не имела ли она отношение к Альфреду Хейдоку или людям, связанным с ним.

Хейдок родился в 1892 году в Латвии, был в монгольской армии барона Унгерна, потом жил в Китае, где в 1934-м познакомился с Николаем Рерихом, получив от него "посвятительное кольцо", и с тех пор стал пламенным последователем учения "Агни-йоги". В 1947 году Хейдок вместе с семьей добровольно вернулся в Советский Союз. Сидел, освободился только в 1956-м. Длительное время жил в Казахстане, переводя книги Блаватской и другую оккультную литературу. В 1981 году Хейдок переселился в Змеиногорск, где оставался до самой смерти в 1990-м. К тому времени он совсем ослеп и практически не выходил из дома, но с ним не расставалась Людмила Вертоградская, встретившая его в шестнадцать лет, на Балхаше, когда ему было уже за семьдесят, и с тех пор ему попечительствующая. Амбициозная сорокалетняя Людмила Ивановна, брала на себя апостольскую роль и вполне могла собирать вокруг себя странных людей и темные легенды. В том числе и ее усилиями в Змеиногорске и под горой Синюхой до сих пор проводятся ежегодные рериховские конференции.

Весной 2007 года я узнал ту учительницу из восемьдесят третьего в смотрителе Змеиногорского краеведческого музея. Она путала подробности и время появления в городе сподвижницы Хейдока, но вспомнила, как та приходила с проповедями "Живой Этики" в местный клуб. О людях, посещавших тогда штольни, смотрительница не вспомнила ничего, зато показала место в рудничном карьере, где был засыпанный ныне вход. Осевшая осыпь щебня завалила его еще в 80-х - через несколько лет после того, как я в этой штольне успел побывать.

Дело было в последний змеиногорский вечер, перед тем как самая авантюрная и мобильная часть экспедиции ушла за казахскую границу, в сторону Убы. Не помню, чем занимался в конце того дня, но в сумерках, за час с небольшим до полуночи, я оказался на краю карьера, начинавшегося у ограды расположенного за автостанцией стадиона. Очень странно был устроен этот город. Самый центр: с одной стороны вокзал, с другой - парк с аттракционами, с третьей - царская кирпичная застройка, квартал архитектурных памятников. И между ними - зона отчуждения в виде чудовищного адского кратера. Ни одного местного жителя я здесь никогда не замечал, и ребятишки отчего-то там не играли.

С этого края, противоположного оставшимся от Змеиной горы скальным стенам, склон был крутой, осыпающийся щебенкой; лишь невысокий каменный уступ горизонтально перечеркивал рыжую осыпь, и в этом уступе зияло небольшое отверстие, заметное из расположенного напротив парка. Сверху найти его оказалось нетрудно - к нему вела натоптанная в щебне тропинка. Темнело, я включил самодельный налобник: обрезок китайского ручного фонарика, пришитый к ремню, провода от него шли к блоку круглых батареек в кармане. От нагретых камней поднималось тепло, из черной дыры веяло холодом - она была прямоугольная, меньше метра в ширину, полтора высотой, как дверь, чтобы войти согнувшись. По сторонам потолок подпирали черные деревянные крепи, сухие у входа и волглые, белесые от плесени в глубине. Внутри пол коридора выложен каменной плиткой, такого не встречалось здесь ни в одной штольне. Пройти вглубь удалось метров на шестьдесят, дальше ход оказался закрыт - не завален, а именно заложен гранитными глыбами. При желании их, наверное, можно было раскидать, только места не хватало, чтоб развернуться для работы. Я вернулся назад и увидел, что у входа кто-то есть. Явно не из наших, он сидел на камне над уступом и дожидался. "Клад ищешь?" - спросил он меня. Было уже темно, я видел только силуэт. Судя по голосу и манере говорить, это был человек средних лет, такого, встречающегося среди угрюмых, недовольных жизнью мужиков, саркастического склада. Я, привыкший, что местному жителю надо в первую очередь определить твой статус, кратко объяснил, кто я есть: сам студент, здесь в экспедиции, интересуюсь пещерами и рудниками. "Это вы что ли на автобусе катаетесь?" - мужика мой ответ вроде бы удовлетворил. "Знак видел?". Я не сразу понял, о чем речь, но он объяснил. Оказывается там, на каменной кладке, которой заканчивалась штольня, был нарисован знак: кержацкий, с крюками - свастика. Я никакого знака не заметил. "Фашисты?" - пошутил я неудачно, и мужик насупился, замолчал на некоторое время. Потом этим своим неприятным, злым и насмешливым одновременно голосом стал объяснять то, что я и без него знал. Что "четырехкрюшный крест" - это оберег, заговор от темных сил, своего рода печать. "В Библии написано, - сказал он, - Александр Македонский загнал гогов и магогов в горы и там в скале запечатал. Такой вот печатью. Пока не снимут, они не выберутся". Я хоть и историк был, но о библейских делах представления имел поверхностные. "А этот знак кто поставил?". "Кому положено, тот и поставил. Есть такие, что его убрать хотят. Я думал сначала, ты из этих".

