Автор рассказов путешественник, турист, заядлый охотник и рыбак Иван Майбах.

Его Сибирские истории - это увлекательные рассказы про природу, про охотничьи страсти, про людей, про человеческие судьбы, про надежды и разочарования, про историю нашей Родины, про жизнь и смерть.

Особенно красиво показаны в рассказах природные зарисовки, наблюдения за животными и птицами, за погодными явлениями и, конечно,  в центре повествования - обычный человек!

После рассказов представлены повести Ивана Майбаха. 

   

СИБИРСКИЕ ИСТОРИИ

М 14  Сибирские истории. Рассказы, повести/ И.И. Майбах.– Муром: 2019.– 204 с. – ил.

 

ОГЛАВЛЕНИЕ:

СТРАХ

ГРОМОВАЯ

ФАРАОН

АНАТОМИЯ ЛЮБВИ

СОКРОВЕННОЕ

НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ

БОЖЕ, ГДЕ ТЫ?

ПОПУТЧИЦА

  

СТРАХ

В последних числах августа некстати ударили первые ночные заморозки. Утренний туман негреющим одеялом укрыл луга, пе-релески, заполонил собой почти до края, как при таянье снега и разливе рек: ручьи, ложбины, овраги. Природа на глазах сразу преобразилась; в первую очередь наглядней проявилась на огородах и дачах горожан. Поникли на клумбах незатейливые для северных районов головки цветов. Надломились стебли кустов картофеля, сплелись между собой в причудливые формы. Ещё  вчера её светло-зеленая ботва, теперь потемневшая, лежала на земле спутанными клубками, словно брошенные ржавые провода. Хотя солнце в дневное время прогревало воздух, во всём чувствовалось угасание  короткого северного лета. Приближение осенних дней подтверждали не только неприглядный вид огоро-дов, но и другие приметы природы. Незаметно для глаз перекрашивалась в разные тона листва берез, осин, тополей. Горожане, словно сговорившись, облачились в легкие осенние куртки. Мужчины надели на головы кепки, а женщины береты и шляпки. 

На многочисленных озерах, на речных протоках утки сбивались в стаи, откармливались и набирались сил перед отлетом. По телевиденью и в районной газете объявили об открытии охоты на водоплавающую и боровую дичь. 

По меркам центральной России, где осень длится по ноябрь месяц включительно, на тюменском севере она заканчивается в конце сентября. Вначале следующего месяца обычно выпадает первый снег. Конец августа, весь сентябрь мое любимое время года. Короткое по продолжительности лето, словно волшебной скатертью предлагает свои щедро выращенные дары. На заболоченных лесных опушках в траве, среди редких чахлых сосен на кочках, во мхах обширных болот вбирает в себя последнее тепло клюква. В сосновых борах ждёт ягодников брусника. В поймах ручьев, в хвойно-лиственных лесах, выводки рябчиков разбива-ются на пары. Азартно откликаясь, летят на свист манка охотника. Глухарь в сосняке, на краю болот держится вблизи ягодных мест, активно посещает их с рассветом и во второй половине дня.

        Но самый щедрый урожай оказался в том году на кедровые орехи, который случается раз в три-четыре сезона. Запастись ими в погожие дни спешат многие горожане; в таежной среде: белка, бурундук, кедровка, соболь, а медведю кедровый бор в это время излюбленное место обитания. Порой сильный ветер порывами раскачивает деревья, созревшая шишка, раскачиваясь на ветке, срывается и падает на землю. Тут, внизу у корней, начинается вселенский пир, не прекращающийся ни на минуту.

Было бы непростительной глупостью остаться на долгую сибирскую зиму без собственного ореха, благо я с товарищами по совместной работе: Владимиром и Сергеем неделю как в отпуске. Картошку копать рано: ботва её, побитая инеем, должна на какое-то время подсушиться на солнце. Намокшую и скользкую неприятно брать в руки. Притом в городе все подстегивают друг друга наперегонки. Моторки одна за другой, так и шастали от берега особенно в выходные дни. Короткими днями бабьего лета спешили воспользоваться все. Всеобщий ажиотаж поторопил следом и нас. Незадолго до отпуска решили совместить все три удовольствия одной поездкой на несколько дней. Потому готовились основательно. Приобрели вовремя сезонные путевки на охоту, убрали лишнюю смазку с ружей, уложили в рюкзаки патроны, продукты питания. Проверили исправность лодочных моторов, комплектность самодельной мельницы для перемалывания кедровых шишек, наличие решета для просеивания размолотой смеси, мешки, подстилку под готовую продукцию. Всю походную амуницию, вплоть до палатки, запасных канистр с бензином уложили в одну из лодок. На другую, не перегружая первую, поместился я с Владимиром.

Лодки под моторами, с первыми прогревающими воздух сол-нечными лучами, уже несли нас к заветной цели вниз по течению Оби на Кульёганскую протоку в пятидесяти километрах от города. Войдя в нее, мы около часа обходили многочисленные топляки из стволов деревьев, оставшиеся после весеннего паводка. Протащили наши посудины пару километров по обмелевшему к осени руслу, пристали к берегу. Здесь кедровник, поднимаясь по склону, переходил в плоскогорье. Песчаная гряда между Обью и протокой простиралась с востока на запад на десятки километров. Там были в изобилии ручьи, верховые болота, смешанные сосно-во-лиственные леса и перелески. На противоположной стороне протоки, в её пойме, ряд озёр дополняли и украшали наш райский уголок, посещаемый нами не первый год. Тут тебе: рыбалка, охота, ягоды…

Наскоро разгрузили наши посудины. Облегчённые лодки втащили частично на берег. На одной из лесных прогалин поста-вили палатку, сложили в неё рюкзаки на случай непогоды. Заготовили сушняк для вечернего костра. Вершинку ствола срубленной молодой березки высотой почти в два человеческих роста соединили стальным проводом со спиленным увесистым чурбаком. Получился гигантский на вид молоток, по местному – колот, для отстукивания деревьев. Основание кия упирается в землю рядом с комлем кедра. Два человека оттягивают его верхнюю часть на себя, затем с максимальной силой бьют ею по стволу дерева, вызывая его  дрожь. После ряда ударов от вибрации дерево сбрасывает значительную часть своих созревших плодов – успевай лишь беречь голову от ушиба. Пока двое переходят к очередному объекту, третий собирает урожай в мешок. Наполнив его, высыпает в определенном месте в общую кучу. На один мешок чистого ореха уходит до пяти мешков шишек. Шишки пропускаются через дробилку. Полученная смесь просевается через решето с отверстиями, и чистый орех выпадают в подстилку на земле. Ненужная шелуха отбрасываются в сторону, и процесс повторяется снова и снова. Работа трудоемкая не на один час, соответственно, требует значительных затрат времени и сил. Потому, завершив все подготовительные работы, отложили это многочасовое мероприятие до очередного дня. 

Наспех перекусили. За разговорами решили в оставшиеся до вечера часы осмотреть окрестности. Владимир с Сергеем переправятся на надувной лодке на противоположный берег. В одном из озер поставят на ночь рыболовную сеть. Попутно при удаче подстрелят пару-тройку уток. Завтра будет не до этого, а за вечерним костром надо по традиции отметить открытие охотничьего сезона дичью. Как и мои товарищи, я решил не бездельничать, внести свою посильную лепту в будущий ужин. Пройдусь ненадолго по плоскогорью в надежде подстрелить рябчиков в пойме ближайше-го лесного ручья, а при удаче свалить и глухаря. Ситуация дня меня подстегивала: к пяти часам вечера лес наполняется сумерками, всё живое в нем затаивается до очередного рассвета. Из-за недостатка времени выбираю короткий маршрут прямиком через кедрач на ручей, берега которого заросли осинником, березняком и шиповником. По другую сторону ручья – верховое болото правым крылом примыкало к сосновому массиву. Из глубин его и взяла своё начало шириной в прыжок эта безымянная речушка – объект моего устремления.

Маршрут мне знаком, не впервые иду по нему, кроме рябков и глухаря другой дичи здесь раньше не встречал. Время до вечерних сумерек было ограничено. Я второпях выдернул из патронташа несколько патронов с мелкой и крупной дробью, рассовал их по разным карманам, налегке пошел по намеченному маршруту. Охотничья поговорка гласит: уходишь в лес на час, бери припасы на день, я же ею впервые пренебрёг. Шёл и радовался уходящему дню, попутно примечая наиболее густо увешанные шишками деревья, которые понемногу сбрасывали на землю свои перезрелые плоды. Все чаще попадались снующие по земле проворные белки, прикапывающие мхом лесные дары, скрипуче и пронзительно кричащие кедровки, шмыгающие из-под ног полевки. Лесные обитатели трудились без отдыха каждый по своему уразумению. Ноги мои тонули по щиколотки во мху. Я шёл практически бесшумно. По многолетнему опыту знал: чем тише ходишь по лесу, тем больше открывает он свои сокровенные тайны. 

При подходе к ручью, готов был поднести к губам манок на рябчика, как вдруг услышал впереди довольно сильный шум. Так поднимается с земли потревоженный глухарь. Местами в прогалинах леса мне попадались густые высыпки ягоды брусники и, вероятно, он ею кормился. Стараясь не шуметь, поменял в стволах патроны с мелкой дробью на заряды с более крупной дробью. Прикинул: если птица напугана не сильно, то скорее сядет на ближайшее дерево. Ветерок с опушки ощутимо тянул в мою сторону, гасил шорох моих шагов,  чем способствовал скрадыванию дичи.

Я осторожно продвигался от дерева к дереву, тщательно обыскивал зрением каждое от начала до вершинки в надежде увидеть затаившуюся птицу. То, что открылось взору в следующее мгновение, повергло в легкий шок. Недалеко от меня, среди редеющего бора, с кедра на высоте выше моего роста на меня смотрела испуганная физиономия полуторагодовалого медведя. Он замер, надеясь быть незамеченным. Звери до этого возраста без труда при малом весе обычно спасаются от опасности на деревьях. Особенно с появлением весной вблизи мамаши – медведицы взрослого самца. Он не упустит случая убить сеголеток, принуждая затем медведицу к спариванию.

Но как выяснить: лончак это или пестун? Медведица рождает раз в два-три года в январе – феврале от одного до трех медвежат. Перед залеганием в очередной раз на зиму в берлогу, в ожидании потомства, обычно прогоняет от себя прежний помет как лишнюю обузу. Оставляет себе одного, обязанности которого в будущем присматривать за малышами. Быть их нянькой, так называемым пестуном. Изгнанные называются лончаками и вынуждены вести самостоятельный образ жизни, чем являются объектом охоты. Я был в смутном неведении: если предо мной на дереве затаился пестун, то где малыши этого года? Почему не объявилась на сцене их разъяренная мамаша? Выходит, он один из изгоев прежнего семейства.

Ситуация в таком случае менялась в мою пользу. Первым желанием было незаметно исчезнуть с места непредвиденной встречи. Вернуться в лагерь за пулевыми патронами и наверняка взять зверя с первого выстрела, но стоит мне отлучиться – объект исчезнет следом за мной. Тем более он изрядно напуган и не так глуп, как я полагаю. Ветерок с опушки всё так же освежал моё лицо, к нему подмешивался шум бегущей воды ручья. Я замер, обдумывая дальнейшие действия…

Годом раньше в России случилась засуха. Прошлась она и по сибирской тайге, в первую очередь по томской области, на границе с тюменским севером. Соседние лесные массивы издавна являлись базой для промышленной заготовки древесины на экспорт и были значительно богаче растительной и животной пищей такому крупному хищнику, как медведь. Наш район при соседстве с лесотундрой выглядел по отношению к противоположной стороне значительно скромнее, и местные хищники издавна при-способились к условиям такой жизни. Случаи нападения их на людей были малоизвестны. За исключением, если зверь оказывался в безвыходном положении, преследуемый человеком, при защите своей добычи или детеныша. Жара в соседней области вызвала множественные таежные пожары; они заволокли дымом обширные пространства и вынудили животных мигрировать в наши края. Наша лесная фауна не выдержала двойной нагрузки, стала ареной борьбы на выживание и в первую очередь медведя. Среди них стал процветать каннибализм. В районных газетах, по местному телевидению появились сообщения о пострадавших ягодниках, грибниках порой со смертельным исходом.

Я вновь сожалел об отсутствии у меня пулевых зарядов, но  беспечность и любопытство брали верх над здравым рассудком. Все это пронеслось в голове при виде молодого зверя. Я решил рискнуть и удивить друзей необычным трофеем, тем более мой слух уловил далёкие звуки ружейных выстрелов моих товарищей. Видимо, на озере спугнули стайку уток. Стараясь не наступать на валежник, подошел вплотную к дереву. Зверь замер, не нарушая тишины, настороженно смотрел на меня сверху, считал себя недосягаемым, впервые видя необычного для себя врага. На вид он весил порядка пятидесяти килограммов, был довольно хорошо упитан. Убедившись в отсутствии его мамаши, решил стрелять. Крупная дробь на таком расстоянии серьезный снаряд для не-большого зверя. От полученной раны он упадет на землю, вторым же выстрелом в упор довершу нашу встречу. 

Я не впервые сталкивался в тайге с присутствием на моём пути медведя. Порой за минуту перед моим появлением, покинувшего дневную лёжку или свежего следа его лап на открытой  влажной земле. Уважая зверя, я никогда не лез на рожон, стремиться бесцельно отстреливать его, но и не уклонялся от встречи, будучи уверенным в себе и в своём оружии. При этом предварительно задавался вопросом: как быть с тушей? Её же придётся бросить в тайге вдали от дорог, если одна снятая шкура взрослого зверя весит не меньше сорока килограмм. 

В этот раз ситуация другая. Рядом друзья, не проблема с доставкой битого зверя до нашей стоянки. Решение принято. Я сделал шаг от ствола кедра, вскинул ружье, подвел мушку ниже уха зверя и нажал на спусковой крючок. Сгоряча не почувствовал отдачи в плечо. Зверь спелым орехом сорвался с дерева. Слабо цепляясь когтями за кору, упал по другую сторону ствола и с жалоб-ным скулением кинулся от меня в противоположную сторону. Второй раз выстрелить уже не успел. Краем глаза вижу: метров в тридцати от меня из–под стелющегося кедрового стланика вдруг объявилась медведица и на махах приближается ко мне. Это в кинофильмах показывают циркового мишку, идущего на задних лапах на человека, покачивающего, как модель бёдрами, с раскрытой до предела пастью и устрашающим ревом. Такой эффект достигается дрессировкой. На воле он совсем другой. В атаку идет, молча – напролом, со слегка прижатыми к голове небольшими ушами и с приоткрытой пастью. От стремительного бега его легкие выталкивают наружу звуки схожие с легким покашливанием: «Кхэ! Кхэ! Кхэ!..»

Как-то раньше в технической литературе прочитал: мозг человека – это прекрасно отлаженный природный компьютер. Всю жизнь вводя в его память информацию, мы накапливаем знания; при необходимости в любое время в спокойной обстановке нажатием невидимой клавиши, не торопясь, роемся в извилинах мозга, выуживаем интересующие нас сведения. Когда в экстремальных условиях попадаешь почти в безвыходное положение, исправный человеческий компьютер работает быстрее и мудрее любой вы-числительной машины. Если электроника предлагает несколько вариантов на поставленный вопрос, даёт время осмыслить ситуа-цию, прежде, чем принять решение, мой мозг должен мгновенно дать единственный безошибочный совет, который незамедли-тельно должен принять к исполнению. Через несколько секунд зверь своей массой собьет меня с ног, вдавит в лесную подстилку и привычно разделается со мной. В панике душа предлагает не-медленно бросить ружье и налегке дать из опасной зоны стрекача, а память по информационному опыту автоматически вносит поправку, отвергает такой способ спасения. Зверя своим бегством я только подстегну к дальнейшей агрессии, он бегает быстрее че-ловека, тем более в родной среде.

«Стой! Ни шагу!» – приказываю себе. «Не шевелись, не маши руками, будь готов последним патроном, допустив зверя на метр или меньше, не мешкая, произвести выстрел точно в голову». 

Но как рассчитать свои действия, в какой момент поднять ружье, нажать на спусковой крючок, начнут ли при этом син-хронно действовать мышцы, воля и нервы.

Собака моего хорошо знакомого товарища преследовала по снежному следу соболя, вскоре загнала того под комель поваленного дерева. Корни, заваленные сучьями, всяким лесным хламом, основательно припорошенные снегом были зверьку идеальным убежищем. Охотник расставил вокруг омет, дабы беглец, запутавшись в нем, не сбежал другой стороной. Приготовил к выстрелу ружье, стал ворошить внутри завала подвернувшейся длинной оглоблей, побуждая соболя к бегству. Каково было его удивление, вместо ожидаемого зверька, из проема  появилась голова потревоженного в берлоге разъяренного медведя. Мгновенно оценив ситуацию, охотник в упор разрядил в голову оба ствола. Дробь на таком расстоянии идет комком, почти пулей, глубоко проникает в тело зверя, производит огромные повреждения. Мое же положение в данный момент оказалась значительно трагичнее…

На меня неудержимо неслась гора стальных мышц, остановить её не было никакой возможности. Остается одно: только зверь пересечет критическую дистанцию, я должен мгновенно вскинуть оружие с единственным патроном в стволе, прицелиться в голову и с расстояния не более двух метров произвести выстрел. Ни раньше, ни позже. На это будет отпущена всего секунда. Пока боёк ружья ударит по капсюлю, в гильзе воспламенится порох, пороховые газы вытолкнут снаряд из ствола, а мой противник тоже не стоит на месте – это будет та красная черта, где зверь и дробь встретятся вместе. Главное, в момент выстрела успеть отскочить в сторону, увернуться от когтей его лап, иначе даже серьезно раненый, он успеет разделаться со мной. В любом случае, пусть оглушенный, зверь на короткое время потеряет ориентацию. Я же, прикрывшись ближайшим деревом, попытаюсь дозарядить оружие…

Пока же я замер на месте, держу его наперевес, не делаю никаких попыток к бегству. Приготовился к самому худшему. Сердце стучало так громко, что слышал его через куртку. Через мгновение я должен действовать…

Метрах в пяти от меня медведица словно натолкнулась на непреодолимую преграду, внезапно остановилась, яростно не-сколько раз закружилась вокруг себя, встала ко мне боком с вздыбленной на загривке шерстью. Злобно зашипела, быстро открывая и закрывая свою пасть, громко хлопала челюстями. Выгнула спину, демонстрируя свои размеры, боковым взглядом не упуская меня из вида.

Зачастую так выясняют свои отношения равные по возрасту и весу медведи, Не решаясь, сходиться и калечить друг друга, они стоят на безопасном расстоянии и каждый из них показывает, таким образом, свое превосходство перед соперником. У кого нервы сдадут, тому и ретироваться. Выходит, правильное решение подсказала мне память, не ошиблась, не подвела.

Я осмелел, машинально приподнялся насколько смог на носках, вытянул шею, шире расправил плечи. Знай, я тоже лыком не шит. Мы изучали друг друга меньше минуты, а казалось, прошла вечность. Вероятно, извечный страх зверя перед человеком, по-ведение которого было ему непонятно, удерживало его от даль-нейшей агрессии. Я не смотрел в маленькие налитые кровью медвежьи глаза, знал – этого делать нельзя, прямой взгляд примет как вызов с моей стороны, чем скорее спровоцирую её к решительным действиям. В то же время медведицу отвлекало непрекращающееся скуление в стланике подранка. Она колебалась. Внезапно резко развернувшись на месте, так что от  задних лап полетел в меня вырванный её когтями мох, она понеслась к своему чаду. Я тоже не терял время, успел сделать несколько больших прыжков от прежнего места. На ходу вогнал в ствол новый патрон. Оглянулся, – она тараном вновь летит ко мне. Видимо, все же решила рассчитаться с обидчиком. Вторично наше противостояние продолжалась по прежнему сценарию: её качание из стороны в сторону головой, корпусом, клацанье челюстью, угрожающее шипение, топтание лапами на месте. Повторил и я свою прежнюю позу.

Переживши первый стресс, стал увереннее в дальнейших действиях. Теперь я был готов вогнать в ее голову одновременно два заряда, а это - серьезно. Жизнь задаром в любом случае не отдам. Неожиданно в её действиях почувствовал нерешительность, что  вселило надежду на благополучный исход дела. Все чаще и громче скулил ее отпрыск. Он постоянно отвлекал мамашу от нервозного поведения, и она отступила первой. В последнем оскале показала свои желтые клыки. Затем, развернувшись, помчалась к подранку. Я же, часто оглядываясь, напрямую, не разбирая дороги, несся к своему лагерю. Ни один разрядник по бегу в этот момент не догнал бы меня, а может так только казалось. Парни  недавно вернулись в лагерь: Владимир теребил пару уток на берегу, Сергей развел костер и нагревал над огнем наш вместительный походный казан с водой. Они с удивлением смотрели на меня, я же от стремительного бега и всего пережитого, хватая ртом воздух, не мог произнести ни слова. Успокоившись, коротко изложил случившееся со мной…

На открытом месте было еще достаточно светло, но время неумолимо наполняло сумерками лес. Несколько минут отдыха восстановили мои силы, и мы втроем с ружьями и пулевыми зарядами, повторили мой прежний маршрут. Вероятно, медведица учуяла или увидела нас, посчитала благоразумным ретироваться, благо подранок был уже мертв. Какое-то время в надвигающихся сумерках слышали за ручьем на болоте ее возмущенный протяжный стон. Мы связали битому зверю попарно лапы, продели через них жердину, затем Владимир с Сергеем понесли груз на плечах в лагерь. На берегу, они быстро сняли шкуру, разделали тушу, наполнили таган с кипящей водой свежим мясом. Излишки его и мех обложили изнутри багульником от порчи…

Отварное мясо молодого медведя, лежащее горкой в алюминиевой тарелке, распространяло вокруг аромат дикой природы, в нём сочетались всё её содержимое: ягоды, грибы, орехи, корешки трав – весь пищевой мир подвластный хозяину тайги. Разложили на подстилке привезенную из дома снедь, чокнулись стаканами, поздравили друг друга по традиции с открытием охоты и друзья налегли на свежину, нахваливая её и меня. Я же отказался от нее, чем немало удивил их. Отказался и от доли мяса, и самой шкуры. Она досталась по розыгрышу на спичках Сергею. Я налег на кол-басу, сыр, овощи и мы в полной темноте, освещенные пламенем костра, долго вспоминали свои курьезы на охоте…

Забегая вперед – позже, в январе, я наведался по какому-то делу к Сергею в гости. Увидел его пятилетнего малыша на распластанной посреди зала шкуре моего крестника. Она, тщательно выделанная, подшитая снизу серой тканью, лежала шелковистым ворсом наружу. Малыш, лежа животом на ковре, болтал ножками, согнутыми в коленях, смотрел на экране мультики и заразительно смеялся… 

Уже ночью, в палатке, в спальнике, нервное напряжение от дневной встречи с взрослым хищником стало спадать, на смену пришел липкий, как патока страх. Я совершил почти роковую ошибку. Она могла мне стоить из-за опрометчивости, точнее глупости, жизни. Анализируя прошедший день, вначале недоумевал: как медведица проворонила моё там появление? Я оказался почти рядом с ней. Хотя зрение у медведей слабоватое, зато слух и обоняние ни с чем несравнимо. Потом вспомнил: ветерок тянул с опушки от нее в мою сторону, да еще шумел в берегах ручей, что способствовало моему незаметному приходу. Причина серьезная, но недостаточная. Были по моему рассуждению и дополнительные условия: скорей всего, мамаша дорвалась до любимого лакомства – орехов, в которых содержится много жиров, наелась ими до отвала, утолила жажду из ручья, затем разомлела от обильной еды и задремала, Но где  были её сеголетки? Почему я их не замечал ни раньше, ни позже. 

Тут меня осенило. Малыши погибли, скорей всего весной от преследовавшего их взрослого самца, что считается обыденным явлением в природе среди хищников. После убийства малышей, он настойчиво преследовал самку, понуждая ее к спариванию. Зимой, в январские морозы, на свет появится новое потомство. Как не пестуну, избежавшему смерти и опекавшему своих младших братьев и сестёр, ухаживать в будущем за очередными малышами. Все эти версии в совокупности, сыграли роковую роль не в пользу её последнего чада, который увлекшись изучением окружающего мира, перешел границу безопасности. А мир диких зверей жесток и непредсказуем. Я сам в нем случайно остался невредимым. Успей я добить пестуна на месте, у комля дерева, – вряд ли мне пришлось спустя годы написать эти строчки. Медведицу уже ничто не остановило бы от расправы со мной. То, что подранок сумел, прикрывшись стволом дерева, отбежать на приличное расстояние, дало мне единственную возможность живым и невредимым вернуться к друзьям. Все же: не будь этой встречи, жёсткое противостояние человека и хищника, нервное напряжение, истощавшее до предела разум, волю, где каждый хотел выглядеть победителем. Без всего этого моя жизнь оказалась бы неполной…

На следующий день к полудню мы собрали наспех по ведру ореха на каждого и, с целью сохранения товарного вида мяса и шкуры, поспешно собрались домой. Вскоре, после огородов, мы ещё вернемся сюда, но это уже другая история.

   

ГРОМОВАЯ

Страх! Откуда он, опутывая наше сознание, возникает непредвиденно и внезапно? Лишает воли в любом месте и в разное время сущность человеческой души. Это: или действительно кто-то или что-то таинственное и невидимое, потревоженное нашим неадекватным поведением преследует нас. Или больная фантазия  наших высокоразвитых мозговых извилин? Так среди ночи мы просыпаемся от фантастического жуткого виденья во сне. Нахо-дясь в постели, долго и тревожно озираемся во мраке по сторонам, пока не осознаем, что пережитое во сне лишь мираж. Наука объясняет невероятные происшествия сбоем нейтронов и устало-стью головного мозга. Перенапряжением от впечатлений, накопленных в течение долгого дня. Мозг, отдыхая в ночное время, освобождается от токсичных молекул через определённые каналы от накопленной информации, как бы растормаживается и прокручивает их, но в искажённом виде. С этим более-менее по-нятно. Но как объяснить происходящее порой с путниками, ночуя в заброшенном или разрушенном на отшибе селения доме, или таёжном безлюдном хуторе. Наука опять-таки объясняет это при-родным явлением и фантазией впечатлительного человека вслед-ствие различных звуковых эффектов за пределами сооружения и эхом повторяющиеся многократно внутри его. При этом воздей-ствуя на чувствительную психику временного постояльца.

У церкви свои суждения. Якобы неприкаянные людские души после смерти не обрели покоя и невидимыми или полупрозрачны-ми объявляются в местах, где при жизни обитали живой плотью и возмущаются поведением незваных пришельцев. То, что случилось со мной совместно с моими друзьями я, склоняюсь как к рассуждениям учёных, так и объяснениями богословов. Хотя в церковь по определённой причине не ходил и не хожу, но в бога и нечистые силы с некоторых пор верую. При советах мы, первоклассники, становились октябрятами. Носили на груди, приколотые к пиджачкам, а девочки к фартукам красные звёздочки с изображением Ленина; позже стали пионерами с завязанными на шее красными галстуками, а с шестнадцати лет многие принимались в комсомол. По нынешним понятиям мы были безбожники. Верить в Бога в те времена было зазорно из-за принятой властями идеологии.