Всего минут пятнадцать я слушал непонятного мужика, которого потом днем никогда и не узнал бы. Смутный его рассказ не очень-то хорошо отложился в памяти. Но речь шла о том, что пустоты в теле Земли никогда не остаются по-настоящему пустыми. Они не только заполняются водой и глиной, в них со временем заводится нечто, что нуждается в пространстве, но не выносит света. А заброшенные горные выработки самые опасные, потому что люди там были, наследили и ушли, освободили место, оставили пищу. "Вот мы сидим, так под нами еще восемь горизонтов шахты. Отвалами забиты, водой залиты, но не все, есть свободные. Что там сейчас? Это правильно, что они завалены-запечатаны. Никому открывать их не нужно". "Открывать", как я понял, собирались некие пришлые люди, которые думают, что сокровища там, под землей, для них спрятаны. Что их надо в мир выпустить, и всем хорошо от того станет. Только выкусить им придется, потому что на дураков пока управа есть.

Мужик показался мне не больно вменяемым, с приветом. Он еще оставался сидеть на камнях, когда я зашагал в сторону гостиницы. Безумных я не люблю, избегаю, и в этой встрече не увидел ничего смешного или значительного. Даже и не рассказывал никому о ней, кажется, и не вспоминал долго. Год спустя кое-что из услышанного отозвалось в рассказах Игоря Чайковского, о котором речь дальше. А на рубеже 80-90-х одновременно зашевелились барнаульские рериховцы (я тогда посещал иногда всякие сходки, где они встречались наряду с уфологами, экстрасенсами, оккультистами разных толков) и был издан перевод толкиеновского "Братства кольца". Очень знакомой показалась мне история подземной Мории, из которой пришлось бежать гномам, освободившим из бездны хтонический ужас. Сразу и стукнуло, что Мория - это имя махатмы, нашептавшего Блаватской "Тайную доктрину". Рерих ему сборник стихов посвятил - "Цветы Мории" (ничуть его не озаботила ассоциация с книжкой Бодлера).

Вернувшись тем летом 83-го с Убы, я в тот же день отправился догонять Валеру Полунина, который со студентами (студентками преимущественно) своего биофака снова отправился на междуречье Устюбы и Катуни. Настиг я их компанию по дороге к Талдинским пещерам, после которых мы направились на Чистые болота - плато в истоке реки Камышлы. Там, на краю найденной в прошлом году воронки, экспедиция простояла с неделю. Как выяснилось позже, лаз в этом слепом овраге с ручьем за пять лет до нас разобрал новосибирец Валентин Мишин с товарищами, а проход под первым колодцем пещеры расковырял потом Андрей Большаков из НЭТИ. К тому времени, как мы там появились, дыра представляла собой пещеру глубиной метров сорок, заканчивающуюся непроходимым завалом. В Новосибирске она значилась как Вечерний Променаж, а мы ее обозвали Экологической (по имени кафедры д.г.н. В.С.Ревякина, выделившего деньги на экспедицию по линии Географического общества). Всю неделю шли дожди, в перерывах которых мы бродили по окрестностям, либо спускались до завала и слушали доносящий из-за него шум воды. Один раз, оказавшись там один под парами разлитого на Шебалинском винзаводе "Осеннего сада", я попробовал проскользнуть между составлявшими завал глыбами, и это оказалось довольно легким делом. Правда, тогда я, струсив, полез обратно, а вот Полунин, вернувшийся сюда этой же осенью, назад не повернул, в результате чего вышел к водопаду, с которого началась глубочайшая пещера Сибири Кёк-таш. Ничто не может быть запечатано навечно - эта истина тогда усваивалась нами наглядно. Спустя два года завал Кёк-таш обвалился, когда мы были в пещере, и его пришлось разбирать изнутри. Это даже не показалось чем-то особенным.

В ста метрах от входа в Кёк-таш, с обратной стороны обрамляющего плато пригорка, мы нашли во время тогдашних блужданий пещеру, в которой когда-то жили люди. На входе, обращенном в сторону Катуни, сохранились следы каменной кладки, рядом вросла в землю лиственничная плаха, которую когда-то использовали как дверь, - в ней была прорезана Т-образная бойница. Тогда мне впервые подумалось, что это похоже на дозор, охраняющий плато. Только что там было охранять, кроме карстовых пустот в его недрах? После мы нашли такие некогда обитаемые пещеры и на краю Метлевских болот. "Вокруг много пещер тайных и в них живут скрытники"...