       По крайней мере, открыто из молодёжи никто не говорил о его наличии, тем более прилюдно признавать и креститься. Церковь даже в районных городках отсутствовала, не говоря о посёлках. Верили в Бога и молились нарисованным картинкам святых, в са-модельных рамках висящим на стене, наши бабушки и мамы, но жить их от этого не становилась лучше. Будучи взрослым, ведя са-мостоятельную жизнь далеко за пределами родительской крыши, находясь ежегодно в отпуске, я постоянно навещал их. Перед отъ-ездом мама каждый раз ставила меня в угол перед иконками, за-ставляла повторять за ней слова молитвы перед дорогой. Освящая крестным знаменем, брызгала на меня святой водой из склянки, привезённой с Казахстана от родственников, куда выезжали с тётей гостить раз в два года. Я стеснялся процедуры, отнекивался, пытался уклоняться от неё, но материнской настойчивости прихо-дилось подчиняться. Может её молитвы, набор слов, которые тут же забывались, оберегали меня в трудные моменты жизни, придавали силу воли в житейской ситуации.

Возвращаясь мысленно в отроческие школьные годы, память до мельчайших подробностей услужливо подсовывает сознанию тот давний вечер и последующие за ними ночные часы. То беско-нечное ночное время, пережитое нами – шестиклассниками: трёх девчонок и двух мальчишек, ночуя в единственном запущенном от времени доме забытого богом и людьми бывшего когда–то хутора…

Задолго до советской власти на правом берегу реки Усьва, впадающей в свою очередь в реку Чусовая, в местечке ручья Гро-мовой, в таёжной глухомани, более чем в полстах километрах от железнодорожной станции, старообрядцы заложили скит из шести дворов и молельный дом. Жили натуральным хозяйством: сеяли рожь и овёс, развели огороды, выращивали скотину, завели лоша-дей. В дополнение ко всему занимались охотой, пчеловодством и рыболовством. Зимой по льду Усьвы и Чусовой ходили санным обозом до города металлургов – Чусовая. Горожанам на рынке сбывали излишки выращенной сельскохозяйственной продукции и добытые охотой и рыболовством, как шкуры животных, так и замороженных рябчиков, пойманных в силки и сетями рыбу. На вырученные деньги закупали товары необходимые в их несложном быту.

Первая мировая и гражданская войны прошла стороной, а при большевиках – вначале с их разрухой, следом колхозами, особо не наторгуешься, и поселенцы жили в своём углу тихо и безвыездно. В начале тридцатых годов власти начали разбивать тайгу на кварталы для удобства контроля лесных массивов. Хутору повезло. Очередная просека прошла недалеко от него, и он не попал в поле зрения устроителей. С началом Великой отечественной войны страна, в результате оккупации, потеряла многие западные области. Возникла дополнительная потребность в коксующемся угле для мартеновских печей в действующем в то время Кизеловском угольном бассейне. На разведанных до войны территориях закла-дывались для спецпереселенцев новые бараки и шахты, и наш образовавшийся посёлок приблизился к староверам до двухчасового перехода по тайге или берегом Усьвы, куда вскоре не замедлили явиться работники НКВД. Поставили всех на учёт, выдали вместо паспортов справки. Война на фронте пожирала людские ресурсы, требовала новые и новые человеческие жизни. Для нужд армии у хуторян конфисковали лошадей, скот, имеющееся оружие. Мужчин призывного возраста взяли в действующую армию. Работоспособных женщин принудительно призвали на стройки в другие районы. Стариков и двух мамаш с малолетними детьми не тронули, оставили один на один с их проблемами. Перед уходом основательно почистили амбары с продуктовыми запасами. Зимы в наших краях суровые, многоснежные, продолжительные. В том – сорок первом, она была особенная и наряду с основной бедой дополнительно испытывала человека на прочность голодом. Без мужика, главного работника в селе, да ещё забытом властями, последующие месяцы жизни для оставшихся стариков стали временем выживания. К весне их выкосило, переселило на погост в рощицу к своим предкам. Осталась одна шестидесятилетняя Агафья. Собрала однажды молодых: Марию и Евдокию и объявила: «Забирайте малышей и идите в посёлок к людям. Устройтесь на работу, спасите хотя бы своих чад. Обо мне не беспокойтесь. Лето проживу, а осенью, возможно, к вам перееду». Так и поступили. Собрала молодёжь свои пожитки, сколько смогли унести на себе, отслужили вместе с Агафьей молебен, подхватили со слезами на руки трёхлетних: мальчика и девочку и по лесным просекам вышли к людям. Шахтное начальство поселило их в семейном бараке, выделив крохотную комнатушку. Девки были крепкой кости, потому оформили их на работу в строящуюся шахту откатчиками вагонеток. Работа мужская, тяжёлая, трудились  по двенадцать часов в разные смены, по-очерёдно присматривая за детьми. Незаметно пролетело лето.

В ноябрьские праздники, воспользовавшись единственными за время работы двумя выходными, оставили детей соседям. Сложили в котомки сэкономленные продукты и по первому снегу повторили весенний маршрут до бабки Агафьи. Перед уходом за-ручились согласием начальства прописать её в общежитии. В ху-тор пришли к полудню, а там глухая тишина. Даже лай бабкиной собаки не встретил женщин. Дверь избы по старинке подпёрта берёзовой опорой, что говорило об отсутствии хозяйки. Покрича-ли, обошли всю округу. Кроме волчьих следов и намёка на при-знаки живого человека не было. Провели ночь в бывшей избе Марии в надежде, что Агафья объявится к утру. С рассветом про-верили кладбище. Захоронений также не прибавилось. Погоревали гости, погоревали, наготовили на всякий случай дров Агафье, оставили ей коротенькое письмо и принесённые продукты. За околицей в слезах поклонились крестным знамением на избы ху-тора, как прощаются с усопшим человеком, и во второй половине дня отправились в обратный путь.

Зимой простудилась малышня. Лекарств, кроме аспирина, никаких. Была бы рядом бабка, знаток травных лекарств, быстро бы подняла ребят на ноги. Сын Марии чудом выжил. Не совладала с простудой и высокой температурой лишь дочь Евдокии. Убитая и почерневшая лицом от горя Евдокия замкнулась в себе, стала терять рассудок. В беспамятстве, покачиваясь из стороны в сторону, часами причитала с надрывом одни и те же слова: 

– Что скажу Петру после войны за дочурку нашу, что скажу?

К весне начальству пришлось её уволить из-за полного от-сутствия здравого состояния. Психиатрическая больница, чтобы подлечить Евдокию не то, что в посёлке, даже в районе отсут-ствовала, и она постепенно превратилась в бродячую попрошайку. Однажды, воскресным днём, когда Мария была дома, Евдокия собрала в котомку свои скудные вещички и объявила, что слышит дочкин голос и зовёт якобы её на хутор.  Как Мария не отговаривала её, не помогло.

– Схожу, только проведаю дочку, – упорствовала на своём  Евдокия.

Отдала Мария подружке на дорогу остатки еды от продукто-вой карточки, проводила за посёлок. Расстались по-бабьи в слезах. Спустя месяц, на выходной день, Мария попросила соседей присмотреть за сыном, ринулась лесом до Громовой, чтобы за день обернуться назад. Увиденное на хуторе её потрясло. Село, кроме Марииного дома, сгорело. Лишь торчали одни головёшки, да гулял ветер в дымоходах полуразрушенных печей. Саму Евдокию ни живой, ни мёртвой, не обнаружила. В глубокой печали в беспамятстве прибрела домой.

Всё когда-то кончается. Подходила к концу и проклятая война. За три месяца до дня победы, в середине февраля вернулся из гос-питаля и отыскал свою Марию муж – Иван. Неделей позже из таких же мест объявился и старший сын Агафьи – Александр. И радость и горе. Радость – живые, горе: первый – весь посеченный осколками да без одной ноги, срезанной выше колена, второй – с культёй правой руки. Оба инвалида с мизерной пенсией, – какие работники. Больше никто из двенадцати призванных хуторских мужиков не вернулся, в их числе и сын Александра. Рассказала Мария мужикам про беды – горести пережитые хуторянами в их отсутствие и пристало им от такой жизни чуть ли не ежедневно  по возможности стаканиться. Забыться и отрешиться от мирских дел. До войны в хуторе все трезвенниками были. Большим грехом считалось пьянство. Да война научила и положенные ежедневные наркомовские сто грамм. Тем более после боя, когда в живых оставалось половина однополчан. Поминая их, одной соткой не обходилось: от рядовых до поредевших в своём составе командиров.

В конце марта Василий, получив пенсию, закупил продукты, собрал котомку и ушёл на хутор, искать следы пропавшей матери и Евдокии. Поселился отшельником в доме Марии и Ивана и постепенно, опускаясь, спивался. Приходил раз в месяц за пенсией, нагружался и вновь в свою глухомань. С наступлением зимы и вовсе перестал появляться. Опять Марии по снегу пришлось за день брести до Громовой и обратно. Как и мать его – Агафья, Александр словно испарился. Сгинул и всё тут.

Всю эту печальную историю я услышал, спустя годы от Женьки Лобанова, сына Марии, когда мы крепко подружились в пятом классе. Вместе ходили за три километра от посёлка на речку ловить самодельными удочками пескарей, вилками бить налимов. Бродишь по колено в прозрачной воде реки, находишь плоский камень, чуть шевельнёшь его, смотришь, отдыхающий или сидящий в засаде налим высунет голову наружу. Тут его на обыкновенную вилку и насаживаешь. В августе отец Женьки по-просил у знакомого напрокат плоскодонку и уговорил нас помочь добраться по реке до бывшего хутора. Хотелось ему ещё разок побыть в родных краях. На костылях от посёлка шёл до поселко-вого водозабора свои три километра. Сели в лодку. Передвигаться по реке принято было лучше по мелководью вдоль берега, от-талкиваясь шестом. На середине из-за быстрого течения посудину просто снесёт. К вечеру работая шестами: мы, с Женькой стоя – один на носу лодки, второй – на корме, Иван Петрович, сидя в середине, добрались до хутора. Местечко на пологом берегу Усьвы, выбранное когда-то староверами, было действительно удачным и живописным. Окруженное бесконечной тайгой, в своё время обширное поле, теперь зараставшее кипреем, молодыми березками и осинами, подступало к единственному оставшемуся в относительной целости дому на пригорке. За ним, чередуясь с бывшими покосами, переходило в смешанный лес. Противоположный берег реки пихтой и елью уступами подни-мался по скальной породе вверх, заслоняя собой горизонт. Каза-лось, лес упирается вершинами деревьев в облачное небо. Между берегами говорливая на многочисленных порогах и перекатах Усьва скатывалась с западного склона Уральского хребта от под-ножья горы Хариусная. На двухсоткилометровом пути, принимая сотни ручьёв и речушек, она шумно несла свои воды в ложе гор-ных пород на юг, к реке Чусовая и далее до Камы и Волги.

Глядя на останки обугленных головёшек, когда-то крепких построек, со временем густо опутанные зарослями дикой травы, отец Женьки, в слезах, беззвучно шевеля  губами, шептал молитвы. Долго сидел на крыльце дома, смотрел на знакомые окрестности и угрюмо молчал. Прожили мы в доме три дня. Под руководством и помощи взрослого закрепили местами повалившийся забор, навели порядок внутри помещения, на кладбище поправили могилки его родственников. Последний день перед отплытием посвятили рыбалке. Иван Петрович показал нам секреты ловли хариуса, ко-торый здесь хорошо ловился, особенно выше хутора на одном из быстрых перекатов. С тех пор Громовая стала нам с Женькой любимым местом рыбалки, сбора ягод черёмухи и земляники. Мы ходили туда просеками. Берегом идти дальше. Из-за частых изги-бов русла речки ходить нам было не с руки. Тем более в середине пути до Громовой стометровая скала, нависшая над водой, прину-ждала нас тратить много сил и времени, обходя её по крутой и узкой тропе с её оголёнными и скользкими корнями деревьев, чьи щупальца цепко охватывали поверхность скальной породы…

Спустя год, в конце июня, когда только, только появились зеленцы на кустах лесной малины, оголённые склоны холмов и лесные поляны, заалели на солнце угольками спеющей земляники. В это время поселковые женщины и подростки, что овцы на пастбище, расползались с бидончиками по своим заветным местам. Мы с Женькой не рвались в это скопище ягодников, а шли спокойно в наши края, где никто нам не мешал. В этот раз он отказался идти из-за сделанной ему накануне операции аппендицита и сожалел об этом. Наслушавшись историй тех мест, я не решился в одиночку явиться на бывший хутор, хотя при Женьке чувствовал себя как за каменной стеной. Кроме него, проживающего на другой улице, я проводил значительную часть свободного время со сверстниками и сверстницами на своей территории. В те времена не было карманных телефонов, компьютеров, редко у кого в семье были и телевизоры. Мы сами себя развлекали, играя вместе с девчонками в прятки, городки и догонялки. Вечерами на придомовых скамейках порой рассказывали в своём кругу страшные истории, прочитанные в книжках или услышанные из чьих-то уст.

Сходить с ночевой на хутор в Громовую я предложил одно-класснику Вите Волкову. Через него о походе прознали девчонки и трое из них: Аля, Сима и Катя напросились сами. Как откажешь. Порой время вместе проводили. На другой день, перед обедом, с рюкзачками нагруженные посудой под ягоды и скромной едой, мы вышли из посёлка. Наше поколение в шестидесятых годах после войны вообще было склонно к путешествиям. Государство и школа в этом направлении вели большую организаторскую работу. Ежегодно на каникулах тысячи школьных отрядов совершали зимние лыжные и летние пешие туристические походы по родному краю. Тем более мы, мальчишки и девчонки, на периферии считали вылазки на природу, особенно за дарами леса делом обыденным, в своё время чуть ли не ежедневным занятием. Родители в выходные дни, сами ходившие по ягоды или грибы далеко за пределы посёлка, за нас особо не тревожились.

Наш посёлок лежал в котловане окружённый горами Среднего Урала разрушенными временем и с густо заросших лесом. За пес-чаным карьером, с его лысой скальной вершиной и последними частными домами начинался лес, и мы окунулись в прохладу про-секи, идущую к Громовой. Она пересекала по прямой несколько лесных кварталов; по пути  круто уходила в Сухой лог с его мрач-ной без солнечного света низиной. Затем круто устремлялась вверх. С подъёмом лес оживал под лучами солнца летними крас-ками и пением птиц. Тропа перед хутором постепенно скатывалась к реке. Во второй половине дня мы достигли конечной цели. По пути завернули на одну из ближайших полян, убедились в обилии спеющей ягоды и отложили её сбор до следующего дня. Время торопило с обустройством ночлега, приготовлением ужина, отдыха и вечернего созерцания окружающей природы. Я вручил припрятанный в доме топор Волкову наколоть дров для печи, сам с ведром сходил к реке за водой. Девчонки отварили картошки, вскипятили в чайнике воды для чая. Мы выложили из рюкзаков всю снедь на кухонный стол, стоящий у окна с видом на двор. Быстро поужинали. Вскоре на крыльце, рассевшись по ступенькам, неспешно обсуждали следующий день.

Вечерело. Далеко от нас, за рекой, за лесом, куда упало днев-ное светило, полыхала гроза. Вспышки молнии фиолетовым све-том озаряли полоску горизонта, остроконечные гребни хвойных деревьев, отчего теневая стена леса с нашей стороны смотрелась мрачной непроницаемой стеной, чем вызывала непонятный пока страх. Глухо докатывался рокот грома. Ему на перекатах в ка-менном ложе шумно вторила потемневшая вода реки. Хотя воз-мущённое небо вдалеке гремело и сверкало, здесь, над нами, оно было чистым и спокойным. Вскоре в густеющем от сумрака небе взошла тусклым кругом луна, появились далёкие редкие звёзды, матовым светом осветило двор и окрестности. В рощице, на кладбище, вдруг жутко захохотал филин. В сумерках он бесшумно облетел несколько раз дом, уселся на жердине, прислонённой к штакетнику забора. Огромный, с внушительной ушастой головой, с чёрным ореолом вокруг больших ярко жёлто – оранжевых глаз, с хищным загнутым клювом, бородатый, он вертел головой, изучая нас. Из приоткрытого чердачного окна в глубину темнеющего неба летучие мыши, обжившие чердак, стайками стремительно вылетали на ночную охоту за насекомыми. Напуганная от впечатлений Алёна позвала всех в дом. Мы изнутри закрыли входную дверь на крючок. Укладываться на ночь, на голом полу, было рано. Зажгли парафиновую свечу. Девчонки заняли скамейку за столиком напротив окна на двор, мы с Волковым с боков осед-лали свои табуретки и начались обычные в таких случаях от безделья байки. Витя имел в запасе новинку. По памяти поведал прочитанный им рассказ Гоголя «Вий». Девчонки вскоре при-тихли, теснее прижались друг к другу. Я периодически боязливо поглядывал в сумрак зала примыкающего к кухне, то в окно на улицу, опасаясь увидеть усопшую ведьму, Вия и его разномастную ватагу. На дворе стояла мёртвая тишина. Калитка была закрыта,  неубранный на ночь топор торчал воткнутым углом лезвия в чурбан посреди двора.

Затем наступила моя очередь. Я вспомнил рассказы Женьки Лобанова об этом хуторе и его бывших жителях. Позже я не раз казнил себя, что в тот злополучный вечер поведал друзьям эту неприятную историю. Не успел я досказать до конца версию про Александра, сына Агафьи, как Алёна, сидевшая напротив окна, вдруг неимоверно округлила глаза, резко вскочила с места. Потя-нулась вся к окну и дико закричала: «На крыльце мужик без руки с топором!» Опрокинув скамейку вместе с подружками на пол, она с визгом ринулась вглубь зала за печку. От резких движений и колы-хания воздуха погасла свеча. В доме стало темно. Сима и Катя, подавшись панике Алёны, толкая друг друга, ринулись следом за ней. Мы с Волковым выглянули в окно. Двор был пуст. Осмелев, решили выйти на улицу. В этот момент затряслась входная дверь.  Кто-то ломился в дом с глухим  вопрошающим растянутым мужским возгласом:  Ма-мо? Ма-мо?.. Нас как ветром сдуло из се-ней к девчонкам за печь. Они, прикрываясь нами, рёвом ревели под причитания Алёны:

– Он убьёт, убьёт нас!

– Тихо, вы, – зашикали мы с Волковым на них: Услышит вдруг нас!

Хотя причитания прекратились, но девчонки продолжали, всхлипывая дрожать, прижавшись, друг к другу.

Под уханье ночной птицы, преходящий порой на звуки схожие с глухим бормотанием недовольного человека, дверь с улицы кто-то пытался открыть. Неизвестный нам пришелец дёргал её чаще и чаще; казалось: крючок вот-вот выскочит из вертлюга. Страх подавил нашу волю. Мы, осаждённые кем-то в ненадежной временной крепости, теснились и, прячась друг за друга, не знали, что предпринять для своего спасения. Попытки открыть двери незваным гостем настойчиво повторяясь с перерывами и, казалось, длятся бесконечно долго. Часом позже услышали лёгкий шорох его шагов  вокруг завалин дома с прежними возгласами: «Ма-мо? Ма-мо?»

Было слышно, как он приставил лестницу к чердаку дома, как противно заскрипели под весом его тела перекладины, раскрывае-мая им дверца чердака. Вскоре, наверху последовал такой грохот от топота его ног, что загудел не только над нами потолок, задребезжали и тонко зазвенели потемневшие от времени стёкла в старых рассохшихся рамах. От тряски открылась дверка печи, комнату осветило малиновым светом угасающих углей. Ис-пугавшись, что нас высмотрят с улицы, я быстро прикрыл печь. У Кати от стресса внезапно подкосились ноги, охнув, она тихо надломленной соломиной опустилась на пол и, на удивление всем, мгновенно заснула. Затем неизвестный и невидимый своими действиями проникнуть в дом повторил всё в обратном порядке. Вскоре запела ржавыми петлями закрытая на ночь калитка. Всё тот же жалобный мужской голос, отдаваясь эхом в доме, то удалялся в сторону кладбища, то возвращался обратно. Запор двери от очередного появления чудом удерживался на месте. После полуночи причитания постепенно стихли и пропали вдали.

Мы начали было успокаиваться, как со стороны речки услы-шали невнятные женские голоса. Новые пришельцы на непонятном слуху пении обошли вокруг дома; за окном мелькнули их странные полутени. От шарканья лёгких ног заскрипели ступеньки крыльца; крючок на двери затрясся своей прежней пугающей пляской. Наши нервы были на пределе. Воли над собой не было, душа каждого из нас ушла в пятки, тело от страха одеревенело. Мы не в состоянии были двинуться с места. Постепенно появилось безразличие ко всему. Единственное, что держало цепко сознание – нам нельзя покидать помещение и терпеливо ждать восхода солнца. Невидимые незваные пришельцы, которых я, вероятно, потревожил своим рассказом, не дадут нам покоя, и открытая встреча с ними неизвестно чем обернётся для нас. Находясь в неведении о происходящем за пределами дома, ожидая каждую минуту вторжение, мы прижались в темноте зала друг к другу и, не сомкнувши за ночь глаз, простояли до начавшегося рассвета. С появлением первых признаков солнца, небо, медленно проясняясь, начало бледнеть. С рощицы донеслись громкие многократные вздохи филина и всё вокруг дома, как по единой команде, стихло. Вконец обессиленные мы опустились на пол и постепенно приходили в себя. Проснулась и ничего не помнящая Катя. 

С наступлением дня мы с Волковым по настойчивому требо-ванию девчонок, всё же решились разведать обстановку вокруг дома. Осторожно глянули в окно, осмотрели территорию, со страхом приоткрыли входную дверь, ступили на крыльцо, гото-вясь в любую секунду ринуться в спасительную прихожую. На дворе стояла утренняя тишина. Ночная роса под косыми лучами солнца холодным блеском отражалась на траве, на кустах и на ступеньках крыльца. Приветствуя наступивший день, вокруг дружно щебетали на разные лады проснувшиеся птицы. Стояла тишь и благодать, лишь река, не умолкая, глухо шумела в своих каменных берегах.

Вскоре следом за нами осмелели остальные. Мы плотной стайкой обошли дом. Всё, как и накануне вечером, оказалось на месте. Топор, оставленный Витей, воткнут тем же манером в чурбан. Полусгнившая чердачная лестница, прислонённая ребром к завалинке, лежала на том же заросшем травой месте, калитка закрыта на задвижку. Хотя страх был ещё заметен в наших глазах, мы были в недоумении от ночного происшествия и наперебой возбуждённо его обсуждали. На дворе стояла ещё утренняя прохлада, но девчонки настойчиво торопили нас покинуть эту жуткую территорию. Мы наскоро позавтракали остатками вче-рашней трапезы, запили её холодным чаем. Опасливо оглядываясь на кладбищенскую рощицу, ёжась от утреннего холодка, спешно покинули усадьбу.

Пережитый страх и бессонная ночь воздались нам сторицей. Каждый набрал по полной посуде ягод. Вволю полакомились ею, заедая остатками хлеба, и ближе к вечеру мы были дома. На другой день я пришёл к Женьке Лобанову. В присутствии его родителей поведал наши ночные злоключения. Его мать с отцом, пока я не закончил повествование, не перебивая, внимательно слушали мой рассказ, временами переглядывались между собой и покачивали головами. 

«Помолиться всем надо было перед сном, – посоветовали они в конце моего повествования, а не рассказывать на ночь бог весть что. В углу иконки на стене висели, безбожники» – подвели старшие итог наших приключений.

Молись, не молись, но я не решался больше появляться в тех краях. Женя также отказался быть на хуторе без меня. После службы в армии, встретившись, мы всё же совершили вылазку на Громовую. Повзрослевшие и возмужавшие армейской жизнью, мы детского страха уже не ведали.

Хутор встретил нас тишиной с заросшим пустырём и со-жженным последним пристанищем Лобановых, которого к тому времени тоже не стало. За прошедшее время в стране сильно раз-вился водный туризм. Усьва и Чусовая, стала местом паломниче-ства туристов сплавам на байдарках и, ночуя в избе, какая-то компания, возможно, попала в подобную со мной и друзьями си-туацию. Не они ли с досады сознательно стёрли последнюю память об этом хуторе. Другого объяснения мы не находили. Тем значимей и таинственней становилось его прошлое, разорённого эпохой, судьбой и временем. Истлели даже кресты на осевших и сравнявшихся с землёй холмиках могил усопших, густо заросших кустарником и превратившиеся к тому времени сами в прах. Не оставили никаких свидетельств исчезновения с лица земли когда-то здесь прочного быта и относительного благополучия живших здесь людей.

Было горько сознавать, что хутор, люди которого вдали от ос-новной человеческой цивилизации, не принявшие её формы прав-ления, много лет назад создали своё, только ими признанное сво-бодное общество. Сохранили в чистоте древний русский быт и религиозность. Жили своей замкнутой, но для них счастливой жизнью, не мешающей другим. Но пришли чужие люди со своими понятиями и законами. Грубо вторглись в устроенный ими быт, разрушили налаженный многолетний уклад ни в чём не повинных людей. Не эти ли неуспокоенные после смерти души, потрево-женные мною на ночь рассказом моим сверстникам, пришли к единственному в целости дому их хутора. А может – это всё-таки природное явление, вызванное дальней грозой. С её вспышками молний, полыхавших на горизонте, громом, сотрясающим  окрестности, шумом говорливой перекатами горной реки; вместе с эхом от всего происходящего в природе, дойдя до нас и умножа-ясь, усиленно искажалось в безлюдном замкнутом пространстве. Или, наслушавшись собственных страшилок, мы восприняли эхо, громыхающее вдали, шум бегущей реки в ложе горных пород, иг-ру света всей округи, как действительность на почве нашей боль-ной фантазии – кто знает?..

 

ФАРАОН

     Вообще дискутировать вслух с кем-либо тему о вреде или пользе кошачьего племени в обстановке городских многоэтажных застроек да писать трактаты на это домашнее животное, тратить: время, чернила, листы бумаги – нет никакого смысла и желания. Кроме въевшейся шерсти на диване, в кровати, неприятного запаха не вовремя убранного за ними туалета, ободранные когтями обивки кресел, сиденья стульев, в лоскутки располосованные обои стен, а в отсутствии хозяев воровские набеги на обеденный стол, никаких плюсов. За исключением призрачной радости хозяйки, сидя вечерами у светящегося экрана, поглаживать спинку, лежащую на коленях млевшей от удовольствия обожаемой любимицы. Занятие, на мой взгляд, дорогостоящее и неблагодар-ное.

Другое дело – свой дом, где в хозяйстве птица и прочая жив-ность. Здесь этот прижившийся к человеку с незапамятных времен зверек весьма полезен и необходим в виде кошки, но не в образе кота. Кроме всего не выношу котов органически из-за их лени и хулиганского поведения. Причина такого суждения к кошачьему сословию, в первую очередь относится к котам и к времени, когда мы жили с матушкой в небольшом частном домике. В три сотки двор с оградой из штакетника, бревенчатый сарай с сеновалом дополняли ансамбль нашей территории, обустроенный до войны еще отцом и не вернувшийся с нее. Мама держала постоянно кур, порой, по мере материальной возможности растила поросенка и без присутствия кошки в доме, соответственно, не обошлось. Это была настоящая охотница – беда для подпольных грызунов. В летнее время днями пропадала в сарае. Дома почти не бывала. Напротив, по другую сторону улицы держали кота. Соседка постоянно жаловалась маме: ее любимец вообще не ловит мышей, вечно бродяжничает неделями неизвестно где. Объявится домой весь облезлый, худой, отъедается и снова в бега. Прогнать его жаль, притом бесполезно, все равно вернется, а содержать – одни хлопоты да расходы.

Незадолго до моего отъезда она в очередной раз явилась  к нам взволнованная с жалобой на своего скитальца. Он в последнее время с утра исчезает в неизвестном направлении. К вечеру уже дома, мучаясь жаждой, жалобно клянчит только молоко. Ничего не ест, но стал вдруг стремительно поправляться. Не захворал ли он? Не объелся ли чем?

Тут-то все догадки и прояснилось. Мама больше недели со слезами на глазах жаловалась на пропажу цыплят весеннего вы-водка, довольно подросших к началу августа. Какие только не принимала меры для охраны молодняка – все напрасно. Утром выпустит птиц из клетки во двор, а к вечеру очередного цыпленка уже нет в наличии. Если потери будут продолжаться и дальше, то из ожидаемых в будущем двенадцати несушек не останется ни одной. Пропадут напрасно затраченные усилия самой наседки и лично мамы. Наша охотница по подозрению в разбое отпала сразу. Убийца отныне определен, необходимо лишь время для поимки его на месте преступления, а уже потом решать, как поступить с ним по законам объявленной нашим несушкам войны. Мне охотнику, не раз выслеживавшему на охоте осторожную боровую птицу, не стоило особого труда изловить обнаглевшего и поте-рявшего всякую осторожность разбойника на месте преступления. Что вскоре и произошло. При задержании преступник, загнанный с поличным в угол, активно мне сопротивлялся, потому его до судебного разбирательства пришлось содержать упакованным в мешке.

Судили кота судьей в моем лице при полном согласии двух присяжных заседателей: мамы и соседки тоже пострадавшей, но в денежном выражении от нанесенного нам ущерба. Виновный в разбое был мной приговорён к смерти. Казнь, которой я придер-живался и требовал, в итоге после решительного несогласия двух женщин – заседателей, была заменена на вечное поселение в да-лёкий от нас райцентр. Оставлять кота в посёлке не было никакого смысла. Своим укоренившимся разбойным поведением он будет и впредь изводить всю птичью живность не только мамы, но и остальных соседей. Свою же хозяйку доведёт до финансового разорения.  В виду его непредсказуемости, в смысле побега по дороге, везли осужденного, соответственно некормленого, в том же мешке в коляске мотоцикла товарища. На новом поселении нет практически частных домов, лишь одни многоэтажки. Коту остается одно: встать на путь исправления. Либо ловить в подва-лах мышей, либо понравиться при случае новой хозяйке. Из-за одного этого неприятного, но малозначимого происшествия не стоило бы вести повествование, не сведи меня судьба с другой историей, связанная с котом, но с другим и в другом месте.

 

2

Я, после службы в армии, последующего окончания технику-ма, как молодой специалист из небольшого уральского поселка, был обязан отработать по направлению в определенном месте на просторах родины два года. Не где-нибудь, а у черта на куличках – в одном из леспромхозов Западной Сибири, точнее Томской области. Мне достаточно было себе приказать: никуда не сры-ваться, сидеть дома, обустроить дальнейшую жизнь без лишних хлопот в местном автопарке, благо диплом техника-механика был в кармане. Но манила вдаль новизна неизведанного, молодость, желание испытать себя в незнакомых краях на новом поприще. Тем более: я холост и свободен как птица.

Через неделю, с благословения грустной матушки, я с плотно упакованными в чемодан и рюкзак необходимыми на первый случай вещами, мчался навстречу новым ощущениям жизни на восток страны в плацкартном вагоне пассажирского поезда. К утру, на третьи сутки, изрядно отлежавши бока на верхней полке, стучался в двери начальника отдела кадров областного комбината «Томлес».

Полная от сидячей работы не первой молодости дама, хозяйка кабинета, скептически оглядела меня снизу вверх через призму оч-ков, предложила стул. Взяла мое направление, задала несколько дежурных вопросов по поводу социального статуса. Подняла трубку телефона, глядя на меня, долго убеждала кого-то в другом кабинете. Затем прошлась неторопливым взглядом по списку на столе, пером зачеркнула в нем какую-то строчку. После некоторого молчания вторично оценила мою внешность, затем начертала в уголке моей бумаги резолюцию. Такой-то специалист направляется в распоряжение Аргат-юльского леспромхоза Асиновского района. Поставила свои закорючки, заверила круглой печатью головной организации. Подробно объяснила, как добраться до места назначения. Попрощалась. Напутствием дала понять, что аудиенция окончена. Все просто и буднично. Я-то думал: пригласят бывшего студента, начавшего трудовую жизнь к высокому начальству, поздравят с вступлением в коллектив, любезно с ним побеседуют, ободрят. Как говорится, примут в дружеские объятия. Вероятно, меня здесь не только не ждали, но не подавали ни в какие государственные реестры заявки на молодых специалистов. Просто сработало традиционное бюрократическое распределение по стране выпускников. Отказаться комбинат в то же время не мог, в случае жалобы в соот-ветствующее министерство, это грозило местному начальству не-приятностями. Знать бы заранее, какая предстоит мне дорога до будущей работы, вряд ли тронулся с родимых мест.

Не стоит подробно озвучивать моё дальнейшее путешествие. Ночной поезд, мчавший меня на северо-запад области, к рассвету доставил в растянувшийся вдоль берега довольно широкой много-водной реки Чулым, притока Оби, городок Асино. От районной пристани допотопный, продуваемый сквозняком речной трамвай-чик около десяти часов нудно и шумно скрипел своими водяными колесами против течения реки. Лишь в сумерках, продрогший, усталый, что выжатый овощ, я прибыл в поселок Батурино на цен-тральную усадьбу леспромхоза. Переночевал на стульях в конторе, а следующий день принес мне очередные испытания.

Предприятие имело в своем составе три лесопункта, разбро-санные по огромной таёжной территории. Центральный, во главе с администрацией в самом поселке и два на периферии, связь с которыми поддерживалась по рации. Первый заготовленную дре-весину вывозил к Чулыму по узколейке на мотовозах, остальные – на автомашинах, приютившись каждый к своим таежным ре-чушкам для весеннего сплава. Мне же директор любезно предло-жил самый дальний участок в должности заведующего автогаража. На базе вакансий не было. Возвращаться домой после долгой и нудной дороги было стыдно, тем более объявиться перед во-просительными очами матери. Прошедший трехлетнюю армей-скую закалку, я решил испытать судьбу до конца. Возврата в прошлое в ближайшее время не будет.

 

3

Через час езды по узкоколейке в кабине машиниста мотовоза, тянувшего под погрузку леса пустые платформы, меня высадили  на небольшой отсыпанной мелким щебнем площадке. По дощатым ступенькам с невысокой насыпи дотащил свои пожитки до наспех сколоченной из досок пристани. Скорее навеса от непогоды на берегу таежной речушки Чичка-Юл шириной с десяток саженей, с невероятным змеиным изгибом в своем течении. Под стать узкому руслу небольшой грузовой катер. Он неторопливо ходил челноком два раза в неделю между центральной усадьбой и средним участком. Каждый раз доставлял необходимые материалы, запчасти для техники и продукты питания в магазины остальным лесопунктам. Попутно брал на открытую палубу редких пассажиров. Маломощный движок часами настойчиво про-талкивал посудину метр за метром, сокращая сорокакилометровое расстояние до конечной остановки. Порой закрученная в спираль речка на какой-то отрезок вырывалась из тисков колец, устрем-лялась прямо. Затем змеёй, снова сворачивалась в клубок, чтобы распрямившись, броском кинуть вперед своё тело на по-следующую пару километров. Я с удивлением поглядывал по сторонам. Солнце светило: то слева, то справа, то вдруг оказыва-лось за спиной, то внезапно слепило глаза. Из реплик пассажиров узнал: по зимнику напрямую из среднего лесопункта до Батурино в маршрутном автобусе всего двенадцать километров. Чудеса, да и только. Не зря местные речушки в своих названиях имеют при-ставку – Юл…

При первых сумерках мы наконец-то причалили к берегу. Пре-дупрежденное по рации руководство моего лесоучастка выслало навстречу грузовую машину. Перегрузили с катера небольшое ко-личество запчастей предназначенные для нас. Вскоре мы тро-нулись в путь в три десятка километров по лесной грунтовой дороге, накатанной не одним поколением с довоенных времен. Я вздохнул с облегчением. Через несколько часов закончатся мои дорожные приключения. Рановато обрадовался. Судьба еще не до конца испытала меня. Вскоре в кромешной мгле погасли некстати фары машины – вообще пропал свет. Мы внезапно окунулись в беспросветную темноту. «Всё, приехали, – со страхом подумал я, – покормим в ночном лесу мошку и комаров».

После ряда бесплодных попыток, при быстро сгорающих спичках, так и не выявили неисправность в электропроводке. Все же смекалкой жизнь не обошла водителя. Он изготовил факел из подручной ветоши, смочил его соляркой из бака машины, закрепил проволокой новоиспеченный фонарь к стойке зеркала заднего вида. Худо-бедно при слепящем глаза свете от пламени всё же ехать можно. Познакомились. Я коротко изложил свою биогра-фию, Матвей, так звали водителя, свою. Родители его в тридцатые годы, как большинство старожилов посёлка, были репрессированы и сосланы в эти края пилить лес на благо отчизны, а после восстановления в правах остались в этих таежных местах. Сам женат. Сын через год вернется со службы из армии, дочь – на выданье. Окончила курсы бухгалтеров в райцентре, работает здесь в конторе. Пока неосознанно, но меня вдруг потянуло к этому общительному человеку. Не ко всем, но зачастую толкало к людям старше меня возрастом, вероятно ввиду их большей практичности в жизни. Я не чурался своих сверстников; высказывания в их адрес было бы несправедливы, но в более серьезных вопросах  выбирал первых.

К рассвету, вконец измученные, прибыли в гараж. Рабочий день к тому времени ещё не начался. Нас встретил сторож, по-явившись из диспетчерской, где провел ночь. Опасливо огляды-ваясь по сторонам, указал на медвежьи следы, четко оставленные ими на песке. Накануне мамаша с тремя малышами перед заходом солнца неторопливо, по-хозяйски, прошествовала через всю территорию. Обошла из любопытства ряд стоящих машин и, не найдя ничего себе интересного, вместе с многочисленным семей-ством скрылась лесной чащей. Оказывается – такие случаи здесь в порядке вещей. Видя мое недоумение, Матвей растянул губы в по-добие улыбки и успокоил:

«Мишки в наших краях спокойные, их не трогаешь – они не тронут, Привыкнешь…»

Хороша привычка. До будущей работы из посёлка топать да топать. Гараж на приличном расстоянии от берега речушки с таким же витым названием Улу-Юл. Разъединившись на два рукава, вновь сомкнувшись другим берегом, она образовала на проти-воположной стороне гигантский остров с озерами, старицами и лугами. В этом живописном месте расположился поселок лесору-бов, построенный из сосновых рубленых домов, с магазином, клубом, санчастью и конторой. Связь между селением и гаражом в летнее время держалась небольшим паромом, а зимой по льду. Каждый день рабочие переправлялись на другой берег, шли пе-шими в гараж, садились на автобусы, затем отправлялись на так называемые склады: нижний и верхний. В первом лес заготавли-вали и вывозили на второй. Там его штабелевали на берегу Улу-Юла. Весной, в половодье, когда река превращалась в один сплошной поток, лес месяцами накопленный сталкивался в воду и сплавлялся до Чулыма, где попадал в затон районного лесоком-плекса. Специальными машинами его увязывали в многоярусные плоты звеном к звену длиной в добрую сотню метров. Все это ожерелье подхватывали мощные речные буксиры. По Чулыму, затем по Оби доставляли к северным морям. Там гигантские мор-ские лесовозы из Европы, оплатив товар стране валютой, загру-жали лес в свои трюмы…

 

4

Лишь в начале рабочего дня я оказался в небольшой тесной конторке, где после утренней планерки был принят начальником лесопункта. Крупного сложения мужчина оказался на редкость приветливым и доброжелательным. Вник в мои дорожные при-ключения, посочувствовал. Устроил мое житие-бытие не в обще-житии, к временным рабочим из ряда областей страны, а вручил записку на постой к пенсионерам, чем был несказанно рад. Еще довольно крепкие старики, впервые видя незнакомца, к изумлению встретили меня, что родного. Выделили в доме пустующую комнату со всеми удобствами. За сорок рублей в месяц, что платил по договоренности, как постоялец, из которых десять оплачивал лесопункт, вошло и питание. Я сидел с ними за одним обеденным столом, на первых порах чувствовал себя неловко. Хозяева в свои годы были еще довольно крепки здоровьем, предприимчивы. Как большинство сельчан содержали живность: корову, поросенка, птицу. На приусадебном участке все цвело, благоухало. Кроме основной площади под картофель, хорошо росли: огурцы, мор-ковь, капуста, лук и прочее огородное семейство. Так что с харчами был полный порядок. Я, соответственно, всячески старался помогать им по хозяйству, чему они были очень призна-тельны.

Первые дни по пути на работу я с опаской поглядывал на ку-старник, всматривался в глубину сосновых посадок, густо росших вдоль дороги до базы и вокруг нее. Со временем привыкнув, я успокоился.

Моё ежедневное общение с Матвеем постепенно переросло в дружбу. Наши отношения укреплялись не только схожестью ха-рактеров, но и страстью к охоте. Он чаще стал приглашать меня на неё с его вторым ружьем, а в иные выходные дни к себе в гости, и, Маша, дочь его, в дневные часы в основном была дома. Его намеки на мою холостяцкую жизнь вынудили меня, не унижая его достоинство, дать понять: у меня есть девушка. Решение нашего семейного счастья отложено до окончания ее учебы в институте. Душа и сердце моё противились непостоянству. Матвей понял меня с полуслова, больше к этому вопросу не возвращался. Было приятно сознавать его желание породниться со мной. Было и второе условие – это встречное желание его дочери. Её предстояло ещё привлечь к себе не такой уже моей и броской внешностью, притом, не зная характеры и жизненные запросы, друг друга.

При первом знакомстве Маша  отнеслась ко мне без особого интереса, но из любопытства и вежливости поддерживала темы общих бесед. Чего греха таить, я невольно украдками любовался ею.

Она была действительно хороша. В свои девятнадцать лет вобрала в себя лучшие черты родителей и первую очередь матери. Роста выше среднего, ее овальное лицо с чуть припухлыми губами, взгляд её больших серых глаз производили впечатление. А  густые волосы, заплетенные в косу и небрежно брошенной с затылка на грудь в сочетании со стройной фигурой с её выраженными формами, делали девушку еще привлекательней. Характером и общительностью пошла в отца.

В гостях я познакомился не только с ней, но и её мамой, не одобрявшая взгляды мужа в отношении дочери ко мне, пришлому неизвестно ещё откуда. Познакомился и с другим участником моего затянувшегося повествования: котом с кличкой – Фараон. Это от природы крупное, вдобавок разъевшееся пятикилограммо-вое существо, ни разу не покидавшее пределы двора, было вла-стелином довольно обшарпанного от времени одного из двух ко-жаных старинных кресел. Его он основательно освоил, покидал лишь во время кормежки, для справления туалета во дворе, поси-делок на подоконнике, да встречая любимую хозяйку с работы. Они были крепко привязаны друг к другу. Маша – за его красоту, пушистую шубку и преданность. Фараон – к хозяйке за щедрость кормежки и ласку. Несколько лет назад весной на делянке, будучи временно в бригаде вальщиков леса, Матвей с товарищами наткнулись на нору дикой лесной кошки. Недавно прозревшие котята были вмиг разобраны мужиками. Надеялись, вырастут хо-рошими охотниками за домашними грызунами и ошиблись. Кто, как не мать, обучит этому ремеслу. Матвею жребием досталась мужская особь. Всей семьёй хулили и лелеяли малыша. В итоге вырос бездельник, равнодушный к мышам.

Со своего царственного трона Фараон мог сколько угодно наблюдать за своими подопечными в отсутствии хозяев.  Порой по полу прошмыгнет по комнате кто-либо из них. Проснется   внезапно в нём от предков мания преследования. Вздрогнет весь готовый к прыжку, но тут же поникнет на своем ложе из лени или брезгливости. Его барская спесь, отчаянное тунеядство, созерца-тельное отношение к его прямым обязанностям выводили Матвея из себя. Он дважды пытался вернуть его в родную стихию – в лес, но дочь, с детства привязавшись к коту, устраивала такие истерики, что жена становилась на её сторону. Матвей вынужденно отступал. Грызунов в доме и в стайке, где содержалась домашняя живность, пришлось отлавливать капканами.

 

5

Маша дружила не только с любимцем – котом, но и с двумя крепкими парнями, но не определилась с ними, не отдала пока ни-кому из них предпочтение. Школьные друзья, отслужившие в ар-мии: Андрей и Василий, честно, без ссоры, каждый втайне пыта-лись заполучить власть над девушкой. Парни, соревнуясь, с по-мощью родителей и многочисленной родни спешно возводили свое будущее семейное гнездышко. Удивительно, что до сих пор не подрались из-за девушки. Из любовного треугольника победи-телем вскоре вышел более предприимчивый Андрей. Как он сумел в дождливый августовский вечер завлечь Машу на свой родитель-ский сеновал – одному ему известно, но на свежем пахнущем лу-говым разнотравьем сене, в жарких объятиях парня девушка не устояла. Там и разрешился выбор жениха, а следом и срок свадь-бы. Хотели того или нет родители с обеих сторон, но в первых числах сентября в выходные дни, по обоюдной договоренности, она состоялась. По настоянию Матвея и его жены свадьбу начнут в доме невесты и закончат последующим днём у родителей Андрея, где она и останется. Так будут менее болезненны расставания с дочерью.

Стояли последние дни бабьего лета, и день радовал всех теп-лом, ожидаемым праздником так не часто посещающий село.

Позади бесчисленные хлопоты, сопровождающие любое сва-дебное мероприятие. Довольно вместительную гостиную доброт-ного дома Матвея освободили от лишней мебели для гостей. Фа-раона переселили на время из своего кресла на диванчик в небольшой угловой комнатке, служившей Маше спальней. Кресла пошли молодым. Столы, стулья, скамейки, местных умельцев, взятые временно напрокат у соседей и родственников, заняли по-ловину зала. Застеленные скатертями столы ломились от вина, бражки в графинах, закусками из мясных и рыбных блюд, изыс-канными гарнирами, салатами, пирогами, клюквенными напитками. Всё это вызывало у прибывающих гостей восторг и приподнятое настроение. Вместо свадебного гуся, в виду отсутствия их у сельчан, в общем меню красовались местные достопримеча-тельности: запечённые и нафаршированные брусникой глухари, добытые мной с Матвеем накануне на охоте. Приглашенными были и мы с Василем. Как он пересилил свою гордыню и явился, было непонятно.

Вскоре, после регистрации в поселковом совете, у дома по-явился свадебный кортеж. Единственная легковая машина начальника лесопункта, разукрашенная по случаю торжества цве-тами и лентами была всем молодоженам поселка единственным утешением.

После торжественной встречи с караваем у крыльца дома не-весты, сопровождения молодых в дом, приглашением ведущего всех к столу, напутствия родных и вечным: «Горько», началось шумное многоголосое застолье…

Свадьба! Самое весёлое мероприятие на селе. По воле случая мы с Василием оказались на противоположном конце от молодо-женов. Сидели почти рядом с известным в селе кузнецом Павлом, мастером виртуозной игры на видавшем виды баяне. Без него в селе не обходилось ни одно знаменательное событие. В накачен-ных молотом руках кузнеца инструмент казался детской игрушкой. Мне впервые приглашенному на свадьбу было интересно наблюдать за ее обрядами, поведением участников этого удиви-тельного человеческого торжества.

Уже далеко за полдень, а свадьба все набирала свои обороты. Возлияния гостей, тосты молодым чередовались под баян танцами, плясками, хоровыми песнями женщин.

«Вы-дава-ла до-чку ма-туш-ка…

Уж как зва-ли мо-лод-ца…»

Народные мотивы сменялись лирическими.

«Расцве-ла под око-шком бело-снежная виш-ня…»

«За-чем вы, де-воч-ки, краси-вых лю-бите…»

Мужчины, сидевшие по этикету напротив женщин, изредка их поддерживали. У них были свои темы. Не часто родственники и друзья встречались совместно в тесном кругу. Мужские разговоры несколько отличались от женщин; Мужчин больше волновали вопросы: охоты, рыбалки, заготовки дров на зиму, прочие хо-зяйственные дела…

Один Василий не встревал в мужскую полемику. На чём-то сосредоточенный, хмурый, он изредка перебрасывался со мной малозначимыми фразами. Не поддерживал тосты за товарища и не-весты, но к стакану, почти не пьянея, прикладывался часто. В глазах его порой разгорался бесовский огонек. Я исподволь наблюдал за ним, готовый прервать любые его нежелательные действия навредить мероприятию. Порой он порывался уйти со-всем, но что-то всегда его удерживало. Он часто и сосредоточенно курил на крыльце. Последний раз заметил его при открытой двери в Машиной спальне. Не один он посещал ее. Поглазеть на знаменитого кота гости заглядывали задолго до начала и во время праздника.

Сидя на диванчике, Василий гладил спинку Фараона, словно прощался с Машей. На баяне, лежащий тут же на диване во время перерыва Павла, он неумело подбирал на клавишах пальцем лишь одному ему понятную мелодию. Сейчас же он сидел рядом со мной. После очередного стакана вина стал впервые за всё время подпевать вполголоса женскому хору. Сидел повеселевший, с загадочным видом на лице, словно сделал доброе дело и с нетер-пением ждал его результата.

Внезапно кузнец растянул на всю ширину гармонь. Его силь-ный голос заглушил разноголосицу гостей, объединил всех в единый ансамбль известной каждому сибиряку песней:

«По ди-ким сте-пям За-бай-калья,

Где зо-ло-то ро-ют в го-рах…»

Всеми подхваченная она, казалось, сотрясала стены дома. Вы-рвалась через открытые окна и двери во двор, пролилась на улицы поселка, вызывая улыбки редких прохожих. К моему удивлению Василий не спускал прищуренных повеселевших глаз с гар-мониста. Я терялся загадкой его переменчивого настроения. В то же время замечал усталость в руках исполнителя. Он, довольно изрядно захмелевший, похоже, не осознавал свои убывающие силы. Он напрягся, упорно растягивал меха гармони до предела и сжимал их с усилием до упора в планки.

Мой слух вскоре уловил пока слабые, но постепенно с каждым вздохом гармони посторонние, всё нарастающие и усиливающиеся, непонятно откуда идущие звуки, слившись с общим хором по-ющих. Я всматривался в мужские лица. Может кто из них, чрезмерно перебрав, невпопад фальшивил голосом похожий на заунывный плач и почти был близок к истине. Павел до конца не осознавал случившиеся в нем перемены. Как спортсмен на дистанции приобретает второе дыхание, он растягивал упорно меха своего инструмента. Внезапно, почти без перерыва, энергичнее рванул гармонь и высоким тенором хлестнул:

«По просе-лочной доро-ге шел я мо-лча,

И был-а он-а пусты-нна, и длинн-а.

То-лько гря-нули гармо-шки, что есть мо-чи…»

Далеко не каждый знал начало слов песни Магомаева – «Сва-дьба». Без этой песни не обходилось в то время ни одно подобное мероприятие. Припев же дружно подхватили все.

«А, э-та сва-дьба, сва-дьба, сва-дьба пе-ла и пляса-ла…»

Вначале неспешный темп исполнения требовал ускорить ча-стоту работы мехов гармони на припеве. Павел с усилием сжимал её, пот выступил на лице, но он, на удивление всё же удерживал ритм игры. Все азартно пели, ликовали, готовы были пойти в пляс, но внезапно услышали дикий, раздирающий душу вой, идущий из нутра гармони.

Так орут только мартовские коты. Наступила тишина. Многие встали с мест в ожидании неясного пока подвоха. Кто-то, не разо-бравшись в поисках виновника сбоя веселья, заглядывал даже под столы. Недоумению Павла не было предела. Он обвел всех за сто-лом и инструмент трезвеющим взглядом. Неуверенно поставил гармонь ребром на колени, подцепил подвернувшейся со стола вилкой шпильки соединяющие планку с мехами, снял ее. В тот же миг из глубины колодца мехов, взвившись высоко над ним, при-землилось на стол косматое существо. Это был Фараон. Основа-тельно помятый, с взъерошенной шерстью, обезумевший от полу-ченного им болевого и шумового стресса, потерявший ориентир, он заметался на краю стола. Я пытался схватить его, он увернулся от рук, понесся среди частокола сидящих и онемевших от неожи-данности гостей в другой конец стола,  в сторону новобрачных.

Накопленная нерастраченная энергия за годы безделья в доме Матвея выплеснулась из Фараона с неукротимой силой и яростью наружу. Как внезапно налетевшая буря ломает, вырывает с корнем деревья в лесу, так он своим внушительным весом сокрушал все подвернувшееся на пути. Загремела опрокинутая посуда: чаши, тарелки, графины с питьем, салатницы с едой. Вся эта смесь: заку-сок, вина, браги, морсов смешались на столах в один неприятный на вид винегрет. Звон разбиваемого стекла, опрокинутых стаканов, рюмок, фужеров еще больше подстегивали паническое поведение кота. Он неистовствовал. Всполошились, вскочили со своих мест за столом и закричали от страха женщины. Некоторые из них в панике, от непредсказуемого поведения кота, прикрывали ладо-нями лица. Только невеста громко и настойчиво звала к себе лю-бимца. Вероятно, он слышал свою хозяйку, но доведенный до невменяемости общим хором возмущенных голосов людского ор-кестра, грохотом покорно падающей под ним посудой, не опреде-лил ее местонахождение. Тем более в незнакомой ему её одежде.

Основательно испачканный салатами, винегретами, соусами, с намокшей шерстью, жалкий на вид Фараон все-же нашел просвет между испуганными женщинами. Сиганул со стола на пол, прыгнул на ближайший подоконник, через открытые настежь створки окна, во двор…

На какой-то момент все онемели от разгрома, затем наступило всеобщее возмущение. Многие смотрели друг на друга с подо-зрением. Примирили всех Маша с Андреем и их родители. Они знали виновника злой шутки, но молчали. Не устраивать же пота-совку при гостях с Василием, благо тот незаметно и благоразумно исчез из дома при выкрутасах кота…

Выплеснув эмоции, все успокоились. Кто-то даже высказался в смысле: вся разбитая посуда – это на счастье молодым, с чем все дружно согласились. Спешно убрали со столов испачканные скатерти, битую посуду, вытерли залитый пол, обновили ассор-тимент закусок, напитков, вина. Женщины почистили запачканную одежду. Вскоре порядок был восстановлен стараниями ведущего и праздник настроился на прежний лад. Особо старался Павел на-верстать упущенное время. С прежним воодушевлением пел и играл на баяне.