В университете я учился в одной группе с Игорем Чайковским. Он был мой самый близкий друг и, хоть интересы наши отличались, мы друг друга подтягивали: я его по части туризма, он меня - по алкоголю и женщинам. С исторической наукой у него были странные, диковинные отношения. За компанию со мной он пошел по этнографической линии, а диплом защищал про культуру чего-то там на острове Пасхи. Так вот, под новый, 1984 год, Игорь Чайковский женился в первый и далеко не в последний раз. Причем жена его, как позже выяснилось (в Барнауле она работала где-то в торговле), была родом из соседнего со Змеиногорским Третьяковского района, из села Ивановки, рядом с которым я побывал минувшим летом. Зимой мы одновременно завалили сессию и взяли академические отпуска, чтобы проболтаться год, не теряя студенческого статуса. В мае, как потеплело, отправились на заработки, порознь, но в сходном направлении: я - на Чарыш, строить силосные башни; он - на родину жены, пасти с тестем коров.

Строил я больше месяца, рабочих дней из которого выпало всего с неделю (то материала нет, то техники, то... се...). В свободное время мы с Юрой Потаповым (студентом-медиком и туристом, как раз подумывавшим, не примкнуть ли к спелеологии - это с ним мы пару лет спустя будем выкапываться из-под завала Кёк-таш) добирались до близкого села Усть-Пустынка и лазили по небольшим окрестным дырам. Там это развлечение было устроено не хуже, чем в Змеиногорске: вход в одну из самых заметных пещер (с подземным озером и подводным ходом) располагался прямо в деревне - между кладбищем и школьной оградой.

В июне, получив заработанное, я отправился проведать студенток из полунинской группы, проходивших свою биологическую практику именно в Змеиногорском районе. На базе, в Рязановке, их сразу не застал, зато добрался до Лазурки и, пытаясь отыскать либо их, либо местные рудники, два дня рыскал по окрестной тайге. Поднявшись на довлеющую там над всей окружающей местностью гору Ревнюху и озирая пространства на десятки километров кругом, я видел на раскинувшихся к юго-западу лугах пасущиеся стада коров и, будь у меня сильный бинокль, мог бы разглядеть рядом с ними Игоря Чайковского верхом на лошади. Впрочем, узнать, как рядом мы тогда были, довелось только осенью.

С Чайковским мы встретились в сентябре, после того, как я проторчал вторую половину лета там же, в окрестностях Чарыша, осваивая новые средства, выделенные на исследование пещер Географическим обществом СССР. Экспедиция состояла всего из четырех человек: Полунина, меня, бородатого юриста Шуры Селезнева и Вадима Константиновича Вистингаузена. Вадим оказался счастливо отыскавшимся осколком старой спелеологии, придавшим нашей компании и кампании легитимности. В 60-70-х годах он бывал на Алтае с томскими спелеологами, а потом работал в Западно-Сибирском карстовом отряде геологического управления до самого его расформирования. Притом, что бассейн Чарыша был одним из районов, которым отряд плотно занимался, а Вистингаузен аккуратно копировал для себя все материалы, оказавшись в результате единственным владельцем уникального архива. В июле-августе мы сначала обследовали окрестности Усть-Пустынки, а потом побывали на левом чарышском притоке Ине, в поселках Чинета и Тигирек. Как раз посередине между этими пунктами и находится гора Небо, ради которой, собственно, затеян этот рассказ.

В окрестностях Тигирека, бывшей казачьей крепости, притулившейся у подножия пограничного с Казахстаном Тигирецкого хребта, есть две большие пещеры: одну открыл Карстовый отряд, другая известна еще со времен побывавшего тут в восемнадцатом веке путешественника Палласа. Обе они со временем преподнесли нам уроки на затрагиваемую здесь тему "скрытых пустот".

Пещера Тигирек-2 расположена над левым берегом Ини, на высоком плато, через которое проходит дорога из Чинеты. Широкий вход в карстовой воронке со снежником нашли томичи. Двадцатиметровый колодец приводит в грот, на котором пещера считалась закончившейся - дальше была непроходимая узость. Это тогда, в 84 году... Через восемь лет мы спустились туда с новосибирцем Геной Максимовым, и проскочили эту узость с необычайной легкостью. За ней был уступ, под которым открылась огромная черная пустота - большой галерейный зал, спускавшийся, не теряя объема, до глубины ста тридцати метров.

Другая пещера: Ящур - находится напротив, на правом берегу, и не так высоко - вход выше реки метров на семьдесят, на склоне горы. Вход небольшой, но, войдя в него нагнувшись, попадаешь в просторный зал, освещенный дневным светом из провалов в потолке. Легенду об этой пещере записал дореволюционный фольклорист Гуляев: рассказывали, что в ней живет ящер, выползающий по утрам из глубины, производя шум и источая свет. Противоположная входу стена действительно озаряется, когда вышедшее из-за горы солнце бьет лучами в провал. А в гроте живет великое множество голубей, которые, взлетая разом, порождают издалека слышный гул - стены работают как резонатор.