Вечером, когда Машу увезли в родительский дом Андрея, Матвей с женой дали выход своим чувствам. Кроме досады на Василия, необходимо было что-то предпринять с котом. Я пред-ложил им вернуть его в ближайшие дни в места его изначального проживания. Осень только вступает в свои права, есть надежда, что он приживется в родных местах до начала зимы. Здесь ему не будет житья. Родители Андрея не примут Фараона к себе даже ради Маши, благо в доме своя кошка. У новоиспеченного мужа жилище еще не достроено, да супротивится скорее бездельнику Андрей. В новое пахнущее свежестью помещение по традиции первой впускают кошку. Маша волей-неволей со временем при-мирится потерей любимца. Детство и безоблачная жизнь её отныне закончилась…

Воскресное гуляние продолжалось уже в доме Андрея. Ви-новника вчерашней эпопеи там не было. На то были известные причины. Ему там не было просто места, притом не скрыть от людей фингал под глазом после разборки прошедшего дня с бывшим товарищем и соперником…

Незаметно пролетели будние дни. Жизнь семьи моего това-рища постепенно вошла в обычную житейскую колею. Очередной воскресный день с Матвеем посвятили охоте. С рассветом на машине мы были уже далеко от поселка в нетронутой бензопилами глухомани. Везли с собой Фараона в застегнутой молнией сумке из опасения побега. По дороге подстрелили глухаря. У заросшей просеки углубились в чащобу. Спутник всю дорогу молчал, я понимал его состояние. Около часа мы кружили по незнакомым местам, не обращая внимания на вспугнутые временами выводки рябчиков. Вскоре Матвей остановился на небольшой прогалине, на вершине довольно крутого холма. Внизу перед нами простиралась уходящая, казалось в бесконечность панорама осен-ней тайги с ее цветовыми гаммами, без единой тучки небом. Ветерок слабым дуновением ласкал хвою верхушек сосен. Под-лесок осинника сбрасывал листву с ветвей; листва, трепеща и по-качиваясь в воздухе, красно-желтыми пятаками с легким шорохом медленно опускалась на землю. В этом мирке благополучия было просторно, тепло и уютно. Матвей поставил сумку на землю, расстегнул молнию, достал притихшего Фараона. Взял на руки, ус-покаивая, с минуту гладил ему спинку. На вывороченном с корнем стволе упавшей сосны он оставил своего подопечного, выложил там же частично распотрошенного глухаря. Его должно хватить на первых порах на несколько дней безбедного проживания. В дальнейшем голод принудит кота к активным поискам пищи. Фараон, оказавшись в незнакомой ему ситуации, сжался в комок и притих. Мы отошли в сторонку, какое-то время наблюдали за его дальнейшим поведением. Вскоре он стал проявлять интерес к птице, лежащий перед ним с запахом знакомой еды, которой Маша постоянно баловала любимца приносимой отцом с его охот. Шаг за шагом мы пятились от Фараона, пока не ушли на приличное расстояние. Я напоследок даже перекрестил его, пожелал удачи в новой жизни. Больше в тот день мы не охотились и с пустыми рюкзаками вернулись домой…

Время и человеческая жизнь подвержены перемене и неожи-данности. Первое измеряется ритмами: утро, полдень, вечер, ночь. Жизнь – то прекрасна, то вдруг горчит. За неделю до нового года по рации пришла телеграмма за подписью директора леспромхоза. Меня отзывали в Батурино для работы в той же должности при центральной базе предприятия. Еще при первой встрече с дирек-тором, направивший меня на дальний лесопункт, просил его оста-вить меня там, куда сейчас переводили. Отказываться было бы верхом неприличия. Скрепя сердце, к недоумению своего началь-ства, был вынужден расстаться с поселком, людьми, особенно с Матвеем, к которому прирос душой. Вспомнилась некстати навяз-чивая поговорка: назвался груздем, полезай в кузов…

По зимнику на маршрутном автобусе через тонкое разграви-рованное морозом стекло я прощался с убегающей за окном по-любившейся тайгой, с ее богатейшей фауной. Невольно вспомнил Фараона. Люди по незнанию оторвали его от родной  дикой среды. Создали несвойственные ему тепличные условия и возмущались его бездельем. Разочаровавшись, были вынуждены вернуть его туда, откуда похитили – неподготовленного к самостоятельной жизни. Я впервые засомневался в своих поспешных высказываниях к определенному кошачьему племени. В глубине души ворохнулась мысль сострадания ни в чём неповинному зверьку:

«Как он там… один на один с жестокой реальностью? Успел ли за оставшиеся осенние месяцы адаптироваться и приспосо-биться к долгой и снежной сибирской зиме?..»

   

АНАТОМИЯ ЛЮБВИ

«Любовь нечаянно нагрянет,

Когда совсем её не ждёшь…»

 

В год своего двадцатипятилетия, не имея за душой ни кола, ни двора я не задумывался всерьёз о семейной идиллии, вёл без-заботную холостяцкую жизнь. Была на родине девушка моложе меня, два года как окончившая школу с которой случайно позна-комился на одной из праздничных вечеринок у знакомых. Зимой в своё время мы ходили вместе в клуб на танцы. Возвращаясь домой и, прячась от холодов, порой подолгу стояли внутри не-освещённого подъезда её дома. Летними тёплыми и тихими вече-рами целовались на придворовых скамейках в тени акаций, но особых чувств к ней на тот момент, в связи с её молодостью не испытывал. Тем более теперь, когда она стала студенткой и мы, отдалившись друг от друга, лишь изредка общались почтой мало-значимыми письмами. Я же после техникума отрабатывал перед государством полученное бесплатное образование; трудился по направлению в Томской тайге, заведуя гаражом лесопункта при центральной базе леспромхоза. Сама база с его конторой, склад-скими помещениями и мастерскими находилась на окраине по-сёлка, куда я прибыл переводом из дальнего участка сразу после новогодних праздников. Посёлок с высоты пригорка одной сто-роной окон смотрел на восход дня, на реку Чулым. Со снующими по его летней глади пассажирскими колёсными пароходами. Реч-ными буксирами, тянущими многоярусные в добрую сотню метров длиной плоты древесины до Оби и далее до морского порта Дудинки. Противоположной стороной село обращалось окнами на луговину, через местную речушку, мелевшую к середине лета и бегущую невесть откуда, – далее: на торфяное болото, на тайгу стеной темневшей на горизонте.

Контора представляла собой одноэтажное здание барачного типа, построенное из бруса со времён войны с общим, принятым в таких случаях, коридором, со встроенными по обеим сторонам, что пчелиные соты, кабинетами служащих. Лишь директор, его замы и ведущие специалисты имели преимущество в площади перед другими вспомогательными службами.

Её впервые увидел в одной из таких комнатушек с табличкой на двери «отдел снабжения». Комната служила рабочим местом нашему снабженцу, кладовщице и молодой девушке – учётчице материальных товаров. Снабженец, пожилой мужчина, часто от-сутствовал из-за постоянных командировок; кладовщица, полнею-щая и солидного возраста женщина, подолгу задерживалась на складе, отпускала по накладным товар. Лишь девушка от бухгалте-рии, где не хватило из-за тесноты места, находилась здесь постоян-но за своим столом. Здесь же выписывала накладные и изредка отлучалась к своему начальству в соседний кабинет. После под-писи руководителя предприятия или главного инженера и выдачи товара, оформленная накладная через склад вновь возвращалась к ней для учета. При первом знакомстве поразили её зелёные глаза с любопытством смотревших на меня через частокол ресниц. Её тщательно уложенная на затылке головы в тугой узел тяжёлая коса, такой же темной, как и крылья бровей на открытом лбу овального лица. Молодость, что выплескивалась наружу свежестью кожи, изяществом движения рук и пальцев вызывали мое неподдельное восхищение девушкой.

Сведения о ней, которые временами черпал из случайных разговоров сослуживцев, были для меня неутешительные. Серь-ёзным основанием – не питать никаких иллюзий на ответную ре-акцию с её стороны: замужем, мужу служить в армии немного больше года, двухгодовалая дочь, вместе живут с мамой под од-ной крышей. Но не любоваться этой природной красотой, вопреки её положению, никто, тем более я, не могли запретить. При-влекательная молодая женщина не оставит равнодушным любого мужчину, тем более неженатого парня. Вначале, официально строгая, она мне казалась мымрой и кроме как о деле, ни о чём с ней нельзя было пообщаться. Хотя порой, покидая отдел, спиной чувствовал на себе её изучающий взгляд.

Задолго до восьмого марта я заказал в областном городе нашему снабженцу большую коробку шоколадных конфет – де-фицит тех лет, начисто отсутствующих в местном сельмаге и накануне праздника в кабинете без свидетелей вручил ей. Неожиданно заметил вспыхнувшее от радости её лицо, изумлён-ный взгляд оказанным вниманием. Увидел, как внезапно слетела с её лица прежняя отчуждённость, отчего она стала ещё привле-кательней и милее. Позже, стараясь чаще с ней общаться, я при-думывал лишний повод приходить в отдел и выписывать ненуж-ные на данный момент детали машин или материалы, не давая  дальнейшего хода бумаге. По её плохо скрытой улыбке, с которой вскоре встретила моё внеочередное появление в отделе, я начал  догадываться, она поняла игру, затеянную мною и, похоже, самой понравилось её продолжать…

В середине мая природа, с каждым днём устремляясь в лето, словно вспомнила о своём сезонном гардеробе богатством наря-дов. Зеленью и разнообразием форм листа деревьев, берегов рек, лугов, синевой хвойного леса на горизонте под единым безоблач-ным небом. Вдыхая запахи обновлённой земли, в эти дни я осо-бенно ощутил своё одиночество.

Однажды, перехватив, моё казалось незаметное любование ею, она быстро вскинула на меня глаза, смешливо дразнясь, показала свой розовый язычок. Так порой поступают дети, выражая свои эмоции товарищу. Мы разом рассмеялись. В её невинной шалости, в мимике лица уловил что-то новое, мною не совсем пока осознанное. Скрытый смысл, таинственный знак от которого те-рялся в догадках.

– Я вам что, нравлюсь? – внезапно в упор спросила она.

Лицо её от смущения заалело, зрачки продолговатых смею-щихся глаз из любопытства расширились, а полные губы сложи-лись в трубочку в ожидании впечатлений на собеседника.

– Не то слово! Я в восторге! Особенно от прекрасного платья, которое так хорошо идёт тебе.

– Я сама сшила.

– Догадываюсь.

– Каким образом? – удивилась она.

– Такого богатого фасона и ладного раскроя по фигуре, осо-бенно талии, у женщин видел редко. В продаже таких платьев не бывает.

Она была польщена моей осведомленности в оценке одежды.  Смотрела на меня с новым нескрываемым интересом и любопыт-ством. Стараясь больше показать знания женской моды, посове-товал ей избавиться от косы:

– Городские девушки, – внушаю ей, – делают короткую мод-ную стрижку с начёсом в виде колокола. К тому же упрощается уход за волосами. А косички и бантики нынче – удел первоклашек.

– Мне жаль с ней расставаться, всем нравится.

– Как знаешь. Не вечно же школьницей ходить.

Недосказанность прежних вкрадчивых взглядов была отныне разрешена. С этого момента мы смотрели друг на друга доверчиво и открыто. Вскоре она стала чаще, чем раньше, навещать вечерами и на выходные дни свою тётку – старшую сестру по матери. Ещё зимой, по прибытии, не желая селиться в общежитии, по совету руководства я снимал у неё комнату. Было хозяйке за пятьдесят, жила она одиноко. Получив вначале войны с фронта похоронку на мужа, одна подняла на ноги единственную дочь, дала ей хорошее образование в Томске, где и сейчас она проживала с семьёй. Была тётка на первый взгляд женщиной строгой, грубоватой и прямой в общении, а на деле добрейшая душа. Я всячески помогал ей по несложному хозяйству: колол дрова, очищал двор от обильного в этих краях снегопада и был доволен выбранным жильём, имея лишнюю возможность лицезреть её племянницу.

Она, особенно в последнее время, налетала неожиданно как стрекоза. Объявится на несколько минут, поинтересуется здоро-вьем тётки либо предложит ей посильную помощь. Стрельнёт в меня смешливыми, ничего не обещающими глазами, обожжет ими и быстро, как появилась, вскоре исчезала, возбуждая во мне дикое недоумение. Это продолжалось почти до середины лета.

Лишь однажды посчастливилось проводить её домой. В тот раз она засиделась у тётки допоздна из-за окладного холодного дождя, который изредка все же бывает в начале июля. Мы втроём чаёвничали за вечерним столом в ожидании конца ненастья, а дождь, не унимаясь, не собирался радовать женщин. От неба, без просвета затянутого тучами, за окном стояла непроницаемая те-мень. Воспользовавшись паузой в разговоре, она мельком взгля-нула на меня, как бы с видимым сожалением, сказала:

– Мне пора домой.

Моё сердце сладко защемило. В сполохе её быстрых глаз, об-ращённых ко мне и в скрытом смысле слов, я почувствовал таин-ственный знак как нежелание идти одной в кромешной темноте по грязным почти неосвещённым улицам и хотя бы временного утешения от одиночества.

– Куда без зонта да в лёгком платье, – осадила её тётка. – Пока дойдёшь на другой конец села, промокнешь и простынешь.

Я достал из чемодана не тронутый до этого мужской зонт, снял с вешалки свою ветровку и предложил ей. Она взглянула на меня удивлённо и признательно.

– Если не возражаешь, – продолжил я навязывать услуги, – готов проводить до дома.

– Разве что! – она слегка покраснела от напряжённой улыбки. На лице мелькнула плохо скрываемая радость. К моему удивлению предложение поддержала и тётя.

– Проводите её, молодой человек. Только не обижайте её. Бедняжка и так обижена.

Половину дороги, обходя впотьмах лужи мы, не касаясь друг друга, шли рядом и молчали. Лишь изредка перебрасывались ни-чего не значащими фразами. Я старался большую часть зонта держать над ней, отчего неприкрытая половина моего плеча ос-новательно намокла. Она прекрасно видела это и постоянно делала замечания. Вскоре решительно взяла под локти, прижалась ко мне и мы оказались под одной крышей. Я чувствовал её при-косновение, её волнистое дыхание, запах волос, что вдруг захоте-лось обнять эту молодую особу. Простоять с ней под небесной хлябью до рассвета, жадно целовать милое лицо, говорить ей са-мые нежные слова, но помня просьбу её тёти, не обижать пле-мянницу, мои руки и язык словно онемели.

Дождь всё не прекращался. Он шуршал в листве деревьев опустевшей улицы, выбивал воздушные пузырьки в лужах на тротуарах и стекал тонкими струйками с зонта. Неподалеку от калитки дома она отстранилась от меня, с ласковостью в голосе поблагодарила за проводы. Расставаясь, протянула руку. То, что определённая тайна возникла между нами, я ощутил сейчас в её смущённой улыбке, в протянутой руке, холодную ладонь которую с её тонкими пальчиками она, не отнимая, разрешала греть моим дыханием.

Дома застаю хозяйку, ожидающую моего возвращения. Задаю из любопытства мучивший всю дорогу вопрос: кем и за что оби-жена племянница.

– Муженьком! Кем ещё, – выдохнула она из себя своей обыч-ной грубоватой прямотой, присущей характеру одинокой женщи-ны. Племяшка мечтала после школы поступить в институт, вы-учиться, стать учителем. Красавица! Сколько парней по ней сохло, никому не отдала предпочтенье. Всё мечтала об учёбе. Он же после выпускного вечера, навязавшись в провожатые, не впервые угова-ривал её стать женой. Получив очередной отказ, взял её силой. Глупая была, промолчала, скрывая это дело, а потом стало поздно, тем более такие операции делают только в районе.

– Заявить надо было, куда следует.

– Ну, осудили бы парня и ему бы жизнь сломали. А племяшке срам на весь свет. Кому после нужна будет? Вот и решили на обоюдном семейном совете поженить их. Жених – то не отказы-вался от неё, наоборот был только за. Собой он видный, работя-щий и на два года старше невесты. В восемнадцать лет, незадолго до призыва его в армию, племяшка и преподнесла ему дочку. Какая тут учёба, хотя до сих пор мечтает о ней.

Вскоре после памятного дождя установились жаркие дни, пора сенокоса и дневной духоты, когда всё живое прячется в тень, а вечера на удивление тихие, ночи лунные и звёздные. В пятницу, после рабочей суеты, когда день подвигался к концу, мне всё вдруг осточертело. Эти ежедневно преследующие меня бытовые мелочи: идти в поселковую столовую на обед, затем ужин; глотать равнодушно изо дня в день казённую еду однообразную и примитивную. Неспешно плестись в свою холостяцкую обитель. Тупо уткнуться глазами в старые затёртые руками газеты и жур-налы и, нудно истязая себя, ожидать приближение ночи, а с наступлением нового дня всё повторять сначала. Так недалеко и до полного одичания. Хотелось вдруг провести этот вечер накануне выходных, как прежде, наедине со своей девушкой, вместе с неизбежно угасающим небом. С солнцем, оседающим на горизонте в мазки лёгких туч, с его закатным огнём. Когда можно бродить до рассвета, а днём, не думая о работе отоспаться вволю. Почему-то образ той, сейчас далёкой и недоступной, настойчиво перево-площался во внешность сегодняшней сослуживицы. Она с каждым днём всё больше полонила моё сердце, душу, мысли, вытесняя из последних их уголков остатки ещё цепляющееся прежней памяти. Душа тоскливо замирала в желании чего-то необыкновенно пре-красного, непохожего на ежедневные серые будни.

После работы и ужина в столовой ноги, что маятник настен-ных ходиков, нудно и мерно заученным ритмом вели меня на очередную душевную казнь, в мучительное безделье в ожидании следующего дня. Хозяйки не было дома. Не снимая верхнюю одежду, упал спиной на свою железную с облезлой краской кро-вать и незаметно задремал.

Очнулся от чьих-то прикосновений. Просыпаюсь в тяжёлом недоумении. Она, присев на краешек кровати, тихо водит рукой по моей щеке и, смешливо, с женским любопытством наблюдает моё пробуждение. Останавливаю бег её ладони, целую, перебирая губами каждый её пальчик. Она же, объясняя своё внезапное по-явление, пташкой щебечет:

– Тётя у мамы в гостях. Я, вот – решила проведать вас. – Не прогоните?

От восторга, что мы одни и сама пришла ко мне, в исступле-нии, теряя от волнения рассудок, тяну её за талию к себе, осво-бождая место рядом в постели.

Руки действовали сами по себе, не считаясь с сознанием. Она, ускользая из объятий, задыхалась от возмущенья:

– Нет, нет, не сейчас… ради Бога!

Затем тихо и обильно заплакала. Всхлипывая сквозь слёзы, укоряла:

– Вы, мужчины, все одинаковые. Если загорелось, разом всё вам подавай.

Эти женские слёзы! Их ни с чем не сравнить по звуковой то-нальности. Они по-разному воздействуют на мою психику. Душа радуется, когда они проступают на лице от счастья и отрезвляюще воздействует на меня от нанесённой ей обиды. Я в растерянности стоял перед ней, сидящей на смятой постели с лицом мокрым от слез. В надежде её успокоить, опустился на колени. Прося прощения за проявленное невежество, целовал её платье, при-крывавшее ноги. Она, успокаиваясь, задумчиво смотрела на меня, медленно гладила мою склонённую голову. Я понял, что прощён. Повернувшись лицом к ней, я уткнулся  в её ладони, от которых шло такое тепло, ласковость, тонкий женственный запах, что кружилась голова. Успокоившись, она неожиданно пригласила искупаться в реке:

– В эти дни я каждый вечер перед заходом солнца купаюсь. Вода в речке в это время особенно тёплая и вокруг ни души. Вы увидите меня там такой, какой ни один мужчина не видел. Да, да! Не удивляйтесь и муж в том числе. Его не люблю, скорей нена-вижу. Своим животным отношением порушил всю мою жизнь.

Она вкратце поведала то, что уже знал от её тётки…

Я жёг костёр на границе узкой речной косы и луговины, по тропе которой пришёл от посёлка в ожидании её появления. На другом берегу, за торфяным болотом, по всему горизонту низкой стеной тянулся тёмный лес. Вечернее солнце, коснувшись его вершин, приголубило их розовым светом. Темнеющее небо с уходом солнца отбрасывало первые сумеречные тени на низины, речную гладь и поле. Первозданная тишина, давившая на слух, нарушалась лишь звоном крыльев последних стрекоз, звуками постепенно затихающего после трудового дня на взгорке села, всплеском в реке играющей мелкой рыбёшки и тихим журчаньем бегущей воды. Она объявилась незаметно и внезапно, пришла, казалось, ниоткуда. Увлекшись костром, я проглядел её идущую берегом малозаметной тропинкой в тени кустов, нависших над водой. Запоздало услышал лёгкий всплеск воды, непохожий на предыдущие звуки и её негромкий возглас: 

– Что стоите! Присоединяйтесь…

У меня не было желания лезть в воду и оказаться после купа-ния в непросохшей одежде. Тем более не был сторонником ноч-ных купаний. Я пристроился на стволе дерева застрявшего на бе-регу после весеннего паводка. С интересом наблюдал как она смешно, по–лягушачьи, загребает руками под себя воду. Неистово колотит ногами по её поверхности, смущая меня своими мо-лочными ягодицами и смуглой спиной. Она довольно долго плес-калась в реке, испытывала моё терпение. Внезапно у берега, на мелководье, встала во весь рост. При всей своей наготе шагнула на песок отмели. Склонила голову к плечу, выжала руками из распущенной косы остатки воды и замерла, глядя на меня. Я не знал, что думала она в ту минуту, представ передо мною в таком виде, но был шокирован. Душа тихо ахнула от внезапного вос-торга. Мы замерли, присматриваясь, друг к другу. Эту девствен-ную красоту во всём её великолепии и грациозности наедине с природой, лишившую меня душевного равновесия, я видел впер-вые. Это был не зрительный обман, ни мираж – это была явь жи-вой женщины из плоти и крови. Я не считал себя знатоком жен-ской внешности, тем более не напрашивался на роль критика. В разном возрасте они по-своему привлекательны и интересны, но в данном случае она вызывала неподдельное моё восхищение. В первую минуту от неожиданности картины у меня перехватило дыхание, я окаменел и был не в состоянии двинуться с места. Хватило лишь сил и воли встать с бревна и замереть от волны не-объяснимого счастья, захлестнувшую меня. Вдруг показалось, что передо мной застывшее изваяние, выполненное великолепным мастером из тончайшего фарфора. Подумалось: если сейчас сорвусь с места и прикоснусь к нему, это хрупкое художественное произведение рассыплется в тисках моих рук. Она же, тихо улыбаясь, стояла в трёх шагах от меня, видимо, радуясь произве-дённому впечатлению.

– Ну, что вы медлите! – привела она вскоре в чувство мои мысли и мышцы к действию, – Разожгите сильней огонь. Мне надо согреться и обсохнуть. Забыла дома полотенце…

Она стояла от меня по другую сторону костра спиной к реке на фоне огромного чуть сплющенного жарой и собственным весом светила. Оно коснулось края земли и, растекаясь от жара, быстро оседало в редкие полосы наслоённых туч, бросало в просветы на землю последние пучки негреющих лучей. Она же, согреваясь, тянула руки к костру и, смутившись своим необыкновенным поведением, спросила:

– О чём сейчас думаете? – Считаете, я распущенная?

– Наоборот, ты прекрасна! Словно русалка явилась из глубин воды, которой без устали можно любоваться.

– Я исполнила своё обещание…

– Боже, прости меня! – подумал я, переводя с неё взор на темнеющее небо, с его, рассыпанной в бездне пока ещё тусклой звёздной пылью. – Я и так грешен перед тобой. Зачем испытыва-ешь меня нищего и слабого духом наедине с женщиной.

Её фигура на картине заката зари вдруг показалась мне девой сошедшей по световой дорожке с небес, из огненной планеты к жалкому земному огню. Подарком судьбы: необыкновенным и неожиданным.

Эти струящиеся из округлых бедер изящные линии ног с та-кими же округлыми коленями. Тёмной полоской внизу живота, лёгкой талией, заметно отделяющий верх тела с его матовыми полушариями груди. Эта лебединая шея, с венчавшей её головкой при распущенных волосах, льющихся с овальных плеч, ввергали меня в необъяснимое душевное состояние.

Вдруг неудержимо захотелось, очертя, ринутся к ней. Пере-шагнуть в едином порыве стену пламени, разделявшую нас, схва-тить её разом крепко в объятия. Тискать, мять, прикасаться жадно губами к каждой частице дразнящего тела, раствориться в нём. Не отпуская, оторвать её от земли, унести на руках в сгущающиеся сумерки, в луговое разнотравье. Уединиться с ней от сего мира со всеми его заботами и проблемами.

Невероятным усилием я сдержал себя. Устрашился от соб-ственной мысли и последующим неадекватным действием напомнить своим, ещё свежим на слуху поступком её мужа. Не сама ли за это его и осуждала. Вероятно, и мстила, увлекшись мною, надеясь получить взамен более надёжного душевного рав-новесия. 

Быстро темнело. Край неба за полосой леса, за которым почти успокоилось солнце, ещё теплился нежным розовым светом. Вместе с зарёю догорал и наш костёр. Тлеющие угли его, играя разноцветными бликами, быстро темнели, всё меньше отдавали тепла и света. Она к этому времени согрелась и обсохла. Смущаясь, тихо попросила:

– Пожалуйста, отвернитесь. Мне нужно одеться.

– Это трудно исполнить, – парировал я шутливо её просьбу.

– И, всё же…

– Хорошо, – подчиняюсь, вопреки желанию…

Я начал смутно догадываться: не издевается ли она весь вечер надо мной. Или совершает какой-то одной ей понятный обряд, которым сейчас жила и которому придерживалась всё это время.

Вскоре она уже стояла передо мной в земной одежде, потупив взгляд. Хотя было тепло, обнимая её, я чувствовал: она, что листок на ветру вся, как в ознобе, дрожит. Неожиданно ловко вы-вернулась из рук. Помедлив, ринулась от меня, минуя тропу, через валки сохнущей травы в целину луга. Не оборачиваясь, звонко и высоко крикнула:

– Догоняйте!

Землю покрыл ночной сумрак. Под ногами в траве ничего не было видно. Обширное поле с островками берёз и осин заметно поднималось на взгорье к селу. Там, вдалеке, наверху, редкие огни его домов, слившись с куполом тёмного неба, смешались в единое звёздное полотно. Не обращая внимания на невидимые рытвины под ногами и цепляющейся за них жгуты травы, я ринулся следом. Она бежала, высоко поднимая ноги, и заразительно смеялась. Не давалась в руки, постоянно меняла направление при моём приближении к ней, пока не упала в изнеможении в свеже-собранную копну. Она часто и порывисто дышала. Широко от-крытые глаза её блестели. Я склонился над ней. Она схватила мою руку, притянула ладонью к своей груди:

– Чувствуете, как бьётся сердечко!

Душа моя, избавившись от дневных забот, вдруг наполнилась до краёв нежностью от радости, которая рвалась сейчас наружу, заставляла учащённо биться и моё сердце.

Я целовал её прохладное лицо, глаза, её ладони, которые она, откликаясь на ласки, подставляла мне. Я чувствовал как в её пальчиках, вибрируя, пульсирует радость. Они с каждой минутой оживали, наливались всё больше теплом, отзываясь мне нежно-стью. Это были не просто касания, это был тонкий женский намёк, жест, выражающий полное доверие. Я жадно потянулся к влажным приоткрытым губам, принимая её покорность и реши-мость…

Потом она медленно отстранила меня, присела, прижавшись спиной к копне. Долго молчала, отвернув голову в сторону. В её поведении чувствовалась запоздалая стыдливость. А вокруг, не обращая на нас никакого внимания, кипела другая, своя ночная суета, схожая в чём-то с нашей общей жизнью. Наверху, в небес-ной бесконечной мгле с её нарождающейся половинчатой луной о чём-то перемигивались огоньками мириады звёзд, проливая на землю, на нас свой таинственный серебряный свет. Здесь же, на земле, в густой траве, в этом огромном открытом концертном зале ночным невидимым дирижёром управлялся разноголосый хор. Не умолкая ни на минуту, вокруг нас в траве стрекотали бесчисленные кузнечики. Вторя им, перекликаясь, частили перепела, в низинах скрипели охрипшие коростели. И всё это пело о жизни и любви.