Если спуститься по осыпающемуся толстому слою птичьего гуано в нижнюю часть грота, можно увидеть в стене, на двухметровой высоте, лаз. Вскарабкавшись в него, попадаешь в лабиринт нешироких ходов, разделенный на два этажа четырехметровым колодцем. Внизу пещера заканчивалась каменной комнатой, из которой дальше могла вести только совершенно негабаритная нора, упирающаяся, если присмотреться, в тупик. Так было, повторяю, в 84-м и в последующих годах, когда я заглядывал сюда, сплавляясь по реке или оказавшись рядом с Тигиреком по какой иной надобности... И только в десятилетний юбилей знакомства с пещерой, летом 94-го, я рискнул протиснуться по тупиковому лазу дальше, промокнул животом собравшуюся в нем лужу и без труда выбрался в большой зал с замечательно красивыми нетронутыми сталактитами. Пещера оказалась, по меньшей мере, в два раза длиннее, чем считалось, хотя я попал в эту малодоступную часть не первым - в дальнем конце обнаружились наскальные автографы усть-каменогорских коллег из клуба "Сумган".

Так вот, Игоря Чайковского я встретил уже в сентябре и выслушивал рассказ о том, как он провел лето, в пивном баре "Мочалка", расположенном в центре Барнаула, на Комсомольском проспекте, у Русских бань. Игорь пас коров и июнь, и июль, узнав много нового и о нравах этих животных, и об обычаях обслуживающих их пастухов. Он научился запрягать коня, щелкать кнутом, стрелять из ружья, и сам уже изрядно оскотинился. Ему осточертел однообразно выпивающий тесть, и он сошелся с местным охотником Николаем Петровичем. Тот был родом с Верх-Убинского и долго жил в Андреевском, поселке неподалеку от Тигирека, стоящем близ перевала дороги с Ини в другой приток Чарыша - реку Белую. Петрович почувствовал в Игоре этнографический интерес и долго кормил его, как историка, байками о кержаках, которых немало в жизни навидался, а еще больше о них наслушался. Когда Игорь уже засобирался обратно в город, Петрович взял коней и устроил ему прогулку по местам своей молодости. Они перебрались через реку Белую, пересекли верховья Ханхары и поднялись на гору Сердцеву, по которой, над ущельем Ини, проходит дорога из Тигирека. С вершины Петрович указал на горный массив, лежащий по ту сторону сжатой в этом месте скалами инской долины, и сказал: "Там - Небо!".

Дабы понять, что это значило, надо вкратце раскрыть содержание одной из тех легенд, которыми Петрович потчевал Чайковского все несколько недель до того. Говоря коротко, он рассказывал, что в середине прошлого, девятнадцатого века, когда старообрядцы, выдавливаемые густеющим потоком переселенцев из обжитых мест, стали уходить с притоков Алея и Чарыша южнее, на таежную глухую Убу, им пришлось там столкнуться с самыми натуральными чертями. Сначала те прикидывались китайцами, которые заправляли по верховьям Бухтармы и Иртыша, но нормальным китайцам в российских кабинетских землях делать нечего, а эти зачем-то шли на север, в сторону Колывани. Нечасто, но регулярно пробирались через тайгу по двое, по трое, избегая людей, но попадаясь-таки иногда на глаза. Чертей в них опознали как раз в тех местах, где мне удалось побывать летом 83-го, - Петрович упоминал большие пороги, которые перегораживают Убу чуть ниже Карагужихи. Началось с того, что двух бродячих китайцев задержал забравшийся в эту глушь урядник, - самим кержакам, вероятно, до бродяг особого дела не было. Урядник был легендарный, из казаков, звали его Степан, а поскольку происходил он с крепости Форпост на устье Убы, то звали его Устюбинским, коротко - Устюбой.

Тут бы мне и заподозрить, что Игорь меня разыгрывает им самим сочиненными байками. Но поймите - он не слишком интересовался моими делами. Возможно, я ему когда-то рассказывал и о своем походе на Карагужиху, и про бывшую деревню Устюбу с ее пещерами, но ведь с тех пор уже год прошел! Невероятно, если он это припомнил теперь, чтобы слепить такую историю. Надо еще иметь в виду, как он все это рассказывал: не как замшелую былину, а будто сюжет прочитанного романа. У самого Чайковского имелись писательские амбиции, но в этом случае, скорее всего, уже исходный, услышанный им рассказ был достаточно стройно изложен. Этот охотник Николай Петрович служил в погранвойсках и какое-то время работал в Староалейском в милиции - не дикарь.