– Увидимся ли завтра?

– Завтра?

Она, задумавшись, смотрела вдаль на последний зыбкий всплеск погасшего дня и рассеянно перебирала губами стебелёк.

– Завтра мне будет стыдно за моё безумие. Я должна помнить, что всё же замужняя женщина. Нам нельзя больше встречаться. Иначе из паутины любви нам никогда не вырваться. Договори-лись?

– Договорились, – ответил я упавшим голосом.

Она смотрела на меня смущённо и печально. 

– Мне было с вами хорошо. Этот вечер навсегда останется в памяти одним из лучших моих дней. А теперь пора возвращаться.

Я помог ей подняться за протянутые руки, привлёк её к себе и потянулся к лицу. Она застенчиво отвернула голову.

Потом привычными женскими движениями оправила платье, стянула на затылке резиновым колечком в узел волосы.

В кромешной темноте, в поисках тропы мы все-таки заблуди-лись. Непонятно как перед нами оказалась низина шириной с де-сяток метров, залитая накануне прошедшим дождём. Она в нере-шительности остановилась. Обходить болотце в темноте, не видя его границ, не хотелось. 

– Возвращаемся, – потянула она меня в обратную сторону.

– Зачем? Пройдём…

Наклонившись, поднял её на руки и прижал к груди. Я нёс её по траве, залитой по щиколотку ног водой в намокшей обуви, це-луя руки, обвившие мои шею и плечи. Она притихла, лишь шепо-том роняла:

– Зачем вы так… Мы же договорились.

– Да! Но с завтрашнего дня.

– Вы неисправимый нахал.

В полночь, в полнейшей темноте, в начале её улицы, дальше которой запретила провожать, она все же быстро и нежно поце-ловала меня в щеку и, не оглядываясь, направилась к дому.

Последующие дни её словно подменили. Она всячески избе-гала общения на отвлечённые темы. Только конкретно о работе. При выдаче накладных, краснела и отводила в сторону глаза. Помня её настоятельную просьбу и моё обещание не беспокоить, я старался реже появляться в конторе. Понимал: ей необходимо успокоиться, привести свои мысли в порядок. Потому больше проводил времени в мастерской гаража или выезжал на лесосеки проверять состояние техники. Настроение было отвратительным. В тоже время замечал, что и её мучит наша неопределённость. Так продолжалось с неделю, вплоть до её отпуска в последних числах июля. Задолго до этого она говорила, что использует его для поездки к двоюродной сестре в город с целью поступать в учебное заведение. 

Я же неожиданно для себя, вскоре после её отъезда, уволился и выехал домой к матери. Я не всегда ладил с недавно назначен-ным к нам новым главным инженером, не имеющим достаточного опыта работы с людьми. С ним, несдержанным в поступках с подчинёнными я не однажды вступал в перепалку. В тот день, сорвавшись, на вечерней планёрке, при всех присутствующих по-советовал ему полечиться в психиатрической больнице. После этого подал на увольнение. Директор пытался нас помирить, но я, как говориться, закусил удила. Недолго погостив у мамы, я по совету товарища уехал трудиться на север.

Через год с лишним, находясь в отпуске, как обычно задер-живаюсь на неделю в гостях у мамы. Случайно перебираю в ящике комода давнюю почту: письма, праздничные открытки, те-леграммы как мои, так и родственников, которые она бережно хранила годами. Среди вороха бумаг попались два письма, адре-сованные мне. Конверты были заполнены аккуратным женским подчерком без обратного адреса. Они оказались вскрыты и, веро-ятней всего, прочитаны. Подчерк показался знакомым. А штамп почты отправления возвратил память в недавнее прошлое. Одно письмо было датировано спустя месяц после моего отъезда из села, второе – больше года назад, незадолго до моего отпуска. Сердце моё затрепыхалось в груди. Дрожащими пальцами вынимаю бумагу. Пропускаю глазами первые строчки, обычные в таких случаях приветствия. Вникаю с волнением в последующие ниже слова, заполнившие страничку тетрадного листка:

«Зачем вы поспешили уехать, не дождавшись меня? Прове-дённые в городе три недели отпуска показались мне мучительной вечностью. Я поняла, что скучаю по вас, что люблю так, как ни-когда никого не любила. Несмотря на занятость, с нетерпением считала не только дни, но и часы до отъезда. Выйдя на работу, узнала о вашей ссоре с начальством и необдуманном увольнении. Я сожалею об этом. Сожалею, что была в последнее время равно-душна к вам и холодна. Это в действительности не так. Игра в молчанку стоила мне больших душевных переживаний. Хотя я замужем, но люблю вас! Да, люблю, люблю!  В последние дни с трудом удерживалась от соблазна мило улыбнуться вам. При этом незаметно наблюдала за вами. Было больно видеть и ваши страдания, рассеянность и нервозное поведение. Видимо, это также одна из причин, послужившая толчком к вашему увольнению. Судьба, вероятно, разлучила нас навсегда. Если чудеса и бывают на свете и случай сведёт нас вместе или всё же решитесь посетить наши края, знайте: я ваша! Встретив, отдам всю горячку души…»

Я был в шоке от письма и донельзя взволнован. Мысль о том, что она всерьёз полюбила меня, и наша встреча не была времен-ным её развлечением в отместку мужу, разрывало покаянно моё сердце. Слёзы жалости и запоздалого покаяния наполнили мои глаза: «Какую женщину потерял…»

Ниже была короткая приписка:

«Можете порадоваться за меня! Поступила на заочное отде-ление. Надеюсь, по окончании учёбы остаться жить и трудиться в городе. Заодно думала вас удивить срезанной косой. Все говорят, – новая причёска мне очень идёт…»

Ай, да мама! Так может поступить только она, мудрая и рас-судительная. Скрывая от меня письмо, оберегала тем неизвестную ей далёкую женщину от возможных проблем в её судьбе. Душа не находила выхода эмоциям. Она запоздало металась в поисках разрешения возникшей ситуации. Спустя время, я не знал какие действия теперь предпринять с моей стороны. Ехать к ней через две области, – опоздаю на работу, да и муж уже дома. Не зная её точного адреса, не слать же свои жалкие оправдания, спустя столько времени «на деревню дедушке». Тем более, письмо может попасть в чужие руки и только навредит ей. В безысходности обернулся в угол комнаты на висящие на стене над маминой крова-тью потемневшие иконы. Обращаясь к ликам святых, мысленно попросил у неё и у всевышнего прощения…

Второе небольшое письмо разрешило отчасти мои волнения, успокоило в какой-то мере хаотично мятущиеся мысли:

«Вернулся со службы муж. Я с тревогой и неприязнью ожи-дала увидеть оголодавшего самца, но он меня приятно удивил своим поведением. Это был совершенно другой человек. Вероят-но, годы одиночества и разлуки пробудили в нём человеческие чувства и мужское достоинство. Он целыми днями проводил время с дочуркой: играл и развлекал её. Ко мне проявил такое внимание и неподдельную нежность и заботу, что ледяная душа моя к нему с каждым днём начала отходить и таять. Стали налаживаться и отношения с его ни в чем, ни повинными родителями, куда я вскоре переехала от мамы по его настоянию. Я, кажется, начинаю тянуться к нему, скучать, ожидая, когда он придёт с работы, чтобы встретить с улыбкой на пороге дома и вкусно накормить. А нас как судьба свела неожиданно, также неожиданно и развела. Надо соглашаться с тем: всё, что ни делается в жизни, делается, видимо, к лучшему. Прощайте! Всё же иногда вспоминайте меня. Да храни вас Бог!..»

«Любил ли её?» – Задавал себе я бескомпромиссный вопрос, требующий прямого и честного ответа.

«Да, любил! Искренне, всеми чувствами и помыслами».

– Была ли она лучше ранее встреченных дев, – спрашивал из-нутри меня другой, схожим голосом.

– Да! – откликался я, – лучше! Потому как одни, со временем блуждая в извилинах мозга, лишь остаются на задворках долгой памяти. Как единицы в невидимой личной картотеке: с размытыми лицами, без имени, даты встреч и расставаний.

– Может, не лучше? – настаивал неуверенно второй.

– Да. Если не принимать во внимание восторги и волнения, эти счастливейшие моменты жизни, пролетевшие невероятно чудным мгновением, наполнившие душу необъяснимыми порывами страсти.

Так было со мной однажды в детстве, когда мне подарили трёхколёсный велосипед. Мечту, которую видел у других малы-шей и выпрашивал её, хныча у родителей.  Накатавшись за день по тротуару, усталый и счастливый, я первое время оставлял его на ночь у изголовья кровати. Проснувшись утром, касаясь спросонья ручонками прохладного железа, убеждался, что счастье моё рядом и никуда за ночь не делось, что любимый предмет ждет, не дождётся дня. Позже, увлекшись взрослым велосипедом – тот первый, на трёх ногах, с которого боялся упасть, стал мне безраз-личен. В зрелые годы, испытывая иные чувства и переживания, далёкие детские восторги казались наивными и смешными.

Всё в мире со временем оказывается в прошлом: молодость, ревность, ненависть, разочарование в неисполненных надеждах. Только любовь не имеет прошедшего времени, с её неистощимой и непостижимой прелестью общения. Она бессмертна. Порой, воро-ша память, я вижу и ощущаю всем существом тот июльский вечер в его мельчайшей подробности. Вижу её чёткой живой плотью на фоне заходящего на горизонте огненного шара. Слышу звук её голоса, который безошибочно, спустя годы, отличу от любых женских голосов. Вижу её на белесой песчаной косе речушки с забытым названием. Эту молодую деву потрясающей внешности, освещённую малиновым светом углей костра, над которой при-рода, вероятно, не без участия всевышнего, вылепили  прекрасное женское тело. Женщину, похожую на библейскую Еву, только совершеннее чем изначально.

                                                                         

СОКРОВЕННОЕ

Это было в пору моей молодости в один из летних дней на берегу небольшого лугового озера, заросшего цветами. Она нето-ропливо шла в длинном до пят лёгком розовом платье по его вод-ной глади. Ступала лёгким шажками с одной раскрытой зонтом белой лилии на очередную корзинку цветка. Осторожно перехо-дила с противоположного берега и, прижав руки к груди, смотрела себе под ноги, боясь оступиться. От её маленьких ступней и слегка вздрагивающих под её весом цветов, на поверхности  озера возникала едва заметная  дрожь.

На берегу, толпа парней нетерпеливо ожидали её прихода и каждый из них восторженно махал руками, приглашая к себе. Лишь я один стоял в стороне, Стоял в томительном ожидании без всякой надежды на её благосклонность к моей персоне. В это было трудно поверить: к нам шло ни божество, ни мираж, а такой же земной человек одной с нами плоти и крови, без которого не пред-ставлял своё будущее. Мечта каждого из нас и лишь одному светила счастливая судьба. Но что-то тревожило девушку. Какая забота могла беспокоить эту, трудно поддающуюся перу, женскую грацию?

Задумчивое лицо её выражало заметное беспокойство. Она, словно пава, ступила на берег. Подняла печальные глаза и… удача: из всех устремившихся к ней поклонников, протянула един-ственному мне свои руки. Тихо улыбнулась и лишь для моего слуха прошептала единственное слово: «Люблю» – и я всё по-нял…

Во взгляде, устремлённом на меня, ощутил в её душе такую неуёмную нежность, которую способно дарить только вспых-нувшая в сердце любовь. И  страх за своё завтра, что и было при-чиной её печали. Я захлебнулся от непомерного сладкого счастья. В восторге шагнул навстречу. Взял в руки её ладошки, нежно прикоснулся губами к их вздрагивающим от волнения пальчикам. «Поверь, нам вместе будет хорошо», – шепнуло ей моё благодар-ное сердце. И она поверила. 

Озабоченность, мучившая её, наконец, разрешилась. Она, словно сбросила с себя непомерно тяжкий груз, облегчённо вздохнула, улыбка пробежала по её посветлевшему лицу.

Теперь мы остались одни. Стояли на берегу, взявшись за руки перед Вселенной, сами являясь частицей её Вечности. Наши мысли, души и сердца объединились в одно огромное чувство ра-дости и взаимного понимания, которыми хотелось делиться со всем миром. Время не властно было над нами. Оно пролетало бе-лыми и грозовыми облаками. Мы шли под палящим зноем и про-ливным дождём. Небесные радуги воротами в мир открывали нам всё новые и новые дали. Мы брели по млечному пути среди его бесчисленных тускло светящихся звёзд, и дорогу нам освещала Вифлеемская звезда. И всегда, и везде вместе делили радости и невзгоды. Даже жизнь в шалаше, с его ложем из тысяч луговых цветов казалась раем – раем нашей любви, что и было величайшим чудом всей моей жизни.

Счастье, переполнявшее мою душу было так велико, что, ис-пугавшись потерять его, я в страхе вздрогнул… и проснулся. 

Три белые лилии, сорванные на озере во время последней рыбалки, стояли на столике в высокой ажурной вазе с водой, символизируя три ценности жизни: Веру. Надежду. Любовь. Моя же любовь, так разительно схожая с девушкой, встреченной во сне у озера, беспечно спала рядом. Спала, разметав роскошные волосы по ночной подушке. Я прикоснулся к лепесткам её нежных губ. Они вздрогнули, будто ждали этого прикосновения, ожили слабой улыбкой и сонно прошептали: «Любимый» – и я поверил…

   

НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ

– Опять прячешь пирожки! – делаю притворно возмущённое лицо.

– Всё боишься, все съем?

– За тобой не задержится, обжора…

Я смеюсь. Встаю из-за стола после новогоднего ужина, под-хожу со спины к жене, обнимаю её за талию, чмокаю звучно в шею:

– Успокойся, Аннушка! Глянь, столько еды наготовила. Глаза разбегаются, а ты по-прежнему прячешь от меня пирожки. Всё укоряешь за первые, испечённые воскресным вечером, спустя не-делю как поженились.

– Ну не я съел их все тогда! – наверно в сотый раз, привирая, оправдываюсь перед ней. С очередного оправдания, превратив-шегося со временем в притчу, начинается давний спор из-за нанесённой мною ей обиды, от которой из трусости до сих пор упорно открещиваюсь. А жена добивается от меня честного при-знания. Извернувшись в самом начале, я не могу набраться муже-ства остановиться, и вру с тех пор как по натоптанной дорожке.

– Кто же, как ни ты извёл их, Серёжа! – не впервые запальчиво наступает она.

– Сколько раз можно говорить,– их сгрызли мыши, – упорно открещиваюсь от неё очередной нападки, – вспомни: мы были вынуждены жить почти год во временном жилье?  Там была уйма этой твари!

– Всё помню, но не помню, чтобы досаждали.

– А я помню, – продолжаю изворачиваться потому, как не на кого мне больше ссылаться. 

– А я нет, но твёрдо помню: испекла два десятка пирожков, чтобы хватило и на следующий день. Девять ты сразу проглотил. Не жуя, слопал. Как не подавился ими, не лопнул твой необъёмный живот. Остальные отложила на следующий день. Дура, по молодо-сти доверяла тебе. Обидно было, – утром на работу идти, думала к чаю пару пирожков на завтрак съем, а тарелка с выпечкой оказалась пустая. Промолчала. От расстройства до слёз ушла голодная. 

– Зато всю ночь шептала мне… 

– Что я шептала? – жена начинает заводиться.

– Сладенький мой говорила и не раз…

– Не помню, не говорила. Ты всё выдумываешь, как и своих мышей. Не зря ночью ежечасно бегал на кухню. Выходит, вместе пировал с мышками.

На меня почему-то всегда находит необъяснимое до сих пор жуткое обжорство её стряпнёй.  Жена периодически в будни и в праздники меня ею балует. И в первую очередь среди подобной снеди – её пирожки. Они особенно удачно получаются у неё с любой начинкой, и я ужасно их обожаю. Ещё горячие, пышные, мягкие, изумительно вкусные готов глотать их в огромном коли-честве пока с трудом не начну дышать. Оберегая меня от воз-можной беды перееданием, с того памятного дня жена стала в дальнейшем ограничивать их, чуть ли не до выдачи поштучно.  Потому убирает сейчас пирожки подальше от греха с моих глаз, предварительно сосчитав оставшиеся в наличии, и не впервые делает замечания: «Нечего живот разъедать. Противно смотреть на вас, «беременных» мужиков…»

Спустя годы, я внезапно решился не супротивиться ей дальше и прекратить нескончаемое враньё: проявить мужество и положить конец нашей размолвке за совершённый давний проступок. Со-бравшись с духом, глядя покаянно жене в глаза, признаюсь:

– Ну, я все съел тогда! Сам не помню, как получилось. Прости, если можешь и привожу в свою защиту весомые, на мой взгляд, аргументы:

– Без твоих пирожков, откуда взять мне было сил и энергии на нашу бессонную и удивительную ночь. А «сладенький», не отпи-райся, говорила не раз и всё это благодаря твоим пирожкам.

– Не помню, не говорила, – теперь уже вредничает она. По её посветлевшему лицу всё же вижу: добившись, наконец, истины, вроде, прощает меня, но санкции по отношении к пирожкам и, во-обще, ко всем её будущим выпечкам: на пироги, шанежки, рогуль-ки не снимет. Они будут висеть надо мною как Дамоклов меч, до скончания дней моих. Потому, как за моё здоровье жена беспоко-ится больше чем я сам. Хотя обидно просить за какие-то пустяки прощения, но итог радует и вселяет надежду на счастливое завер-шение первой ночи нового года.

Развеяв тень недоверия, я для укрепления нерушимости дружбы между нами, предлагаю жене прогуляться, как во все времена, по ночному городу. Посетить новогоднюю площадь с её ёлкой и ледяными аттракционами. Она смотрит на разрисованное северным морозом оконное стёкло, поёживается, словно уличный холод уже проник под её домашнюю одежду и отменяет моё предложение: «Холодно! Да и поздно, на дворе давно ночь».

Следом за ней угасает и моё желание брести наедине с морозом по опустевшим улицам. Раньше, когда сыновья были малыми, мы, укутав их теплее, усаживали друг за другом в санки, и я тянул наш на полозьях обоз на городскую ёлку. Там всей ватагой, со смехом и визгом ребят, катались с ледяных горок. Теперь старший живёт своей жизнью вдали от нас, а младший в прошедшем году только призван в армию. В эту новогоднюю ночь мы впервые с женой одни. Мы переходим в зал, где с вечера не умолкает телевизор. Там сцену телеканала заполонили полуголые и размалёванные, как папуасы, певички девяностых годов с накаченными гелием ягодицами и губами. Они прыгают по –  обезьяньи, исторгая под оглушающий грохот попсы примитивные песни. Вскоре у жены смыкаются ресницы, она начинает клевать носом, затем вздрогнув, объявляет: «Всё, иду спать…»

Давно знаю её лисичью уловку. Уставши за день в домашних хлопотах или каким-либо невниманием с моей стороны, при при-ближении к ней в постели способна мгновенно притвориться спящей.

Вот и сейчас, как в подобных случаях, она поворачивается на правый бок спиной ко мне и затихает. Подвигаюсь со своей поло-вины вплотную на её территорию, целую её оголённое прохладное плечо. Обнимая, кладу левую руку ей на грудь, чувствуя ладонью через тонкую ткань ночнушки волнующие меня  упругие холмики. Через минуту она полусонная бормочет: «Убери, пожалуйста. Рука тяжёлая, трудно дышать».

Всё же, надеясь на желаемый исход, перевожу руку с груди на талию. Помедлив, рука по–воровски начинает двигаться от по-ясницы вниз. Замирает от нахлынувшего внезапного волнения. Кровь во мне оживает, возмущается, напрягает все мои мышцы, мысли, само существо. «О, мгновение удачи, – шепчу про себя, – Повернись же ко мне, любовь моя!..» Но получаю лёгкий шлепок ладонью по руке, и я возвращаю её на прежнее место. «Угомо-нишься ты, наконец, – полусонно ворчит она, – устала я, спать хочу…» Я послушно замираю, страшась шелохнуться.

Вскоре её тело мелко несколько раз вздрагивает, словно кто-то изнутри лёгкой дрожью изгоняет напряжения дневной суеты. Дыхание постепенно становится ровным, глубоким; теперь я уве-рен: жена спит без притворства, по–настоящему. Осторожно освобождаю её от своих оков, медленно, боясь сорвать её пока чуткий сон, перекатываюсь на свою половину с мыслью: «Отдох-ни, милая. Знаю, утомилась, проведя на ногах два выходных дня на кухне, наполняя как всегда неистощимой фантазией новогодний стол».

Я же терпеливо буду ждать своего часа. Завтра, когда она проснётся, я повторю попытку исходя из прежнего опыта. Знаю: утром, ещё полусонная, тёплая и мягкая вся потянется ко мне. С той же тоскливой радостью я потянусь навстречу, целуя её ладони, лицо, волосы. В ожидании томящего изнеможения, восторженно замирая, уткнусь лицом в ложбинку её груди. 

Не всегда исполняются мои желания, но к счастью, чаще всё же случаются. Ведь она вся моя. От подошвы ног до корней волос: её руки, ноги, грудь, туловище, голова. Не только всё, что движется, обнимает, говорит, смотрит, слышит, но и что внутри её оболочки. Всё это с определённых пор принадлежит не только ей, но в равной степени и мне. Любая частица её существа – моя сердечная радость, личная головная и душевная боль. Радость, если она здорова и светятся живым блеском её глаза, и губы её растягиваются в счастливой улыбке, когда смотрит на окружаю-щий мир любопытным взглядом беззаботного ребёнка. Болью и горечью отзывается душа моя, если даже малая частица её орга-низма внутри ли, снаружи ли начинает хандрить, выходить из по-виновения, беспокоить и истязать её. В такие дни мучаюсь бес-сонницей, пока она не выздоровеет, нет мне покоя ни днём, ни ночью. Готов поднять на ноги всех врачей, всю больницу, везти куда угодно, в любое врачебное учреждение, лишь бы прошла её хворь.

Эта любовь к  женщине! С чего она началась? Думы хаотично нагромождаются одни на другие, пытаются выстроиться в строй-ную линию, бегут, опережают восприятие сознанием.

Первые ростки любви к женщине проявились во мне не с того ли момента, когда я объявился на свет божий. Когда расстался с материнским началом, с ее тесной, но уютной и теплой люлькой, где утомительно для себя и своего здоровья, но с радостью и надеждой она вынашивала меня многие месяцы. С первым днев-ным светом, коснувшимся моих глаз, болевым криком при первом вздохе, наполнившим лёгкие живительным воздухом вечной Все-ленной, первым прикосновением к соску материнской груди. С её пахучим теплым молоком, вкус которого воспринял язык через его железы, сосущими и чмокающими от жадности младенческими губами. Это материнское молоко дарившее мне первоначальное существование.

Не с помощью ли языка и губ проявились другие признаки выражения любви между мною и кормилицей: мой первый лепет, первые неуверенные шажки при её поддержке, первый всплеск человеческой речи в развивающемся мозгу и не без её помощи моего растущего интеллекта. Эта сыновья любовь к женщине – матери, подарившей жизнь и охранявшая её в течение многих лет, укоренилась во мне до скончания дней моих. 

Подрастая, в дворовых играх неосознанно проявились тяга и неуёмное любопытство к чужой, совершенно незнакомой мне девчушке в платьице и с бантом на голове. С её так разительно непохожим голосом и внешним видом на нас мальчишек. Позже юношей: первая девушка, вошедшая в мой внутренний мир, пер-вым трепетным прикосновением к ней, первым сладким ожогом её губ. Когда мы, как в розовых очках, смотрели на мир и сердца наши от избытка чувств витали в таких же розовых облаках. С той робкой репетиции влюблённости, бесценного и трагического опыта любви, с которой по непонятной причине раздвоился наш путь. Но, оставшись навсегда в памяти, позже началось моё осо-знанное увлечение другой девушкой, потрясшей до основания мою холостяцкую жизнь и до которой вели все мои дороги, тропинки и думы. К ней, доверчиво раскрывшей свои объятья, я распахнул восторженно навстречу руки. И две наши души, её и моя душа, дополнившие друг друга и освещённые одним потоком света сольются в одну. С той, с которой  хотелось быть рядом  каждую минуту, ежедневно и всю жизнь.

Это великое счастье любить вложили в меня мои предки: прабабушки и прадедушки. Их опыт, глубинный свет души, тайна, чистота и печаль любви, переданной от них через века с молоком моей матери живут во мне на губах, на языке, в крови особым ритуалом через обогащённую ими мою память и сознание. Боже! Сохрани всё это во мне, не истощи его запасы! Если ты есть в трёх лицах в мире, в котором я и моя женщина пока полны сил и энергии, не разлучай нас. Меня же на распутье в трёх измерениях: пока неверующего и сомневающегося в тебе, но начинающего верить, не уведи её в будущем в иной мир раньше меня. Если она в твоих глазах всё же преступница, отравившая ядом любви мои душу и сердце, заслуживает ада, то оставь и мне немного места там, хотя бы у ног её. Не лишай меня даже этой горько радости. Ибо не представляю себя без её земного очарования даже в твоём невидимом мире. Ради чего здесь, на земле, презираю усталость, даже смерть в надежде быть всегда рядом с её музыкой голоса, заразительного смеха, игры лукавых глаз, тревожащих моё соз-нание… 

От нахлынувших дум не спится. Спускаю ноги с постели на пол. Сажусь, затем, не потревожив спящую жену привычно в су-мраке комнаты на ощупь, выхожу в прихожую. Тихо прикрываю за собой двери спальни. Включаю свет, тепло одеваюсь, следую через зал с его новогодней ёлкой, через двойные балконные двери выхожу на балкон. Открываю створку окна, высовываюсь по пояс наружу, глубоко вдыхаю в лёгкие бодрящий морозный воздух улицы. Спиртовой столбик термометра, закреплённый снаружи рамы, замер ниже сороковой отметки. Ветви тополей и берёз, – эти извечные спутники городских улиц побелели от изморози. Тепло от стен и крыш зданий при полном безветрии, поднимаясь отвесно вверх в темноту неба, превращается холодом в пар; Там он мгновенно застывает, уносится уличным сквозняком и с лёгким шорохом оседает инеем на деревья, провода и одежду прохожих. Сквозь морозную пелену неба смотрят на землю равнодушные ко всему побледневшие звёзды с его отощавшей луной.

Город медленно идёт ко сну. Постепенно гаснут окна домов, всё реже, торопливо, пряча лица в воротники, пробегают по улице поздние прохожие. А думы мои уже привычно бегут в другую область переживаний, в область будущего. 