Так вот, урядник Степан Устюба с подручными изловил на лесной тропе пару неустановленных личностей и запер их в сарае ближайшего опорного пункта охраны правопорядка. Хоть деревня была кержацкая, но какая-то общественная избенка для гостей там имелась. И сидели задержанные взаперти два дня и три ночи, пока казаки справляли поблизости свои дела - скорей всего, просто охотились. И все три ночи вокруг деревни происходило черт знает что, как в диканьских рассказах Гоголя, - нашествие нечисти, вой и скрежет зубовный. Узнав о безобразиях по возвращении в деревню, Степан учинил пленникам строгий распрос. И обнаружилось, что к роду человеческому они имеют принадлежность не самую прямую. Имелись ли в виду подпиленные рога и вертикальный зрачок, как у Хеллбоя и ситха из первого эпизода "Star Wars" (напомню на всякий случай, что до появления этих фильмов оставалось лет двадцать), или некие нечеловеческие способности - неясно, но урядник решил немедленно конвоировать пойманных монстров туда, где с ними смогут разобраться компетентно, - в Синоде ли, в Академии Наук или в Управлении полиции - все равно. Но не успели казаки сколько-нибудь далеко отойти от селения, как конвоируемые попрыгали с обрыва в струи Убы и были унесены прямиком в пороги. Большие убинские пороги (которые сплавщики называют БУП) - это такая мясорубка, после которой найти что-нибудь затруднительно. Вот тела китайских чертей и не нашли, сколь ни искали.

А ведь в ходе недолгого, но пристрастного допроса (на котором Степан то ли жег их огнем, то ли крестом угрожал, да и вообще непонятно, на каком языке с китайцами объяснялся) удалось выяснить, что пробираются черти в Россию затем, чтобы освободить своего заточенного в северных предгорьях хозяина. Или даже все эти обстоятельства прояснились много позже, от других изловленных чертеняк, потому что охоту на них вскоре сочли своим первейшим долгом не только жители одной убинской деревни, но и все кержаки по эту и по ту сторону водораздельного хребта. (По этому хребту ныне проходит граница с Казахстаном и называется он сначала Тигирецким, потом Коксуйским, затем Холзуном и Листвягой, доходя до самого истока Катуни и горы Белухи).

Степан же Устюба после того случая полицейскую службу бросил и, собрав вокруг себя небольшую отчаянную шайку, долго бродил по горам и долам, жестоко пытая каждого встреченного иноземца и не гнушаясь уже ради святого дела и грабежом. Слухи о нем доносились некоторое время с восточной стороны - из-за Чарыша, Ануя и реки Песчаной, но потом заглохли. А вокруг Тигирецких белков еще долго передавали из уст в уста, что цель Устюбы - отыскать ту гору, из которой до сих пор не может выбраться бесовский хозяин, который пытался взобраться на Небо, чтобы заявить свои права, но был оттуда низвергнут.

И вот через сотню с лишним лет бывший пограничник и мент Николай Петрович, знавший эту седую легенду с детства, испытал озарение, когда в очередной раз увидел известную всем и каждому на чарышской Ине гору Небо, которая, мало того что названа так странно с незапамятных времен, но еще и имеет на вершине обширную вмятину типа кратера и уходящую в недра бездонную яму. Понятно, что именно сюда был сброшен с небес возомнивший о себе черт, сюда пробирались с юга-востока китайские бесопоклонники и как раз это место безуспешно разыскивал, да так вроде бы и не нашел казак Степан Устюба. Стоя рядом с Петровичем на горе Сердцевой, Игорь Чайковский различил на восточной стороне инской долины выположенное плато, обрывающееся к реке скальными стенами, но чтобы добраться до него в обход, через Чинету, у них уже не было времени.

Допивая под рассказ Чайковского пятую кружку плохого советского пива, я вспомнил прошлогоднюю встречу в Змеиногорске и подумал: уж не Николаем ли Петровичем был мой ночной собеседник? Впрочем, одним чудаком местность не могла ограничиться. Я не собирался больше заниматься фольклором, мой будущий диплом был посвящен орнаментике вышивок, поэтому не скажу, что басня заинтересовала меня чем-то кроме любопытной информации о "бездонной яме". Я уже и в трансазиатский туннель Алтай-Шамбала не очень-то верил, мне было интересно просто найти по-настоящему большую пещеру. Только поэтому я, конечно, запомнил про гору Небо и при случае расспросил о ней Вистингаузена. Он это место хорошо знал.