Что ждёт нас в новом году? Мне это неведомо. Даже на не-большом отрезке между фазами нарождающейся сейчас луны, не говоря, за все триста шестьдесят  пять его дней?  Как в эту памят-ную ночь мне неведомо, – в год тридцатилетия нашей семьи моя женщина начнёт задыхаться. Губы её станут синюшными, почти до черноты, как это ночное зимнее небо, нависшее сейчас над нашим домашним уютом, на бездну которого я смотрю с надеждой и страхом. Когда врождённый порок сердца, до этого изредка беспокоивший её, взял верх над её молодостью и сдавил его без-жалостно своими тисками. Эти бесконечные, полные тревог меся-цы хождений по врачам с недельными стационарами с их бесчис-ленными капельницами, попортившими иглами на руках её вены. Эти жалкие, почти бесполезные лекарства, которые лишь продле-вали на время её мучительное существование, а жизнь, висящая на волоске, готово была в любое время оборваться. Когда врачи объ-явили жене приговор: или незамедлительная операция, или… и без слов был понятен печальный исход. Эти долгие переписки с клиникой в столице, работники которой каким-то образом ухит-рились потерять высланные заключения и анализы врачей и отка-завшие на этой почве в операции. В областном центре ещё моло-дой и неопытный хирург, вникнув в восстановленную историю болезни, откровенно признается в своём бессилии. Когда отчаяние подойдёт к пределу, до полной безысходности, помощь придёт неожиданно с другой стороны, из соседнего города в двухстах ки-лометрах от нас. Там стараниями талантливого хирурга, ученика признанного в мире российского врача, откроется кардиологиче-ский центр. Жена, благодаря участию всех заинтересованных в её судьбе людей, окажется одной из первых его пациенток.

Неведомо мне было в эту морозную новогоднюю ночь, что буду знать день и примерный час операции. Когда ближе к полу-дню, каждую минуту с тревогой думая о жене, внезапно почув-ствую давящую боль в груди. А ей, находящейся в тот момент под наркозом на операционном столе, распиливают рёбра, вскрывают грудную клетку, вставляют расширитель для доступа рукам хирурга к сердцу, подключают его к искусственному аппарату. Как дико взвоет и моё здоровое сердце, когда скальпель в руках хирурга прикоснётся к её сердцу, остановленному на операцион-ном столе. Как вдруг меня кинет в жар и станет трудно дышать, как лихорадочно расстегну пуговицы полушубка, подставлю грудь кружившему снежную пыль ветру. Как горячие слезы покатятся из моих глаз, смешаются с февральской вьюгой, кидающей в лицо мне пригоршни снега. Потому, как отпросившись в тот день у начальства с работы, я не находя себе места, бесцельно замотаюсь по городским улицам и мысленно обращусь к Богу. Дабы он вложил в этот ответственный момент в руки врача свой волшебный инструмент. Я же, вконец обессиленный, после многих часов брожения устало опущусь на промёрзшую и занесённую снегом скамейку, оказавшись каким-то образом на территории детсада, где трудится жена.

А как радостно вспорхнёт птицей душа моя, когда на номер домашнего телефона, оставленный женой в центре поздно вечером дежурная медсестра, наконец сообщит мне о прошедшей благополучно операции. Я же, постепенно успокаивая свои стра-дания, подойду к окну, горячо и благодарно кину взгляд на улицу с её утихающей метелью, на проясняющееся от туч небо, с его редкими в просветах звёздами и такой же, как сейчас тощей, по-хожей на запятую, луну.

Те испытания, ещё поджидавшие нас в будущем и проверив-шие нашу совместную жизнь на прочность в эту новогоднюю ночь ни мне, ни жене к счастью были не ведомы.

А пока!.. Пока я полный радужного настроения и основательно продрогший, возвращаюсь в тёплую спальню. Включаю на минуту на прикроватной тумбочке свет ночной лампы, смотрю с неж-ностью на спящую жену.

Она поджала под себя по–детски колени, разметала волосы на смятой подушке и улыбалась чему-то во сне.

  

БОЖЕ, ГДЕ ТЫ?..

Это было смутное время вскоре после развала Союза. Когда в разгар первой чеченской войны оружие растекалось по стране и, зачастую, оказывалась в криминальных руках. Когда, сорванные войной народы Кавказа, особенно её безработная молодежь, при-выкшая комфортно жить в своих курортных краях, заполонила тюменский север и прилегающие области. Когда организованные банды крышевали первых предпринимателей и целые предприя-тия. На автомобильных дорогах почти безнаказанно хозяйничали бандиты, где бесследно исчезали легковые и грузовые машины с товарами, порой вместе с водителями. А власти на местах не в состоянии были обуздать эту напасть. Когда руководители пред-приятий сознательно банкротили свои отрасли, обесценивали их через акции, затем скупали за бесценок бумаги у обнищавшего населения, в итоге становясь за короткое время миллиардерами. Когда обезлюдивались сёла и городские посёлки. Это – «когда» можно перечислять бесконечно. В такое неспокойное время нас с женой, находившихся в отпуске, неудержимо потянуло совершить путешествие на своей машине в армию, где проходил службу младший сын.

Стоял июль. Солнце неделю как нещадно жгло своими лучами высохшую землю. Духота преследовала нас на всём пути, начиная с нашего сибирского городка и далее через Тюмень, в одно из районных сёл на севере Свердловской области, в ста километрах от города Серова. Там, среди тайги и болот, затерялась эта полузабытая воинским начальством часть. Не было желания печься в вагоне пассажирского поезда с пересадками. К тому же неизвестно было, с какой станции каким транспортом добираться в эту пропащую лесную глухомань. Потому решили: сподручнее ехать на «восьмёрке», выделенной мне предприятием год назад в счет задержанной зарплаты. Если бы заранее предвидели поджи-давшие нас в дороге приключения, мы хорошо бы подумали, прежде чем решиться на это сомнительное путешествие.

Вначале по равнинной местности, полого поднимаясь на вершины увалов и также плавно скатываясь вниз, минуя Сверд-ловск, мы повернули на Нижний Тагил и влетели в восточный склон Уральского Хребта. Часами кружились в потоке машин по серпантинам горных дорог. Порой, при встречных разъездах, ока-зывались на обочине в метре от пропасти.  Дома внизу, на равнине, смотрелись с высоты жалкими спичечными коробками. Жена с каждым разом от страха охала, закрывая ладонями глаза.

В город, с его разбитыми дорогами улиц, загазованностью от сталелитейных и военных заводов, не стали заходить. Решили, не доезжая до города, обойти его по местной объездной дороге и вновь выйти на федералку, ведущую на Серов. Этим мы значи-тельно выигрывали в расстоянии и во времени. Тем более на вы-ходе из неё на карте стоял значок заправки топливом.

Перед своротом, у водителя грузовика с местными номерами, стоящего на обочине, интересуюсь этим маршрутом.

– Как тебе объяснить, – ответил он, кинув взгляд на номер нашего региона. – Дорога вроде нормальная, но избегают её местные шофера. Неспокойная она. Ни жилья, ни души вокруг и всё лесом, – порядка двух десятков километров. Всякое на ней случается. Потому собираются по несколько машин и колонной идут. Вместе безопаснее. Пару минут назад проехало несколько грузовиков. Может, нагонишь или жди других.

Я решил не терять время и присоединиться к шедшему впереди нас транспорту. Мы идём быстрее. Не сомневаюсь – нагоним. На всякий случай достаю из багажника взятое с собой ружьё, вкладываю в стволы два дробовых патрона, кладу его на заднее сиденье, маскирую одеждой. Тревожный взгляд жены на мои действия, не вводя её в курс разговора с водителем грузовика, успокаиваю: 

– Не волнуйся! Всё в порядке, ружьё собрал на случай. Това-рищ предупредил: медведи могут быть на дороге, а ружьё, чтоб отпугнуть их. 

Она не верит и предлагает идти через город. Женщины тоньше восприимчивы на приближающуюся опасность. Я же не хочу выказывать свою трусость, настаиваю на раннем варианте. Мало ли наговорил хозяин грузовика. Наслушался местных баек.

Вскоре, примерно на половине дороги, на одной из прямой вдали показался хвост идущих машин. Прикинул: минут через пять пристроюсь к ним. Тут же на встречной полосе вижу на обочине видавшего виды «жигулёнка» с местными номерами. Из него вываливается здоровенный детина и, преграждая нам путь, от-чаянно машет рукой, предлагая остановиться. По привычке, узнать проблему человека, торможу. Не давить же его стоящего посреди дороги. Не успеваю полностью остановиться, а жена смотрит на быстро приближающего мужчину кавказкой внешности и, внезапно изменившись в лице, скороговоркой бьёт тревогу: 

– Не выключай мотор, не выходи из машины, заблокируй двери.

Я и сам вижу: ситуация пока не очень прозрачная, но жду. Опускаю стекло своей двери на ладонь. Мужчина суёт свой с горбинкой нос в щель и с акцентом, растягивая слова, говорит:

– Да-ра-гой! Помоги бензином. Продай.

Хотя у меня в багажнике имелся на подобный случай полная канистра, объясняю:

– Сам страдаю.

Почему я должен раздавать его всем желающим налево и направо. Тем более, в те годы заправок на дорогах было – кот наплакал. Меня начинает разбирать досада. Кричу ему в проем:

– Ты только мимо заправки проехал! За кого меня принима-ешь?

Краем глаза вижу: по незаметному взмаху его руки за спиной, из стоящей машины вываливаются ещё два бугая и спешат к нам. Теперь ситуация прояснилась. Его намеренья понятны, – выманить меня из машины, а там дело техники. Он рвётся вперёд, преградить мне дорогу, но не успевает, я с пробуксовкой колёс срываю машину с места. В последний момент он бросается всей тушей сбоку на капот двигателя, загораживая обзор через лобовое стекло. Протаскиваю его около сотню метров на скорости и резко торможу. Он, как весенний снег с покатой крыши, падает перед машиной. Сдаю десяток метров назад, выскакиваю наружу, хватаю ружьё. Видя меня вооружённым он, прихрамывая, бросается через кювет и исчезает в придорожных кустах. Двое, бегущие на помощь своему подельнику, успели одолеть половину пути до меня. Разряжаю один ствол в воздух. Это их останавливает.

После всех слёз и упрёков жены в мой адрес, с тех пор на трассе никому не останавливаюсь. Нам крупно повезло, что шпана не имела на тот момент огнестрельного оружия. Вероятно, только начала разбойничать. Хотя, кто знает.

Грузовики мы так и не догнали, но вижу идущую навстречу иномарку. Моргаю светом, останавливаю его. Поравнявшись, че-рез опущенное стекло предостерегаю водителя об опасности, ждущей впереди. Водитель, молодой мужчина, криво усмехнулся, поблагодарил за информацию и ошарашил меня: 

–У меня пропуск есть!

– Какой пропуск? – опешил я его ответом, – не с ними ли он заодно.

Вскоре выхожу на федералку. Тут же неподалёку заправка с гаишным постом. Спешу заявить о нападении на машину. Гляжу, а милиционеры лицами той же национальности, встреченные нами в дороге. На мою жалобу принять меры к задержанию бандитов, постовой пожал плечами и ничего не ответил. Его равнодушие навело меня на неприятные мысли. Хорошо: вовремя сообразил не информировать его о наличии у меня ружья и вынужденном его применении. Не успел с ними расстаться, с той же объездной появляется второй водитель на стареньком москвиче. Останавливается, ошалело подбегает к стражам. С испуганным лицом, сорванным голосом сообщает им о трёх убитых на обочине возле машины. Они что-то залопотали на своем языке, резво ринулись к своей машине и укатили в том направлении. Теперь стали понятны слова молодого человека. Такой же пропуск, в виде моего ружья, был и у него и, пожалуй, круче.

Гаишники в спешке или осознано, как я заметил, перед отъ-ездом не записали номера наших машин, я же предлагаю хозяину москвича на всякий случай поскорее ретироваться. Затаскают  допросами как свидетелей. Мы быстро дозаправили свои машины и продолжали дальнейший путь вдвоём. Во время вынужденной стоянки, познакомившись, я упросил его показать сворот на до-рогу, идущую в сторону воинской части. Он оказался с тех мест и обещал её показать. Через сотню километров попутчик останав-ливает машину на обочине перед нужным мне указателем. Устраиваем перекур: он достаёт сигарету, мы с женой также раз-минаемся от долгого сидения в душной машине. Пользуясь мо-ментом, интересуюсь у нашего добровольного гида особенностями этой местности. Он смотрит на просёлочную дорогу, куда мы должны свернуть и проехать до части, минуя два села, порядка тридцати километров. Помедлив, бросил окурок на землю, растёр его носком ботинка. Затем поведал печальную историю родного села:

– Родился я в этих местах, вырос и, как говорится, женился и трудился трактористом в нашем колхозе. Сейчас снимаем семьёй квартиру в Серове из-за школы детям, – Так двумя фразами объ-яснил он свою биографию, – затем продолжил, – Колхоз зани-мался животноводством, имел более пятисот коров, разделённых на два стада в двух сёлах. Лугов здесь под пастбища полно, с сеном проблем не было, но началась перестройка, будь она неладна. Денег у государства не стало, и оно отвернулось от нас. Без дотаций с нашим плановым хозяйствованием было не прожить. Ни денег на топливо для транспорта, ни зарплату работникам.   Смежникам – городскому молокозаводу за  нашу продукцию не-чем было рассчитаться. После разорения власти разрешили при-ватизироваться и каждому выделили свой пай в виде акций. На чались махинации. Отделившись от государства, мы  превратились в акционерное общество во главе с прежним председателем, вновь избранным на общем собрании себе же на голову. Он вскоре обанкротил предприятие. Взял ссуду в банке и стал скупать у сельчан за бесценок наши бумаги, обещая взамен в будущем вы-сокую зарплату. Все поверили ему и оказались в дураках с ми-зерной зарплатой, выдаваемой со скандалами раз в полгода. Все перессорились, не с кем было поговорить по душам, пошло по-вальное воровство. Тащили всё, что плохо лежало. Жить то надо было на что. Председатель, не справившись с хозяйством, за год сплавил животных через мясокомбинат, обогатился. Но жадность его сгубила. Его начал преследовать банк выдавший ссуду, следом объявились из города и «братки» за положенной «данью». Выследили его с семьёй на дальнем селе. Нагрянули ночью и после жуткой разборки всех порешили. Дочку тринадцатилетнюю свидетеля не пожалели, звери. Постепенно бывший колхоз и в первую очередь дальнее его отделение обезлюдило, пришло в за-пустение. Дома без присмотра обветшали. Старики повымирали. Молодые перебирались в Серов, Свердловск в поисках работы. Кто к родственникам, кто и дальше в неизвестность. Нынче никто в селе не живёт, но ходит молва:  объявилась там странная бабка, наводит страх на всю округу.

Расставшись с нашим словоохотливым информатором, мы свернули на просёлочный тракт. Из-за иссушающей жары, пыль на нём лежала толстым слоем. Подхваченная колёсами машины, она поднималась позади нас жёлтой непроницаемой стеной. Мотор от невысокой скорости машины постоянно перегревался. Приходилось останавливаться, подолгу остужать его. В полдень проехали центральную усадьбу бывшего колхоза. Один вид его из машины, навевал уныние. Лишь на выгоне, недалеко от дороги, в тени берёз, спасаясь от дневного зноя, лежало с десяток коров, жующих свою жвачку под присмотром мальчишки – пастуха. Километров через десять, справа вдоль дороги, внутри редкой берёзовой рощи, показалось кладбище с почти примкнувшим к нему небольшим селом из трёх десятков изб, точнее, жалких его остатков. Единственный дом в самом начале был на удивление в полнейшей сохранности. Напротив села, отделённое дорогой, ле-жало обширное поле, густо заросшее травой. Там двое мужчин махали косами, а третья, – женщина, ворошила граблями под-сохшие строчки поваленной травы. На скошенном месте стоял их запорожец. Останавливаемся. Подхожу к женщине, ближе стоящей к нам, осведомиться о дальнейшей дороге. Женщины более словоохотливы. Разговорились. Оказалось: они с мужем и сыном с тех же мест, куда мы держим путь. Здесь, на поле, они заготав-ливают своей корове сено. Ехать нам до конечной цели путеше-ствия, с её слов, полчаса. Спрашиваю, кивая головой на остатки угнетающих взор строений.

– Кто-либо живёт здесь?

– Давненько никого не видно. – И показывает рукой на село. – Вон, дома, более крепкие разбирают кому не лень на бани, под стайки для живности, на всякие нужды. Ферма каменная с обва-лившейся крышей и та растащена по кирпичику. Разорение сплошное. Правда, дом бывшего председателя, стоит нетронутым после убийства в нём его самого и семьи. Никто не трогает его из боязни быть проклятым. Тем более: объявилась в селе странная старуха неопределённых занятий. Где ночует, живёт и чем питается неизвестно. Появляется в разные дни, обычно, к полудню. Встанет у повалившегося забора двора, с развалившейся избой и окликает редких проезжающих. Только она появится: мои мужики нервничают, потеют, быстро устают, косы валятся из рук. И молитвы не помогают. Лишь бабка уйдёт, всё само собой настра-ивается. Охотники, наезжавшие прежде из города и ночевавшие в брошенных избах, теперь избегают этих мест. Мы сами последний раз заготавливаем здесь сено. Жаль, трава тут сочная, душистая, а молоко от коров сладкое и густое. Но неуютно тут из-за старухи стало. Я предлагала ей еду, – отказывается, но требует непонятно для какой–то надобности табак, а мои мужики некурящие. Весной с мужем поправляли на кладбище могилку родственницы. Видим: некоторые надгробья, особенно поздних захоронений, разворочены. Даже могилу семьи председателя  кто-то пытался раскопать. Одна, давняя, вообще оказалась пустой. Только доски от гроба истлевшие временем лежали трухой на дне ямы без останков человека. Жуть взяла. Поговаривают: люди, проезжающие ночью на машинах мимо кладбища, будто видят в глубине чащи деревьев фосфорическое свечение.  Женщина смотрит в ту сторону и истово многократно крестится.

«До чего народ в глубинках севера суеверный. Сочинит и ве-рит в собственные небылицы», – невольно подумал я, расставаясь с собеседницей.

В части мы пробыли около недели. На этот срок отпустили нашего солдатика. Сняли на троих комнату в частной избе, если можно было её так назвать. Сам двор с отслужившим свой век забором и калиткой у входа, висящей на одной петле, основа-тельно зарос крапивой и чертополохом. В конце двора полураз-валившийся, без единой живности сарай и дощатый туалет со щелями и без двери, навевали уныние, если не отвращение. В спешке, в конце дня по прибытии, другого жилья мы, к сожале-нию, не нашли и невольно пришлось мириться с неудобствами. Хозяйка, представляла собой невзрачную и запущенную женщину в годах. Жила одна с пятилетним вечно голодным внуком, брошенным ей на попечение дочерью из города, и мы из жалости ежедневно подкармливали его. Спали мы на полу в пустой комнате без кроватей и мебели. Сплошная нищета. Деньги за проживание, выданные нами наперёд, хозяйка спустила на вино.

Побывал в гостях и у ротного, прямого командира нашего парня. Жил он в одном из щитовых домов на три офицерские се-мьи, построенные в допотопные времена. Зелёная краска наруж-ных стен во многих местах облезла, отчего пятнистый дом казался одетым в армейский маскировочный костюм. Крыльцо и входные двери из-за болотистой почвы просели. Общий коридор на всех был заставлен ненужными в летнее время вещами. Всё это, вместе с казённой потускневшей и пронумерованной мебелью в квартире, состоящей из двух комнатушек, вызывали жалость к людям, посвятивших жизнь служению родине. Сельский райцентр с его двумя линиями улиц и зданием администрации и двумя магазинами в центре, растянулся на добрый километр вдоль берега Сосьвы. Его улицы, с разбитыми колеями и ухабами дорог, ямочными тротуарами, пылью, поднимаемой колёсами машин, говорили о труднопроходимости их в непогоду. Единственной радостью была река с её живописными берегами.  Выше села на реке в одном из живописных её уголков мы и проводили большую часть дня.

Уезжали, расставшись с сыном у ворот части, ближе к полдню. Солнце, распаляясь, нещадно разогревало свою жаровню. Настроение, после расставания с нашим солдатом, было далеко не радужным. В пути спохватились воды. Из-за суеверий возвра-щаться не стали. Решили набрать её в заброшенном селе. Найдется, поди там колодец убеждал я себя и жену. Кроме проблемы с водой, была у меня и тайная от жены задумка – встретиться с та-инственной старухой – источником местных баек. Пообщаться с ней. Как говорится, потрогать предмет руками. Моё любопытство и стремление к необдуманным поступкам аукнулось нам очеред-ным приключением.

Старуха, словно знала о нашем проезде, уже поджидала нас. Только показались первые развалины села и остатки домов  вдоль тракта, я заметил её. Она стояла на другом конце улицы перед остатками некогда дома, опершись на единственную поперечную жердину, оставшуюся от забора двора. Дальше, через такую же запущенную усадьбу, начиналась территория бывшего председа-теля. Поравнявшись с бабкой, вижу: машет рукой. Останавлива-юсь, подхожу. Передо мной стояла почти столетняя, если не старше, иссушённая временем старуха, с донельзя сморщенным личиком, с впалым, без зубов ртом. Острый, с горбинкой нос и выдвинутый вперёд подбородок, резко выделялись на фоне ис-тощённого лица. Пронзительные, непонятного цвета глаза, без видимых над ними бровей, пристально рассматривали меня из глубины впавших глазниц. На ней, как на манекене было длинное старомодное чёрное платье, с такими же длинными рукавами, прикрывавшее, похожее на скелет, тело. На голове белел не то чепчик, не то шапочка. На ногах старомодные, без каблуков туфли белого цвета, испачканные смесью глины и песка. Было ощущение, что бабка недавно встала со смертного ложа. С усилием отбрасываю некстати возникшие мысли.

– Здравствуй, бабушка! – громко приветствую её.

– Кто здравствует, а кто и нет, сударь, – слышу её с хрипотцой голос, идущий из глубины оболочки её тела.

Странными показались её слова: «Кто здравствует, а кто нет». Это старомодное обращение ко мне, – «сударь». Она, что прошлым веком живёт? Следом, словно читает мои мысли: 

– Сударю, кажется, вода нужна. А табачок найдётся? – бабка следом ставит мне условия. 

– Бабушка! – отзываюсь ей, – я не курю и вам не советую. В вашем возрасте курить вредно для здоровья.

– Я не курю! Я смолоду вдыхала табачок для очищения лёг-ких. Угостил бы, сударь, даму. Чую, куришь! Табаком от тебя несёт! Без него мне трудно дышится на свете.

Не сбежала ли старушка из больницы для неадекватных лиц, – подумал я с недоумением. Стараясь быть максимально вежливым, втолковываю ей:

– Бабушка! Нет у меня ни сигарет, тем более нюхательного табака, которого и в продаже – то не бывает. 

Оправдываясь его отсутствием, предлагаю старухе взамен еду, взятую в дорогу.

– У меня своей хватает, – отмахивается она от угощения. –  Лучше табачком угости. Пожалел бы даму. Чую носом – куришь, – стоит она на своём.

Я начинаю исподволь возмущаться её обвинениям. В тоже время внутренне упрекаю себя, что не взял с собою сигарет. Сын то курящий. Тут меня осенило: наш солдат порой курил в машине, и моя одежда, вероятно, вобрала в себя табачный запах. Его и чувствует тонкое обоняние старухи. Бесполезно что-то доказывать. Я вновь возвращаю разговор в нужное мне русло. Убедившись в отсутствии от меня проку, старуха показывает своей вытянутой костяшкой на усадьбу бывшего начальства: «Там, в колодце, наберёшь. Смотри, не пролей ни капли на землю. Этой водой я живу» – и недобро посмотрела мне вслед, сверля своими  тёмными буравчиками, от которых  холодок прошёл по спине.

«Чокнулась, старуха», – заключил я, сворачивая на лужайку перед председательским домом. Выхожу из машины. Невольно любуюсь лежащей передо мной усадьбой. Добротный из тёса за-бор выше моего роста с массивными крыльями двустворчатых ворот, с такой же солидной калиткой охватили собой довольно обширную территорию. Над оградой выглядывает часть дома с крышей под светлым железом. Всё говорило о нетронутом ни временем, ни людьми местечке. Поворачиваюсь лицом к полю. Какие дали открываются взору. Смотрю с удивлением на окру-живший меня мир, чувствую неуёмный и невыразимый подъём моих сил, потрясающей простотой и богатством северной приро-ды. Редкие облака, казалось, застыли неподвижно высоко, высоко в синеве неба и в то же время незаметно плыли в бесконечном пространстве. Жить бы здесь да поживать под этим благодатным небом. Вдыхаю сладкий, ощутимый лицом горячий ветерок, тя-нувший с этого простора. Представляю, как его аромат источае-мый разнотравьем и подталкиваемый движением ветра тихо ше-велил занавески распахнутых окон домов живущих в своё время здесь полной жизнью людей. Поле, по которому в сенокосную страду кругами сновали тракторные косилки, а позже подборщики собирали высохшее сено, увязывая его в тюки. Без сомнения, в эти дни село обволакивало таким травным духом, что пчёлы в ульях сельчан сходили с ума.

Жена, оставшись в машине, опустила стекло двери, вдыхает в себя эти бодрящие луговые струи. Я открываю багажник машины. Достаю небольшую канистру и воронку, срезанную от горлышка пластиковой бутылки. Машинально оглядываюсь назад, и мои колени подламываются от страха. Там, где несколько минут как  оставил старуху, на том месте белеет человеческий скелет, а костлявая вытянутая рука его направлена в нашу сторону и пока-зывает кому-то на нас. До боли зажмуриваю глаза, неистово мотаю голову из стороны в сторону, прогоняя наваждение. Поднимаю вновь ресницы. Нет, показалось. Старуха стоит на том же месте, не спускает с нас своего пытливого взгляда. Вероятно от дневной духоты в машине, от остроты переживаний последних дней, внешнего вида старухи, беседы с ней, вымысла и подозрений, начались мои галлюцинации. 

Жене, до поры до времени, о своём страхе сообщать не ре-шаюсь. Задавливаю в себе робость, подхожу к воротам, тяну на себя калитку. Ржавые петли её громко и противно визжат, застав-ляют прикладывать лишние усилия. Оставляю её открытой. Настороженно вглядываясь в глубину усадьбы, вхожу на терри-торию. Она основательно заросла крапивой, лопухом и кипреем. Дорожка, идущая от ворот и выложенная квадратными бетонными плитками, венчается в глубине большой избой из соснового кругляка, поставленной на высокий фундамент с резным крыль-цом. Правее, в десяти шагах, добротный колодец, с воротом, це-пью и ведром. Над срубом тесовая кровля от непогоды. Ощуще-ние, что хозяева временно отсутствуют и должны вскоре вернуться. Тишина, давящая вначале на слух, внезапно нарушается шумом взлетающей птицы. Большой, чёрный как дёготь, ворон шумно срывается с конька крыши дома. Громким карканьем ог-лашает двор. Возмущённо зависает надо мной и, сделав круг, усаживается на сруб колодца. Вытягивает шею в мою сторону и продолжает ворчать на своём противном птичьем языке.

«Откуда объявилась эта чисто лесная птица среди человече-ского жилья? – полезли в голову вопросы. – Разве, что с кладби-щенской рощи». 

Из сказок, старинных приданий и народных песен, прочитан-ные и услышанные ранее мною, – встреча путника с чёрным вороном на Руси считалась предвестником беды. Возмутившись во-роньим нахальством, бросаю в него камешек, поднятый с дорожки. Он вновь шумно нарезает круги над двором, приземляется на заборе рядом с колодцем и внимательно следит за каждым моим движением. Не упуская его из вида, подхожу к колодцу, перево-рачиваю поставленное вверх дном ведро. Внутри оно оказалось мокрым. Выходит: старуха недавно им пользовалась. Кроме неё, воду тут брать некому.

Раскручиваю ворот. Лишь ведро коснулось воды, слышу из глубины скважины тихий стон похожий на человеческую боль. Мне стало не по себе. Мои нервы, похоже, начинают сдавать. Усиливается подозрение к старухе. Быстро кручу ворот, поднимаю воду на поверхность. Помня предупреждения и недобрый её взгляд, аккуратно через воронку наполняю канистру. Вода чистая, что видно дно ведра. Его стенки приятно холодят мои руки. Не успеваю заполнить до верха свою посудину, вдруг чувствую довольно ощутимый толчок в плечо. Стараясь сохранить равно-весие, невольно делаю шаг вперед, и остатки воды по инерции выплёскиваются из ведра на землю. Оглядываюсь, вокруг ни души. И тут началось.

При почти полном штиле, калитка внезапно захлопывается с жутким визгом. Кто-то с улицы, обладающий огромной силой, резко толкнул её. Ворон срывается с забора, возмущённо кружит вновь над постройками. Заросли травы, заполонившие двор и его уголки, начинают волнообразно колыхаться. Зелёная стена этой массы во многих местах разламывается, раздвигается под напором невидимых мне существ. Вся эта, ниоткуда объявившаяся, похоже, нечисть движется к колодцу. После встречи с бандитами на дороге, мне впервые, по-настоящему, стало страшно. Зову жену, но еле слышу собственный голос. Пытаюсь удариться в бега,  ощущаю бессилие в ногах, а моя пятилитровая посудина стала вдруг неподъёмной. Не зная слов молитвы и заклинаний от таинственных сил, хаотично осеняю себя и пространство вокруг крестным знаменем. Ворон карканьем, похоже, разбудил все эти тёмные силы на всей территории двора и в жилой части дома. От ужаса представляю их в прочитанных когда-то сказках в виде оборотней, бесов, водяных, тянущихся к пролитой на землю влаге. Внутри дома, в окнах, с полузакрытыми ставнями, замельтешили тени непонятных форм; наружу явно прорывались приглушённые визг и стоны, переходящие в тихий вой. Я потерял всякую волю к сопротивлению. Кружилась голова, чувствую: на меня навали-вается неуправляемая мною сонливость. Панически боюсь упасть и уснуть.

Неизвестно, чем бы всё кончилось, не появись старуха, легко и бесшумно открывшая калитку. С её появлением во дворе уста-новилась первозданная тишина. Успокоились заросли травы, утих дом, исчез ворон. Тело моё начало наполняться силой и энергией. Старуха стояла у входа и укоряла меня: «Сударь! Вы все же пролили мою воду. Расплатитесь за неё табаком...»

Я машинально хватаю канистру. С опустошённой душой, от-ключённым сознанием, страшась взглянуть на старуху, проскаль-зываю в открытую калитку мимо неё наружу, рвусь к машине. Кидаю канистру с водой за спинку сиденья. Завожу мотор и под недоумённые взгляды жены, пожелавшей вдруг испить воды, срываю машину с места. Контролирую наружное зеркало. Вижу, старуха своими граблями грозит нам в след. Не вдаваясь в по-дробности, вкратце по ходу движения, рассказываю жене зло-ключения во дворе. Моя тревога передаётся и ей.

Вскоре перед глазами замельтешили кладбищенские деревья и кресты. Из любопытства, вперемежку со страхом от пережитого, невольно поворачиваю голову в ту сторону. Похоже, между стволами деревьев, параллельно нам, мелькает какое-то бесфор-менное, с человеческий рост, существо. Над ним, над рощей, кружит мой ворон, вероятно, указывая ему направление. Я уве-личиваю скорость, дабы скорее проскочить жуткое место, но с машиной стало вдруг происходить невообразимое.

Несмотря на ритмично работающий мотор, она резко теряет ход. Было ощущение, что к машине прицепили на буксире груз, соизмеримый с весом небольшого грузовика. Перехожу на пони-женную передачу, давлю на педаль газа, проку – никакого, машину начинает трясти и раскачивать. Казалось: её пытаются опрокинуть. Гляжу в наружное зеркало. Из-за поднятой пыли позади нас ничего не видно. Жена с более тонким слухом слышит снаружи сквозь шум мотора низкий утробный вой.  Вскоре мотор машины перегрелся и мы, волей-неволей, вынуждены были остановиться. Спасаясь от пыли, окутавшую машину, поднимаем стёкла. Сидим, как в жаровне, обливаемся потом. Жена в трансе, ей становится плохо, она задыхается от нехватки воздуха, бормочет вслух молитвы. Я не в лучшем состоянии. Понимаю: это всё происки старухи.

Постепенно пыль оседает. Пространство вокруг нас проясня-ется, не видно ни души. Решаюсь выйти из машины. Вытаскиваю канистру с водой наружу, несу на обочину. Понимаю: в её содер-жимом вся беда. Свинчиваю крышку, опрокидываю бачок набок и… ужас. Вместо прозрачной воды, которую недавно заливал, на землю вытекает розового цвета неприятная на запах, жидкость. От страха и брезгливости сталкиваю посудину с остатками воды ногой в кювет. Боязливо оглядываясь, бегу к машине. Плюхаюсь мешком на сиденье. На удивление, она поехала легко и свободно. 

По дороге в очередной раз проглатываю горькие пилюли от жены. Вдобавок, от духоты и пережитого, нас начинает одолевать сильная жажда. До Тагила при такой жаре топать да топать больше сотни километров. Пришлось, хотели того или нет, завернуть в бывшее центральное отделение колхоза, оставленное неделю назад. Среди общей разрухи здесь всё же теплилась жизнь. Не всех сельчан судьба выгнала с насиженных мест; Часть изб жива людьми. Ведут несложное хозяйство, держат огороды, по возможности: коров и мелкую живность. Мужчины вахтами тру-дятся в городе, кто-то мотается челноком за границу и торгует в городе вещами. В бывшем большом колхозном универмаге, в пустующем зале, ютится небольшой отдел с единственной про-давщицей с крестиком на груди на тонкой серебряной цепочке. Они с мужем на своём москвиче, прозванный в народе «пирож-ком», завозят из города в село продукты и прочую хозяйственную мелочь. Бойкая и общительная продавщица, у которой приобрели пластиковую бутылку воды, знала все новости в округе.

Вкратце поведали ей наши злоключения со старухой, про воду взятой из колодца оказавшись вдруг цвета крови. Округлив в испуге глаза, она, понизив голос почти до шёпота, сообщила:

– Воду, что вы взяли, отравлена погибшими. После убийства председательской семьи, бандиты, скрывая следы, побросали их в хозяйский колодец. Нашли их там спустя две недели по запаху. С тех пор никто воду из колодца не берёт, в избу никого не зама-нишь. Затем доверительно посоветовала: 

– Вам надо изгнать из себя порчу полученную от старухи. Все говорят: она ведьма, вышедшая из могилы, обитает на кладбище. У нас в селе живёт бабка, снимает любую порчу. Многие к ней обращаются и мне пришлось. Вроде, помогает. И берёт дешевле, чем в городе.

Мы были в шоке. Жена потянулась за сердечным лекарством. Открыла бардачок в машине и наткнулась на початую пачку си-гарет, случайно оставленную сыном. Не зря, оказывается, старуха настойчиво приставала ко мне. Видно, чуяла запах табака. Отсюда и наши напасти. Если бы знал о наличие в машине сигарет, возможно, она и указала бы на чистый колодец, во что с трудом  теперь верилось.

Что стало бы с нами, утоли мы жажду на месте, даже трудно представить. Не зря же вырывались из глубины колодца крики боли похожие на человеческие страдания. А души погибших, по-хоже, ещё не успокоились и находились там. Похоже, старухе и прижившимся во дворе и в доме таинственным силам, пролитая на землю вода была по вкусу.

«Господи! Что происходит? – рассуждал я, анализируя про-шедшие годы нового уклада страны и наши дорожные приклю-чения. Кругом повальная бедность. Скотство, одичание части со-племенников. Исчезает деревня. Вместе с ней сельский труженик. Идёт процесс превращения человека в животное. Слабый и не-уверенный в себе становится жертвой сильного и мерзкого. 

Как жить по соседству с объявившимся невесть откуда всяким демонами, заселившие брошенные людьми не по своей воле родные жилища. Из каких щелей выползли все эти предсказатели, знахари, колдуны и прочие чародеи, изгоняющие за деньги из человека любую хворь или бесов. Это сомнительная вера в Бога человека с крестом на шее, если крестик с изображением распятого Христа лишь дань моде и не более того. И всё это при попу-стительстве церкви за монету прощающей любому от имени Бога любые, даже тяжкие грехи. Только наедине с иконой, совершив-ший грех и желающий искреннего покаяния перед ликом Все-вышнего, может надеяться на прощение. Похоже, мы живём под бесом. Не совершенствуем себя, сознательно разрушаем свой внутренний мир, мы расчеловечиваемся. Бог, судя по всему, по-кинул, нас. Мы отдалились от божественного слова на недосяга-емое расстояние. Бог, похоже, не слышит или не хочет уже слы-шать нас. Он уже не в состоянии унять неуёмное и алчное стремление к обогащению человеческого стада, расплодившегося до немыслимых размеров. Мы хронически больны, озлобленны, равнодушны друг к другу и радуемся чужой беде. Теряем челове-ческое достоинство. Оградились железом от соседа. Добровольно живём в осаждённой крепости. Стало трудно отличать плохих людей от людей хороших. Отсутствие почти столетие Бога в людских душах, возможно, это его усталость от нас. Его предел  терпения за неправедную нашу жизнь...

Боже, где ты? – отчаянно крикнул я в пустое и равнодушное небо, – сжалься над нами! Образумь неуёмных и алчных, укрепи волю неуверенных и слабых духом».

  

ПОПУТЧИЦА

Припарковал я своего «жигулёнка» рядом с автобусной оста-новкой – купить  в ларьке сигарет. Стою, покуриваю на свежем воздухе табачок и прикидываю примерное время езды до дома. Позади – с полсотни километров, впереди – столько же. Кроме меня на остановке столбиком, ёжась от прохладного сквозняка, моложавого вида дама напряжённо смотрит в мою сторону. Одета бедновато. На ней старомодная болоньевая куртка, на плече порядком потёртая временем дамская сумочка, при сносном на вид платье и, видавших виды, сапожках. Бросаю недокуренную сигарету под правое колесо машины, обхожу её и открываю во-дительскую дверь.

– Молодой человек – останавливает она меня. Вы случайно не в ту сторону едете?

И называет городок стоящий, примерно, на полпути моей до-роги.

– А в чём дело? – спрашиваю.

– Автобуса давно нет, а я живу там. Может, попутно подбро-сите женщину?..

Вежливо так – на вы, притом, пожалуйста. Видать, дама воспи-тания хорошего подумал я, машинально оглядывая её довольно стройную фигуру. Решил прихватить молодку с собой. Вдвоём ве-селей, да и время в дороге быстрее летит. Удивило одно: перед тем как сесть рядом на пассажирское сидение, она, наклонившись, по-добрала мною брошенный окурок и положила незаметно в свой карман. Мне стало вдруг неудобно за своё бескультурье. Всю дорогу, развлекая меня, она непрерывно щебетала, что весенняя пташка. Оказалось: месяц тому назад развелась с муженьком, он полюбил другую женщину и свалил к той. Сейчас едет от бабушки. К ней приезжала на выходные. Накануне отъезда поздно вечером, возвращаясь с продуктами из магазина, была ограблена местной шпаной. Отняли всё: новую куртку, сумочку с последними деньга-ми и телефоном. Верхняя одёжка, что на ней сейчас бабушкиной молодости, да и денег она еле-еле ей на автобус наскребла доехать до дома. Рассказывала свою печальную историю без видимого гне-ва к бывшему мужу и грабителям, что я проникся к ней сочувстви-ем. Вскоре прибыли в её городок. Она вдруг пригласила меня из благодарности за бесплатный проезд к себе домой на чай и призна-лась, что нравлюсь ей. Только в данный момент в доме из еды ничего нет и угостить, к сожалению, нечем.

Я сразу понял: к какому берегу клонит дама и в принципе не прочь был забраться на вершину Арарата, войти в её тёмные пе-щеры. Разве, что дурак, да ленивый мужик откажутся от подвер-нувшейся халявы. Тем более я холостой. Задержусь на пару-тройку часиков. Успею ещё затемно вернуться домой. Паркуюсь у маркетинга. Беру коньяк, к нему, соответственно: фрукты, шо-коладу. На случай, если не уложусь по времени, беру дополни-тельно круг сырокопченой колбасы, коробку яиц и батон хлеба.

Через пару улиц заворачиваем к девятиэтажке. Неподалеку от неё она останавливает машину и говорит мне:

– Я пойду одна, а вы через пятнадцать минут ко второму подъезду и лифтом на восьмой этаж и называет номер квартиры. 

Видя моё недоумение, дама пояснила:

– Не хочу, чтобы нас видели вместе, всякие сплетни начнут-ся…

Чмокнула меня в щеку, стрельнув напоследок сигарету. Я от-дал всю пачку, после всё равно заберу. Дама, прихватив пакет со снедью, исчезла в подъезде. Я выждал, скучая от безделья поло-женное время, затем закрыл машину. В предвкушения встречи, при почему-то неработающем лифте, взлетаю махом на восьмой этаж. Такого номера квартиры на площадке не оказалось. Его я нашел через два соседних подъезда на девятом этаже. На звонок открывается дверь, в проёме вижу размером в футбольный мяч пьяную ряшку. Она, заслонив почти весь проём двери, вдруг рявкнула:

«Чего – тебе»?

Короче, – сижу в машине, подсчитываю свои убытки. Набе-жало больше двух тысяч рублей, не считая початую пачку сигарет. Вот и побыл на вершине Арарата, вошёл в его тёмные пещеры. С такими грустными мыслями запустил двигатель «жигулёнка», включил передачу и отпустил педаль сцепления.…

 

 

ПОВЕСТИ

  

КОГДА ЗАКИПАЕТ КРОВЬ

АЙГУЛЬ

АРТЕМ ФРОЛОВ

 

КОГДА ЗАКИПАЕТ КРОВЬ

1

Солнце поднялось по небосклону почти к зениту, и ноздри человека втянули в себя, все усиливающийся по мере приближения к реке, по полю с редким кустарником, издавна знакомый запах дыма. Пока незримого костра и вместе с ним растекающийся повсюду терпкий аромат поджариваемого мяса. Остывшая за ночь земля нагрелась. Потоки теплого воздуха поднимались с земли, смешивались с прохладной поверхности реки, чем усиливали за-пахи, возбуждая неутоленный с утра голод. В тоже время опыт накопленный жизнью, инстинкт самосохранения, приобретенный на охоте, в походах с соплеменниками, заставили его быть настороже к окружающему миру. Он охотник и воин. Крепко сжал в ладони копье, проверил в колчане наличие стрел, на поясе в чех-ле нож и замер, напряженно вслушиваясь в тишину… 

Ещё вчера он принял твердое решение: с наступлением нового дня отправиться на охоту в ближайшие окрестности, если не возвратятся к утру воины его племени. Три раза луна должна была появиться на небе, столько же раз исчезнуть вместе со звездами, прежде чем они вернутся из похода на объявившегося на их территории неизвестного народа. Цель его – изгнание пришельцев и захват молодых женщин. Они нужны не только для плотской прихоти мужчин, но и для восполнения себе подобных, в первую очередь будущих воинов и охотников. От этого зависело благополучие племени: чем больше мужчин, тем добычливей охота на животных, легче изгнать чужаков со своей территории. Женщины были общими для мужчин и жили отдельно группами с детьми в шалашах, поставленных из жердей, обтянутых снаружи и утепленных изнутри шкурами крупных животных. Кочуя периодически за их стадами в районах горной местности, племя пользовалось как естественными укрытиями для проживания, так и возводило из обломков камней искусственные жилища. Наряду с огнем костра, разведенного у входа, они служили серьезным препятствием хищникам. Никто не сидел без дела, жизнь была сурова и коротка, зависела во многом от мужчин. Женщины, по-мимо ухода за потомством, готовили пищу, заготавливали топливо для огня, выкапывали коренья растений, собирали дикорастущие плоды. Выделывали каменными скребками шкуры добытых зве-рей, шили костяными иглами одежду.… 

Его соплеменникам не повезло. Недавно, во время отсутствия мужчин, община подверглась внезапному нападению неизвестных пришельцев кочующие по великой равнине. Заканчивался ледниковый период, ледники отступали дальше на север. Обна-жённые пространства земли, прогреваясь, превращались в саванны с густой и сочной растительностью, чем привлекали много-численные стада травоядных, а вслед за ними хищников и человека. Так в одночасье племя лишилось самых молодых ак-тивных женщин. Лишь малая часть их с несколькими подростками успело незамеченными скрыться в густых зарослях травы и озерного тростника. С целью изгнания пришельцев с принадле-жащей им территории и пополнения убывших женщин на общем совете была предпринята эта вылазка. Издавна подобные набеги были не редкостью среди враждующих племен и без драки здесь не обходилось. Хорошо, если воины чуждого народа в тот момент будут охотиться вдалеке от места нового проживания, преследуя зверя, тогда все воины вернутся с добычей живыми и невредимыми. Ему, как одному из сильных и удачливых юношей, велено остаться и охранять поселение от незваных гостей, будь-то хищники или одиночные бродяги, изгнанные из своих общин. Но сроки возвращения воинов дважды истекли. Он был уверен: они задержались в пути, отягченные богатой добычей: женщинами, орудиями труда и оружием захваченные удачной вылазкой. Тем более, когда закипает кровь у мужчин при виде юных девушек добытых в бою, забудешь мирские дела. 

Внешность женщины была бедой и мерилом материального благополучия ей и ее детям. Красивые, темпераментные они пользовались большим спросом у мужчин. Им и их детям доста-вались лучшие куски мяса, а ей – ещё ценный мех пушных зверей, украшения изготовленные поклонниками или добытые в набегах на чужаков. Как ему хотелось быть в эти дни со всеми в гуще событий. Чувствовать себя настоящим воином, но понимал ответственность перед сородичами отсутствующими и оставши-мися на его попечении. Вскоре закончилось мясо от последней совместной охоты и все, в ожидании возвращения мужчин пере-шли на подножный корм. 

Только солнечный диск своим краешком выглянул из-за дальнего пригорка, окрасил розовым холодным светом гладь озе-ра, камыши, верхушки кустарников и деревьев, высветил лучами клочки тумана над землей, юноша был уже в пути. Окрестности, где не раз преследовал с товарищами добычу, были хорошо зна-комы и исследованы, потому шел уверенно, обходя места воз-можных встреч с хищниками. Оберегаясь от обильной утренней росы, не дать намокнуть кожаной обуви, нательной повязке сши-тые из шкур, он придерживался натоптанных троп кочующих животных. Он не был трусом, не однажды выказывал на промысле товарищам порой безрассудную храбрость. Сейчас, без их поддержки, необходимо избегать встречи не только с хищниками, но и с буйволами, носорогами, не менее агрессивных. Это были суровые и опасные времена и главным аргументом при встрече с животным или незнакомцем был каменный топор, стрела или копье. Когда хищные звери считали встречу с человеком лишь приятной разовой закуской. Потому он достаточно хорошо вооружен: копьё с зазубренным осколком кремневого камня, прикрепленный к концу древка ремешками кожи животного, огромный лук с колчаном стрел, наконечники которых из того же материала и острая кремневая пластина, скрепленная ручкой из кости носорога, служившая разделочным ножом. С таким грозным оружием ему приходилось не однажды принимать участие в серьезных делах. Но сейчас нужна небольшая по размеру дичь, разделав тушу, которую он сможет унести целиком на плечах. Ее хватит на время до возвращения из похода воинов его племени. Со вчерашнего дня, размышляя, он решил идти вдоль озера, при-держиваясь правее восходящего солнца, к полудню достичь большой реки, русло которой издавна служило линией разграни-чения с дружественным племенем на противоположном берегу. По взаимному согласию соседи строго соблюдали негласно утвержденные границы, периодически обменивались орудиями труда, оружием, дочерьми, сознавая вредность внутриплеменных кровных связей. За световой день, попутно охотясь, он должен достичь реки, осмотреть местность на предмет наличия чужаков, обилия животных и вернуться домой до наступления сумерек. Не так давно там стояли их жилища, но истощив в округе запасы дичи, перекочевали к большому озеру и временно осели на пути сезонно мигрирующих животных. Ему вскоре повезло. Не прошел и четверти пути к намеченной цели как его острый взгляд заметил неподалеку возвышающиеся над травой, сквозь листву приозерных кустов, головы и рога оленей. Небольшая группа самок во главе с самцом неторопливо, настороженно оглядываясь, подходила к водопою. Охотник по опыту знал: среди стада обязательно будет молодняк. Оленята находятся внутри его под прикрытием и защитой взрослых. Судя по их спокойному шествию, догадался: поблизости хищников нет. Ветерок слабо тянул в его сторону, и предвещало удачу. Приготовив лук со стрелой, он стал привычно скрадывать добычу. Внезапно звери учуяли своего врага, прервали начавшееся питье и в панике стали разбегаться. Но было уже поздно: стрела, сорвавшись с тетивы, с легким свистом вошла в бок олененка. Зверь сгоряча сделал десяток прыжков вслед стаду, рухнул у подножья одиноко растущей ветвистой акации. Он вырвал стрелу из раны, припал к ней губами, стал жадно глотать толчками, идущую из уходящей жизни бычка еще горячую кровь. Утолив жажду и частично голод, ножом распорол брюшину, вынул ненужные ему внутренности, отнес подальше в поле от места разделки. Сохранил лишь: печень, почки, сердце. Набил утробу сухой травой, для впитывания оставшейся в ней крови, проворно залез на широкую раскидистую крону дерева, подтянул к себе за ноги облегченную тушку. Выпотрошенная, и скрытая в тени листвы, она в целости пролежит до его возвращения домой.

 

2

Этот дразнящий запах пищи, голоса, усиливающиеся по мере его приближения к реке, говорили о многом. На расстоянии полета стрелы, на берегу неизвестное люди на его территории на не-понятном наречии отмечали ритуальным танцем удачную охоту. На большом огне, на вертелах созревали крупные куски мяса, а его добытчики громко выражали свои восторги, потрясая над собой копьями. Такое случалось и с его племенем, если в совместной охоте с риском для жизни добывались: мамонты, буйволы, или носороги. Тогда всей общиной много дней, пируя, все вдоволь наедались, а танцами вокруг костра громко благодарили небо за ниспосланную удачу. Это было самое счастливое время. Все население: стар и млад были сыты и довольны, мужчины отдыхали от дел, а женщины становились благосклоннее к их ухаживаниям. В то же время охотник осознавал свое шаткое положение наблюдателя; в случае его обнаружения, шансы уйти живым были ничтожными. Придерживаясь реки, он стал осторожно уходить от стоянки пришельцев. На безопасном расстоянии решил передохнуть, снять напряжение с уставших мышц, осмыслить увиденное перед возвращением домой, но внезапно услышал за прибрежными кустами негромкие всплески воды и насторожился. 

Как волчица крадется к добыче он, изготовив копье, под при-крытием кустарника и высокой травы, неторопливо, шаг за шагом продвигался к источнику неясного ему пока шума. Любопытство было выше подстерегаемой опасности. Его звериный взгляд, струившийся из-под надбровных дуг покатого лба, прощупывал кусты, крону деревьев, росших перед ним, пока не остановился на предмете его внезапного беспокойства. Всего в нескольких прыжках от места обзора ему открылась, повергшая в трепет, жи-вописная картина. Молодая высокая девушка, закончив купание, стояла нагая на берегу реки лицом к солнцу и тянула к его лучам свои руки. С ее, каскадом распущенных волос, солнечными стру-ями стекали остатки воды, омывая обнаженное тело. Следы купа-ния каплями застыли на груди, бедрах, ступнях ног перед кото-рыми, переливаясь серебристыми бликами, лежала спокойная гладь реки. Стройная как лань – одна, абсолютно беззащитная, на всеобщем обозрении неторопливо расчесывала костяным гребнем свои густые роскошные волосы.

Он привыкший идти на зверя с копьем и дубиной, присваивая силой мускулов рук и оружия себе не только еду, но и женщин, преклоняясь лишь единственной силе огня, был потрясен непо-стижимой красотой девушки на песчаном берегу речной излуки. Вздыбил плечи и, сгорая от властного нетерпения, затаил дыхание в груди. Было приготовился к броску, но в последний миг остановился, вдавил колени в землю, напрягся и затих. Потря-сённый грацией девушки, он боялся нарушить хрупкую дев-ственную тишину. Тем более на её крики о помощи незамедли-тельно примчатся соплеменники и впору самому спасаться бегством. Помедлив, всё же решил: девушку он не упустит даже ценой собственной жизни. Каким способом обретет её, приведет в свою общину, что скажет там, пока не знал, но в случае удачи не отдаст ее в общее жилище с другими женщинами. Нет, он не поки-нет свой народ, будет так же активно участвовать совместно со всеми в его повседневной жизни, но поставит отдельно от всех новое, только им на двоих жилье ещё лучше, чем у остальных. Для этого использует бивни мамонтов, валяющиеся по всей округе. Его дети будут знать в лицо отца, не как он и все члены общества только свою мать. Как мужчина подарит единственной спутнице жизни ожерелье из зубов лани, которое впервые сам изготовил в виде талисмана, украшавшим сейчас его грудь. Он оденет  спутницу жизни в лучшие меха добываемых зверей. В их совместном пристанище всегда будет тепло и уютно. Он молод, полон сил, сумеет постоять за свою семью. Если его отвергнет коллектив, он откочует вместе с девушкой за пределы родной земли. Так в муках и сомнениях умирал в душе прежний дикарь, а на смену ему рождался прообраз нового человека… 

 

3

Митя, незадолго перед сном, полулежа в кровати в своей лю-бимой для чтения позе, одолел последнюю страницу библиотеч-ной книги: «Жизнь людей каменного века» С сожалением закрыл ее, бережно положил на пол у изголовья, откинул голову на по-душку, прикрыл веки глаз и надолго задумался… 

По метрикам он значился Дмитрием. Друзья, учителя в школе, одноклассники, наряду с фамилией звали его Димой. Мама с самого детства ласково, по-домашнему – Митя. Шёл Мите девят-надцатый год. Жили они на Урале в шахтерском поселке в полу-часе езды автобусом до железнодорожной станции и в пяти часах пассажирским поездом до Перми. Жили в коммунальной квартире двухэтажного дома из сосновых брусьев. Сюда его малышом с мамой поместили во время эвакуации на втором году войны с Кубани. Одну из двух небольших комнат занимали они, в другой – меньшей ютилась одинокая старушка. Крохотная кухонька с обеденным столиком и печкой – плитой топилась дровами и углем. Такие дома во время войны и после  на первых порах государство возводило в великом множестве. Быстро, дешево, благо материала вокруг навалом. На западе, за Москвой, города и села лежали в развалинах; миллионы семей были переведены на восток. На пустошах строились сотни заводов, предприятий; людей надо было срочно обеспечить на первых порах хотя бы мало-мальски сносным жильем. Потому местные власти, наряду со строительством нового жилья, невольно прессовали семьи в дру-гих домах. Уплотняли их прибывающим переселенцами, тем более с войны возвращались фронтовики. 