Вспомнить байку про заточенного под землей беса пришлось десять лет спустя, и тут стоит восстановить хронологию. Про "сибирскую башню Сатаны" я впервые прочитал в 1994 году, когда уже жил в Новосибирске. Она упоминалась в интервью некоего французского геополитика-эзотерика Жана Парвулеско газете "Завтра". Интервью брал Александр Дугин, и теперь, кажется, выяснилось, что Парвулеско никогда физически не существовал, являясь мистификацией Дугина, написавшего от его имени пару книг. В том газетном материале о "сатанинских башнях", расположенных огибающим Евразию серпом, берущим начало в истоках Оби, была ссылка на Рене Генона, но монополией на Генона тогда владел все тот же Дугин. Как бы то ни было, упоминание о подземной "башне" соединилось в моей голове с темой "змеи и свастики", о которой я писал в дипломной работе, и первую статью о подземной тайне Алтая я опубликовал в начале 1995 года в журнале "Ориентация" под названием "Алтайская традиция". Эти номера еще можно найти, а поздняя перепечатка статьи отыскивается на некоторых сайтах.

В следующем, 1996 году Андреем Лазарчуком и Михаилом Успенским был написан роман "Посмотри в глаза чудовищ", в котором я с интересом обнаружил все те же знакомые темы: систему сообщающихся подземных румов и убежища, в которых дожидаются под поверхностью планеты своего часа дочеловеческие всесильные ящеры.

Но самое поразительное случилось еще через шесть лет, когда в вышедшей в 2002-ом книге питерского фундаменталиста Павла Крусанова я прочел следующее: "...неся лишенную всякой романтики службу, он услышал от староверцев легенду о семи башнях сатаны, число которых соразмерно числу главных ангелов, сошедших с неба на землю, чтобы возлечь с дочерьми человеческими, а сынам человеческим открыть то, что было скрыто, и соблазнить их на грехи: одна из башен находилась в Туркестане, две - в России (здесь, в Сибири, и где-то на западе, за Уралом), а местонахождение остальных четырех было кержакам неизвестно. По словам староверцев, за башнями исправно надзирали бродячие колдуны, демонопоклонники, которых кержаки называли убырками - по наущению лукавого убырки в свой срок насылали через эти пасти преисподней на белый свет черные беды. Не раз видели люди за последние годы в Даурии, Кяхте и даже под Томском тех самых убырок, сходившихся к сибирской башне, чтобы излить из адского пекла в мир раздор, войну и крамолу".

Зимой восемьдесят пятого мы с Полуниным связались-таки с новосибирцами и провели совместную экспедицию, в результате которой новопройденной пещере на Чистых болотах было дадено окончательное название Кёк-таш. Участвовали Мишин, Шварц, Курепин, Александров; удалось найти потерявшийся на глубине двухсот метров ход воды и пройти его до сифона, который пронырнут потом ныряльщики с НЭТИ, но остановятся перед следующим. В мае долбили яму на горе Петушок, над Талдинскими пещерами. Но главное должно было случиться летом, потому что наш замечательный шеф, профессор Ревякин, раздобыл нам средства на масштабную экспедицию в бассейн Чарыша, которая официально именовалась "научным студенческим отрядом".

Июль начался на Ханхаре, правом притоке Ини, впадающем прямо напротив Чинеты. Небольшие Ханхаринские пещеры, как и пещеры на Чарыше между Пустынкой и Чагыркой, стали известны благодаря горным инженерам Кулибину и Геблеру, которые еще при царе накопали в них немереное количество окаменелых костей вымерших животных, которые до сих пор хранятся где-то в Питере. Откуда эти костные залежи там взялись - вопрос не очень понятный. Ладно бы это был колодец-ловушка, а то - горизонтальные низкие ходы и тесные гроты. Разве что много сотен лет обитали здесь хищники, оставляющие на пещерном полу как кости своих жертв, так и собственные скелеты. Однако картина логова не складывается, слишком эти кости целые и комплектные, будто животные приходили сюда умирать или заносились вглубь земли неким потоком.

Были в истоках Ханхары и ее притоков поля воронок. Воронки эти вряд ли связаны со сколько-нибудь значительными пустотами, потому что линия подземных вод совсем близко: мощные источники выныривают на поверхность здесь же, рядом. Но из чистого энтузиазма, а также ради испытания нового инструметария: лопаты, лома и кувалды - мы заложили в понорах несколько раскопов. Такое уж это было лето восемьдесят пятого - время лома и кувалды. За Чистые болота в это время взялся Гена Максимов: вдвоем с Астрахарчиком они расковыряли вход в пещеру Дуэт - ее воронка меньше чем в километре от Кёк-таш. А год спустя, в еще одной соседней воронке, Максимов вскрыл пещеру Соантехническую, потребовавшую на свое исследование трех лет. После того надолго настало затишье...

Очередь горы Небо пришла в конце июля. Трактор с прицепом повез нас туда из Чинеты компанией не помню уже из скольких человек. Состав наших рядов постоянно менялся: кто-то приезжал, кто-то возвращался в Краснощеково, где было что-то вроде штаба.

Если двигаться от Чинеты на юг, пересекаешь широкую долину правого инского берега. В отступивших от реки высоких скальных утесах видны глазницы пещер, напоминающие бойницы укрепрайона. В двухтысячных здесь хорошо поработают археологи, которые не только раскопают целую группу курганов, но и найдут несколько древних стоянок в небольших пещерах, расположенных высоко над долиной. Жить там, вдалеке от воды и топлива, невозможно, наверняка это были посты, дозоры, прикрывавшие долину на подступах к Небу. Сам массив горы открывается, когда дорога переваливает через гриву, отделяющую долину Ини от долины Яровки. При взгляде из космоса, обеспеченном программой Google Earth, массив Небо выглядит черепахой, лапы которой растопырены в долины Ини и Яровки, а уплощающаяся голова уткнулась как раз в эту гриву и яровское устье. Дорога поднималась именно по этой голове, сначала полого, потом круче и круче, прямо в небо... Сейчас там уже не проехать, вся западная сторона горы отгорожена маральником. А тогда мы преодолели первый крутой взлет и поползли по косогору, набирая высоту, огибая восходящим траверсом вершины врезавшихся в массив распадков. Гусеничный трактор взревывал впереди, а прицеп, в котором мы удерживали свои весом кучу вещей, мотало туда-сюда по узенькой колее с опасным креном. С одной стороны колеса прицепа скребли по каменной стенке, с другой - сыпали камешки в пропасть. К счастью, мы не знали, что тракторист с глубочайшего похмелья, и были сравнительно спокойны. Наконец мы вскарабкались на очередной подъем, перевалили и увидели верхнюю и внутреннюю часть горы. Это походило не так на кратер, как на широкую вытянутую ложбину, отличающуюся от известных нам карстовых плато небольшой шириной и видимым уклоном. Внутренняя долина действительно выглядела как след пробороздившего гору по касательной гигантского тела. Колея спустилась к стоящему на дне долины сараю. Здесь жили пастухи: поле вокруг вытоптано стадом, ручеек дальше запружен для водопоя.

После того как разгрузились и вручили трактористу обещанную бутылку водки, выяснилось, что кому-то придется вернуться с ним в Чинету (то ли телеграмму отправить забыли, то ли надо было встретить еще одного товарища). В результате я и отправился назад в кабине с трактористом. Тот, отъехавши за ближайший пригорок, сорвал колпачок с водки зубами и единым глотком отпил из горла половину. Затем ритуально предложил мне, неосмотрительно отказавшемуся, добил оставшееся и взялся за рычаги. Метров через двести на дороге повстречался пастух на коне, и мы опять остановились. После кратких переговоров всадник извлек огнетушитель портвейна, который тут же распил напополам с трактористом. После этого трактор возобновил движение и не останавливался уже до самой Чинеты. Опасные косогоры успели проскочить, пока алкоголь только всасывался в кровь, когда же вниз повела прямая дорога, тракториста стало забирать. Он болтался, уцепившись за рычаги, отчего трактор рыскал то влево, то вправо, временами закрывал глаза и задремывал, но через несколько секунд вскидывался и снова таращился на дорогу. Я прикидывал, смогу ли сам управлять этими рычагами, когда он совсем отрубится, но тракторист был железным человеком - доехал до центра Чинеты, заглушил двигатель перед магазином и, выпав через открытую дверцу на землю, больше не шевелился. Обратно на гору я шел пешком - 12 километров, два с половиной часа.

Другая сторона длительных и оплаченных не из твоего кармана экспедиций - в ленивой неповоротливости. Не понимаю, почему за несколько дней, что мы провели в тот первый раз на горе Небо, нам так и не достало любопытства осмотреть все ее дальние и верхние плато и обследовать выходящие на Иню скальные стены. Впрочем, мы сразу уперлись в два основных объекта, на которые сориентировал Вистингаузен: большую воронку, которая замыкала с юга центральную ложбину, и пещеру, расположенную еще полукилометром южнее, на краю плато, у начала скатывающегося вниз крутого ущелья. О пещере пастухи рассказывали то, что говорят в таких случаях все местные жители, - что там обитали разбойники, что в пещере спрятан клад и что раньше она была куда длиннее. Еще не так давно в ней было семь или даже десять залов, а теперь осталось только три. На деле пещера соответствовала топосъемке конца 60-х, но вот это, обычное у местных, деление на "залы" было здесь очень уместно: Небинская как раз и состояла из трех объемных частей, разделенных узостями. Чуть нагнувшись в ее широком входном коридоре, можно было войти сбоку в просторный и высокий грот-галерею, который с небольшим уклоном шел перпендикулярно оси входа, с севера на юг, - в том же направлении, что и ущелье снаружи. В нижнем и дальнем конце нужно было встать на четвереньки и перейти в следующий, уже круглый зал. Последний большой объем спускался к югу уступами, был украшен белыми натечными каскадами и имел в нижней точке пересыхающее озеро с тупиковым восходящим ходом за ним. Дальнюю часть хода кто-то пытался раскапывать. Небинская пещера представляла собой идеальное убежище троглодитов - теплое в зимнее время, удобное для жизни, способное разместить целое племя. Судя по оплывшему шурфу при входе, об этом догадывались и побывавшие здесь археологи.

Меня, разумеется, в первую очередь интересовала воронка. Дно протянувшейся через гору Небо ложбины было заболочено, и чуть выше вагончика пастухов из болота вытекал ручей. Потом его путь преграждала запруда и поильное озерцо для скота, но ниже ручей продолжал путь еще с километр, шумно исчезая в поноре на самом краю воронки. Диаметром она была метров двадцать, и ее скорее можно было назвать провалом, причем сравнительно свежим - с краев сползали вниз оторвавшиеся пласты дерна, а дно загромождали большие и мелкие каменные глыбы вперемешку с землей и травой. Между глыбами темнели проходы разной ширины, вполне доступные для человека. Провал не просто манил в него забраться, с первого взгляда делалось очевидным, что там, под глыбами, можно без особого труда проникнуть в пещеру. А уж размеры питающего понор водосбора и его высота над долинами окрестных рек позволяли сказать, что пещера может быть огромной.

Под этими глыбами я ползал несколько дней. Под завалом образовалась целая система сообщающихся и изолированных полостей, по которым можно было не только ползать, но и ходить, однако путь вглубь не открывался. Разбирать завал стоило в любом месте с равно безнадежными шансами выйти в пещеру. Ясно, что следовало придерживаться какой-то коренной стены провала, но найти такую стену не получалось. Габаритный Шура Селезнев предпочел заниматься фотосъемкой в просторной Небинской, а воронку мы пытали на пару с Жекой Карбышевым, компактным качком с телосложением гориллы. Попробовали пробиться в одном забое, в другом, в третьем... В конце концов, под южной бровкой воронки завал поддался, и мы вышли в немаленькую полость с одной сплошной стеной - именно тем, что было нужно для дальнейшей упорной работы. Но тут мы сломали кувалду, да и вообще пора было уже собираться.

Поджимали сроки рандеву с экологической частью "научного отряда", которая занималась собиранием гербариев и животных, а следующей целью была назначена Вистингаузеном пещера Прямухинская, поэтому мы собрались и уже пешком стали спускаться по северо-восточному склону Неба в сторону Яровки. На этот раз я точно запомнил, сколько нас было, потому что все пять человек сыграли свою роль в приключившейся на следующий день мистико-детективной истории.

Как правый приток Ини Громатуха ограничивает массив горы с юго-запада, так левый приток Яровки ручей Прямуха огибает гору с северо-востока. Последние километры перед впадением в Яровку ручей течет точно на север. Правый, смотрящий на гору Небо, склон его ущелья за полтора километра до устья вертикально пересекает скальный гребень. В верхней части гребня, на стороне, обращенной к Яровке, издалека виден вход в пещеру.

Дальше нам предстояло идти в Чинету вниз по реке, поэтому лагерь разбили не рядом с пещерой, а парой километров дальше, уже на Яровке, у пустующего сарая. В Прямухинскую отправились после ночевки, вчетвером. Пятый, кудрявый юрист Артур Душкин, остался стеречь вещи. И сам вход, и подход к нему по склону просматривались с места стоянки, так что Артур наблюдал за нами в бинокль. Превышение входа над долиной - около двухсот метров, подниматься по склону непросто из-за цепкого кустарника и осыпей.

 

____________________________________________________________________________
ИСТОЧНИК ИНФОРМАЦИИ И ФОТО:
Команда Кочующие
http://www.altaika.ru/
сайт Википедия
http://www.skitalets.ru/works/2008/nebo_ivanchenko/
Взлом горы Небо - Автор: Валерий Иванченко (Новосибирск)
http://www.nskdiggers.ru/

 

Вложение	Размер
peshchera76890 (1).gif	13.3 КБ
peshchera76890 (1).jpg	285.92 КБ
peshchera76890 (2).jpg	90.58 КБ
peshchera76890 (3).jpg	189.9 КБ
peshchera76890 (4).jpg	227.05 КБ
peshchera76890 (5).jpg	180.12 КБ
peshchera76890 (6).jpg	177.25 КБ
peshchera76890 (7).jpg	364.46 КБ
peshchera76890 (8).jpg	42.21 КБ