Более двух лет назад, после вручения паспорта, Митя шест-надцатилетним парнишкой наотрез отказался продолжать учебу после восьмого класса. С помощью мамы устроился в механиче-ский цех при шахте учеником токаря, а вскоре уже трудился са-мостоятельно по третьему разряду. Записался в школу рабочей молодежи. Днем – работа, вечерами три занятия на неделе в школе. Причина такого поворота судьбы была, на его взгляд, веская. Первая: был переростком в классе потому, как после войны в связи с материальным положением, мама не смогла обеспечить сына к школе зимней одеждой. Из-за этого пошел на год позже своих сверстников, ко многим из которых уже вернулись с фронта отцы и, соответственно, их материальное положение было значительно лучше. Часть ребят класса имели даже велосипеды, что считалось достатком в семье. Этот недостаток в семье угнетал Митю. Он рос, как и многие мальчишки и девчонки тех лет, без отца. Отец Мити вначале войны при всеобщем отступлении красной армии на восток пропал без вести. Попал в окружение, как и сотни тысяч других: ни похоронки тебе, ни наяву после победы. Раз нет документа, подтверждавшего гибель и жизнь отданную солдатом за родину, нет и пособия детям по достижения ими совершенно-летия. Вдруг не ровен час объявится солдат или струсил во время отступления, сдался врагу. Удобно государству таким образом вести себя и выгодно. 

Надоело Мите смотреть на маму, как бьётся она из последних сил маляром на стройке, чтобы сын был обут, одет и сыт. За прошедшее время, не без ее помощи, Митя приобрел долгождан-ный велосипед и главное: настоящее охотничье двуствольное ру-жье «тулку» с курками по бокам, что было выше его мечты. По-селок был окружён безлюдной тайгой с речкой с её каменистым дном, по которому стремительно текли её воды с отрогов гор. Дикая природа манила не только мальчишек, но и взрослых муж-чин рыбалкой и охотой. В середине шестидесятых прошлого века приобрести оружие не стоило особого труда. Достаточно было вступить в райцентре в охотобщество, получить билет, предъявить продавцу в магазине «охотник», заплатить стоимость ружья и радуйся. 

К восемнадцати годам на курсах при шахте Митя получил специальность машиниста подземного электровоза и вскоре был принят, к его неописуемой радости на шахтный транспортный участок. Ему по душе было водить по штольне подземные составы с углем или породой на поверхность, а обратно в шахту доставлять порожние вагонетки и различные материалы. Нравилась посменная работа и шестичасовой день при двух выходных. Такой режим жизни давал много личного свободного времени. Своим трудом Митя значительно улучшил материальное положение в семье. В бригаде машинистов он крепко подружился с Василием вернувшийся полгода назад из армии. Вскоре они стали нераз-лучными друзьями по охоте, зачастую и совместным времяпро-вождением. Окунувшись в рабочую среду, каждодневно вращаясь в ней, он постепенно забывал школьных друзей с их детскими дворовыми играми… 

 

4

Возвращаясь мысленно к книге, под её впечатлением Митя с удивлением заметил: в чём-то завидует далекому предку. Суровы и будничны были отношения между мужчиной и женщиной в  далеком каменном мире: никаких тебе ухаживаний – выкрал, увел силой девушку или взрослую женщину и она безраздельно твоя. Нынче, спустя тысячелетия, бегай за ней, покоряй своей внешностью, интеллектом, дабы понравиться. Объясняйся в пре-данности, любви; в ответ она может демонстративно отвернутся от тебя. Сколько теряется времени и душевных сил, пока приоб-ретёшь спутницу жизни, но понимал бессмысленность своих суждений. Он современный человек хочет любить, быть любимым без насилия древних, примерно как тот дикарь осмелившийся нарушить вековые традиции своего времени. Если древний че-ловек сочетал благородство  наряду с грубой силой к приобретаемой им спутнице то, спустя тысячелетия, за подобное не поздоровится перед законом. Митя то оправдывал людей ка-менного века и завидовал им, то возмущался своими двойствен-ными рассуждениями. Нет – он, будучи человеком далекого про-шлого, не смог бы варварски обращаться с женщиной; в то же время в мире, в котором жил сейчас не знал, как подступиться к сверстнице, понравиться ей, завести дружбу. Дело в том, что Митя был ужасно стеснительным перед второй половиной человече-ского рода, терялся перед ним. Считал противоположный пол существом таинственным, сверхъестественным, особенным, внешне другим строением тела, так не похожим на его – мужское. Но почему-то вызывавшим в нем с некоторых пор определенное душевное беспокойство. В памяти всплыли последние школьные годы. Порой в отсутствии мамы он, раздевшись до пояса, внимательно изучал свое отроческое отражение в стекле по-тускневшего от времени трюмо. Угловатое, оно решительно не нравилось ему. Не говоря уже о прыщах с их периодическими высыпками на лице. Он безжалостно давил их ногтями пальцев, отчего лицо покрывалось, как мухомор, красными пятнами, оплывало, становилось чужим и противным самому …

Мальчишки, дергавшие в начальных классах девчонок за ко-сички, в старших уже увивались вокруг них, что мухи, гоняясь за ними на переменах. Щипали за бока и ягодицы, отчего те визжали, отвечали тем же. Более предприимчивые счастливчики провожали их после школы домой. В последнем - восьмом, по воле судьбы, перед ним на другой парте, неизменно, до конца года сидела отличница Лисицына. Худенькая, с тонкой, как тростинка  талией, с такими же тонкими, но прямыми ногами, своим всегда сосредоточенным личиком, она раздражала Митю. Тем, что порой не давала списывать по математике трудные контрольные задачки за четверть. В то же время притягивала Митю своей физической хрупкостью, если  не прозрачностью. Была полной проти-воположностью соседке по парте, не в меру толстощекой Иван-цовой имевшая преимущество перед Митей на тех же условиях. Митя хотел дружить почему-то именно с этой серьёзной, непод-ступной и беспомощной на вид девчонкой, быть ее защитником от невинных шуток одноклассников, от которых она неуклюже отбивалась учебниками и своими маленькими кулачками.

В конце марта после уроков первой смены, за день до весенних каникул, он всё-таки решился наладить отношения с Лисицыной. После зимы теплые солнечные дни основательно осадили на полях, в лесу под кронами деревьев сугробы, в ночные часы, превратившись в наст. Напротив, в поселке, за это время солнце растопило почерневшие от сажи печных и котельных труб зимние наносы по обочинам тротуаров и дорог, оголило их от снега. Прошлогодняя осенняя грязь, вместе с сажей смешались с талыми водами и на фоне весеннего неба гляделись серыми и непри-глядными, а с утра после ночных заморозков становились скольз-ким для пешеходов. Днем, местами оставшиеся лужи, постепенно под лучами солнца испарялись, и прохожие обходили их с опас-кой. С крыш домов последние сосульки своей дневной капелью утверждали неотвратимость продолжения весны, прихода той майской очистительной грозы, которая, как добросовестная хо-зяйка наведет порядок в своем обширном доме… 

Лисицына в этот раз несла свой тяжелый портфель набитый не только тетрадками, учебниками, но и художественной литературой для обмена в поселковой библиотеке. В тряпичном мешочке, стянутым шнурком несла и сменную обувь, которую требовали при входе в школу в дни распутицы. Митя, как многие мальчишки старших классов, с наступлением весенних дней не обременял себя таким грузом, модничал, брал с собой лишь тетради да дневник, спрятанные под рубашкой, заправленной под ремень брюк, а ручку в кармане пиджака. Правда, приходилось расплачиваться пониженными оценками за неаккуратный внешний вид тетрадей; по второй же обуви, перед входом в школу с дежурными хитрить, изворачиваться в виде её забывчивостью дома или отданной в ре-монт сапожнику… 

Лисицыну Митя догнал у открытого накануне нового года дворца культуры с библиотекой на первом этаже. Она стояла в нерешительности у края тёмной обширной лужи в своих резино-вых полусапожках, изучая пути одоления преграды, затем рину-лась напрямую, не зная глубины брода.

– Не ходи! Глубоко, не пройдешь, – поравнявшись с ней, одернул ее резко Митя.

– Пройду! – Но убедившись в его правоте, вернулась обратно, пошла в обход лужи за ним.

Митя ждал её в библиотеке около часа. Сам давно себе выбрал книгу, успел просмотреть ряд журналов на столах, а она все копошилась, переходя от одной полки к другой. На последних минутах его терпения Лисицына всё же определилась с выбором и записала на карточку два объемных тома: стихи Пушкина, «Войну и мир» Толстого, которые сказались на тяжести и без того разбухшего портфеля… 

На улице Митя должен был повернуть направо по проспекту до своей улицы. Лисицына жила с родителями в частном секторе почти на противоположной стороне. Он видел, как ей неудобно при весенней распутице нести свою добровольную поклажу, по-шел рядом с ней, потянулся рукой к портфелю и предложил:

– Давай, понесу!

Лисицына лишь крепче сжала ладонью его ручку и как отре-зала:

– Спасибо! Сама могу! В носильщиках не нуждаюсь.

Оглядела вдруг Митю подозрительно и возмущенно заклю-чила:

– Ты то, что ходишь за мной, живешь ведь в другой стороне - на улице Пионерской…

Такого решительного отпора Митя не ожидал. Оказавшись в неудобном положении, скрывая смущение от выступившего на лице огня, соврал:

– С чего решила, что хожу за тобой! В магазин на Ленина иду за хлебом. Мама наказала после школы купить.

Как-бы подтверждая его слова, они подходили именно к этой улице идущей параллельно проспекту в сторону его дома.

– Ой, ли: – всё не унималась Лисицына: Куда же девался ма-газин на вашей улице?

– Он на ремонте, – Диме осталось лишь дальше изворачи-ваться в той же принятой им манере. Он хорошо знал: в его сто-роне она бывает крайне редко. На этом они и расстались, каждый отправился восвояси. Так закончилось первое в жизни желание подружиться с понравившейся ему одноклассницей. Впереди, по-сле каникул, была последняя четверть, а с новым учебным годом Митя уже не вернулся в очередной класс… 

 

5

Митя редко интересовался таким развлечением как танцы, притом некудышний он был и танцор. Основное время отнимала работа, вечерние занятия в школе, а весной и осенью до февраля включительно, когда была разрешена охота, отдавался полностью ей. Изредка со знакомыми парнями, скорей из любопытства, по-сещал на старом поселке летнюю танцплощадку рядом с барачным зданием, оборудованным под клуб первыми строителями в начале той долгой войны. С его тесным и душным маловместительным залом, будкой киномеханика, небольшой сцены и опускавшимся с потолка примитивным белым матерчатым экраном. Площадка представляла собой внушительное, с волейбольное поле, сооруже-ние с невысоким ограждением, деревянным полом и рядом скамеек для музыкантов.

По окончании зимы, с появлением тепла, в праздники со вто-рой половины дня почти до вечера там играл духовой оркестр, а с наступлением темноты её заполняла в основном рабочая моло-дежь. Кто-то из самоучек объявлялся с гармонью или баяном и при свете фонаря от столба все развлекались до полуночи. С по-стройкой дворца культуры на новом поселке, где жил Митя – этой огромной двухэтажной махины, с её внушительными ажурными колоннами у входа. Великолепным на втором этаже залом для показа кинофильмов. Таким же по размеру танцевальным и спортивным залами, а на нижнем этаже: буфета, библиотеки и прочих вспомогательных помещений, надобность в старом клубе сама собой отпала. Его укоротили наполовину и приспособили под продуктовый магазин, а заброшенная площадка, постепенно разру-шаясь, жила прежней жизнью вплоть до осенних дождей.

После дневной смены, когда нечем стало занять себя, его вдруг неудержимо потянуло на старый поселок. Раньше и сейчас, на девятнадцатом году жизни, ему всё чаще стали появляться во сне неясные, расплывчатые женские образы. Они молчаливо витали за спиной, рядом и перед ним в каком-то неясном пространстве; временами задерживались, прикасались к нему, беззвучно манили, беспокоили своей настойчивостью, потом внезапно исчезали, чтоб объявиться в другом образе. Сон каждый раз протекал сладостно – тревожно, душа и тело после ночи испытывали необъяснимое болезненное томление. В такие дни он становился беспокойным и нервным. После таких мутных ночей он стал невольно, не привлекая внимание окружающих, оценивать встречных на улице девушек. Интересоваться их лицами, внешним видом, одеждой, походкой. Ему вдруг хотелось встречаться с некоторыми из них, которые нравились, оказывать им внимание. Самому получать душевное, даже телесное удовлетворение, что происходило с ним порой во сне, так не похожее на материнскую заботу и домашний уют… 

Посещая со знакомыми парнями эти вечерние вылазки, они  компанией для храбрости разливали бутылку «пшеничной». Си-гаретным дымом изводили водочный запах изо рта; знали: де-вушки держались от выпивших парней подальше, отказывая в приглашении. Потоптавшись неуклюже по площадке с девчатами вечер и накурившись до дури, тем же составом шли домой. Кто-то, более удачливый и решительный, раза - два провожал знакомую девушку, потом привирая, хвалился, чем не нравился Мите своей болтовнёй. Вскоре: у хвастуна, что-то не клеилось, он снова возвращался на круги свои. Однажды, в конце августа, Василий, изредка посещая с ним площадку, наблюдая за робостью Мити, не вытерпел и прочел ему короткую назидательную лекцию:

– Ты, брат, будь более раскованным перед девушками. Пойми: они такие же, как и мы с сердечными чувствами: дружить, влюбляться, обрести надежного в жизни друга. Такими нас создала природа, ничего здесь не изменишь, не поправишь. Только требования к парням у будущих женщин на ступень выше. Их природный инстинкт, нацеленный на крепкую семью, супротив  мужского, гораздо выше. Исходя из моего скромного опыта и  жизненной копилки девушки, думаю, делятся на три, если можно сравнивать такой оценкой, категории. 

– Какие? 

– На целомудренных, раскованных и расчетливых… 

– Кому ты отдаешь предпочтение?.. 

– Трудно ответить. Все они интересны и достойны любви. С раскованными девушками проще сходиться и дружить, но можешь обжечься, дойдя до близких отношений.

– А с расчетливыми?.. 

– С теми ещё трудней. Так тебе навяжут свое обаяние, что за-будешь всё на свете, но могут при более удачном варианте, изме-нить свое отношение к тебе, хотя осуждать их за это, думаю, нельзя. Все девушки в первую очередь мечтают о надёжном друге.

– А тебе, Василь, какая из названных теорем предпочтитель-ней?..

– Сам пока не определился… 

– Оттого, примечаю: третью девчонку обхаживаешь.

– Ищу, брат: по душе и сердцу, пока вместе они не скажут: Стоп!

Хватит с того, что в своё время призвали на службу, а по-дружка, обещавшая меня ждать, не дождалась… Короче: закруг-ляйся с вопросами, задумайся над тем, что посоветовал как дру-гу…

 

6

С Зоей Митя познакомился совершенно случайно, помимо его воли. В один из вечеров, с наступлением сумерек, от навалившейся бездельем тоски, он оказался на площадке. Молодёжи, накануне выходных было особенно много. Площадка гудела шарканьем подошв сотен ног под приглушенные ими звуки гармони. У входа как всегда толпились парни и воздух, насыщенный терпким дымом сигарет курильщиков, проникая в легкие, неприятно щекотал горло, вызывал легкий кашель. На противоположной стороне, у глухой стены, частично вдоль неё, обычно стайками, поодиночке, или с подружками, кучковались девушки. К концу вечера вся эта масса людей смешивалась в общий, тихо гудящий улей; парами, поодиночке или группами растекалась по притихшим улицам. 

  Митя стоял в стороне от входа, присматривался к двум де-вушкам, вероятно, подружкам неподалеку от него. Одну стройную выше среднего роста наперебой приглашали парни. Вторую, слегка полнеющую, постоянно обходили вниманием и она, в ожидании подруги, скучала одна. Но чаще они танцевали вдвоем, из чего сделал вывод: девушки свободны и никем не заняты. Митя уже прицелился к той, что стройнее, уже подходил к ней с очередным танго, но другой, вывернувшийся ближе парень бук-вально из-под носа увел её от него. Не возвращаться же обратно, оказавшись в нелепом положении, проявляя пренебрежение ко второй девушке. В таком щекотливом деле, что уже бывало с ним, предпочитал партнершей любую стоящую рядом. 

Девушка живо откликнулась на Митино приглашение. Как неопытный ведущий, он часто неуклюже путался ногами, порой наступал ей на носки, при этом мысленно ругал себя за неумение вести партнёршу. Он был уже готов, по окончании музыки, от досады на себя, уйти восвояси домой. Девушка, предчувствуя его душевные мучения, вскоре решительно взяла инициативу в свои руки, подчинила Митю себе. Непринужденно, по ходу, ненавяз-чиво исправляла его ошибки. Объясняла это тем, что еще в школе посещала танцевальный кружок. Педагогом она оказалась пре-красным, без насмешек над неопытностью Мити. Он был даже благодарен ей за уроки; вскоре неплохо сам справлялся с обязан-ностью ведущего. Проводил девушку к поджидавшей её подруге и вернулся на своё место. Спохватился, что не догадался спросить имя своей наставницы. Следующим подходом всё же решил пригласить вторую понравившуюся, но гармонист внезапно громко во всю площадку объявил дамский вальс. Надежда Митина разом рухнула. Желанная девушка никого не приглашала, осталась на месте, а к нему приближалась та, с которой только что рас-стался. Слегка наклонив голову, она протянула ему руку. Вальс Митя усвоил неплохо, тренируясь дома в комнате до голо-вокружения, потому и поправки её были минимальными. Осмелев, спросил имя.

– Зоя! Не задумываясь, ответила она, будто заранее ждала его вопроса.

– А тебя – Дима?..

– Откуда знаешь? 

– Знаю! Видела тебя с мамой возле вашего дома. Я работаю у неё в бригаде. Она рассказывала нам про тебя. Знаю, что работа-ешь на шахте, а кем – нет… 

– Вот тебе новость! – опешил Митя такой неожиданной и не-желательной встречей. Мысли вертелись вихрем в голове, пере-лопачивая возникшие вопросы: как быть? Продолжать знакомство или уйти, сославшись на занятость. Но Зоя уже увлекла его своим раскованным манящим поведением, легкой поступью танца, сияющим лицом и изучающим взглядом. Остатки вечера Митя провел в кругу девушек. Узнал и имя напарницы Зои, приглашая попеременно обоих. Оставшись ненадолго наедине, Зоя внезапно заглянула в лицо Мите:

– Дима! Не засматривайся на Нину. Парень есть у неё, его вызвали срочно днём на работу на все выходные из-за аварии на участке, потому одна.

Следом тут-же поставила в тупик, одарив ослепительной улыбкой:

– Я тебе, что не нравлюсь?..

– Нравишься! Ты красивая, – машинально, не задумываясь, ответил комплиментом Митя на Зоино ожидание.

– Ой, не ври!

– Нет, правда.

Он все больше увлекался девушкой, открывая новые не заме-ченные ранее при слабом освещении черты её внешности, в тоже время она подкупала его открытостью и прямотой характера. Ве-чер закончился, Мите невольно пришлось провожать девушек, благо жили они здесь же на старом посёлке, на одной улице, со-седствуя домами. Шли свободно, не касаясь друг друга. Зоя дер-жалась середины, оттеснив подругу от Мити и пока шли домой, звенела своим мягким тенорком. Не столько для Нины, сколько для него, выдавала информацию о себе, из чего Митя усвоил: по-сле окончания школы в прошлом году, они с мамой переехали сюда из пристанционного поселка. Там старейшая шахта региона, выработала свои ресурсы, закрылась и освободившихся людей постепенно переселяли к ним и в соседний посёлок Юбилейный. Маму приняли на стройку бухгалтером, а дочь она пристроила в бригаду маляров… 

Расстался Митя с девушками буднично:

– До свидания!..

Зоина подруга свернула к своему дому, и они остались одни. Зоя, подавая руку Мите, шепнула:

– Завтра вечером придёшь?

– Приду.

Митю все больше интриговала эта жизнерадостная, моложе его на год девушка; он чувствовал, что привязывается каждым часом к ней всё крепче и крепче…

 

7

В субботу танцы закончились около полуночи. Митя впервые провожал девушку одну. Было тихо. Природа замерла в необъяс-нимом, полусонном состоянии Дневное пасмурное небо очисти-лось от туч порывами ветра и уступило место звездам. Они низко и густо нависли над поселком с ярким серпом луны. Небесный свет чудным образом преображал: деревья, кусты, тротуары и тропинки. Всё вокруг воспринималось неземным в отличие от тех же реальных и привычных предметов и красок при солнечном свете.

Они сидели в тени кустарника на одной из скамеек детской площадки перед Зоиным домом. Дом и соседние здания глухо спали; в зашторенных окнах не просматривалось ни огонька, ка-кой-либо жизни; строения под искаженным светом смотрелись заброшенными призраками. Лишь в подъездах, одиночные све-тильники с железными абажурами, тускло освещали входные двери, информировали о присутствии в доме жильцов. Сидели, прижавшись, друг к другу и целовались. Митя обнимался с де-вушкой впервые и неумело. Чувствовалось: у Зои также не было опыта; вначале ее губы были твердыми как подошва ботинок, но от близости парня они вскоре стали мягче, чувственнее и теплее. Внезапно она отняла Митину руку, державшую её за талию, по-тянула вниз к ногам, прижала его ладонь к своей коленке. Ощутив округлые и прохладные ее формы, Митю кинуло в жар. Казалось: он попал в мир любви, который стал первым серьезным событием в жизни и это состояние, внезапно навалившись на него, закружило в вихре бесконечного блаженства и счастья. Его рука сама, помимо воли, заскользила под подолом тонкого платья вместе со слабо сопротивлявшейся ладонью девушки вверх по бедру. Зоя задышала чаще, громче, мельче. Видно было, что это ей нравится, возможно, даже забавляет. Ее состояние передалось Мите, он начал терять контроль над собой. Возбуждение телесное сливалось с душевными чувствами, они, вместе объединившись, становились почти неуправляемыми. Зоя, вдруг испугавшись, опомнилась. Так же внезапно скинула его руку с бедра, резко встала со скамейки и замерла, опустив голову. Целовались уже под козырьком подъезда дома, чувствуя, неровности тел друг друга. Через минуту Зоя выскользнула из Митиных объятий, тихо засмеялась, скороговоркой прошептала: 

– Завтра в двенадцать у дворца культуры – и, не оглядываясь, скрылась в подъезде. Домой Митя из старого поселка напрямую по тротуарам летел, словно за плечами выросли крылья. Гордость, охватившая его, что сегодня достиг блаженства души, что он не хуже некоторых парней, хвалившиеся своими победами, сейчас переполняла рвущееся из груди от восторга сердце. Завтра, завтра – стучали молоточком в голове гулкие мысли, но уже другие, так непохожие на ту влюбленность, которую он испытывал в школе к Лисицыной, с ее романтичностью, неведомо – возвышенному и прекрасному. Завтра ему, судя по поведению Зои при расставании, возможно, предстоит познать тайну телесной страсти. Впервые перейти греховный порог мужского рая, почувствовать себя мужчиной. Похоже, Зоя сама в эту минуту думает о том же, как приворожить, ошеломить парня, сделать его ручным и влюбленным в нее. По крайней мере, так Митя, от нахлынувшей радости, рассуждал за нее и за себя в каком-то необъяснимом сладостном оцепенении, смутного предчувствия желанного и сокровенного. Ночью плохо спалось от опутавших сумасшедших мыслей. Утром до десяти часов он драил до блеска каждую деталь велосипеда, чистил дольше обычного порошком зубы, кремом ботинки, тщательно полоскался под душем, разглаживал брюки и новую рубашку, надел свежие носки. 

– Митя! Куда так наряжаешься? – готовя на кухне завтрак, поинтересовалась мама его поспешной суетой. 

Митя покраснел, сам не зная зачем, впервые соврал: 

– К Василю… на день рождения. 

Мама понимающе улыбнулась про себя. Она-то знала: зачем парни так тщательно прихорашиваются как не на свидание с де-вушкой

« Совсем взрослым стал. Весь в отца», – подумала она с гор-достью за сына.

На свидание Митя прикатил на велосипеде по неровно зака-танному асфальтом проспекту Мира с его густо насаженными по краям тополями и застроенными первыми в поселке каменными жилыми двухэтажками, столовой, детским садом, хозяйственным магазином. В конце следующего квартала проспект упирался в круглую площадь с каменным в полный рост постаментом Ленина. С дворцом культуры, почтой, с окрашенными под зелень лавками, низкими кустами акаций, нависшими над их спинками. Закрытые для проезда транспорта улица и площадь, были излюбленными местами встреч и вечерних гуляний поселковой молодежи. Зоя пришла с опозданием из старого поселка, раскрасневшись от спешки. Митя оглянулся вокруг, коротко ткнулся губами ей в щеку, она отдернула голову, засмеялась, лицо ее зарделось: 

– Сумасшедший! Увидит кто… 

– Пусть смотрят, – выказывал он свою храбрость, окрылённый вчерашней встречей.

Они сидели на лавке, и Митя мучительно думал до её прихода и сейчас над их времяпровождением. Вчера конкретно не об-говорили где и как проведут день. Не болтаться же бесцельно днем по поселку на виду у всех женихом и невестой… 

Ему хотелось на природу, за пределы поселка. Где никто не будет их видеть, и они останутся сами с собой, но боялся: Зоя предложение его воспримет неправильно и откажется.

Лето уходило августом; воскресный день был яркий, солнеч-ный, как и вся его последняя декада: на удивление безоблачной и теплой. Солнце стояло уже не так высоко, чем в июле, но было жарко. Уходящее лето отдавало последнее тепло и палитру своих красок. Листву тополей тронули слабые мазки охры, цвет неба казался синее, корзинки цветов на клумбах своим разноцветьем гуще, насыщенней. Ягода шиповника вдоль дорожки к памятнику красными фонариками обвешали его кусты и радовали яркостью и новизной. Все дышало временным покоем и торжественностью…

Зоя прервала Митины мысли, направила их в нужное русло:

– Дима, научи ездить на велике, – сказала она внезапно, да так просящее улыбнулась ему, что он обрадовался не только её просьбе, но и выходу из создавшегося неловкого положения. Од-нако знал: парни никогда не обучали девчат на проспекте, тем более днем, а лишь вечерами на глухих улицах. 

– Хорошо! – обрадовался он, – только учиться по дороге на шахту. В выходные на ней почти никого нет, некому будет сме-яться над нами. 

– Поехали!.. 

Быстро пролетели на велосипеде проспект, повернули в конце на Горняцкую улицу. Через минуту они оказались на окраине поселка, на дороге, ведущей  на шахту. Она вначале шла под гору. Справа и слева до переезда с однопуткой, рельсы которой вели туда же, примыкали огороды, огражденные жердями. Далее, через переезд, мимо автобазы дорога рассекала километровым отрезком, выпиленный выборочно по обеим сторонам строительный лес. Вырубки заросли малинником, редким березняком и рябинником. На вымощенной булыжником дороге Зою трясло. Сквозь смех она ойкала на неровностях, сидя на узкой, режущей тело, раме. Митя плавно притормаживал на спуске перед каждой ямкой. Несмотря на неудобства, Зоя вся светилась от радости, что она со своим парнем, что день такой необычный, теплый, безоблачный; это настроение передалось Мите – он и сам был в восторге, являясь объектом её настроения. Порой она поворачивала лицо, быстро целовала Митю. Он, не упуская из виду дорогу, отвечал ей тем же: прикасался губами к её шее, в блаженстве жадно вдыхал свежий запах ее волос и тела и даже дешевые духи, идущие от неё, с их сиреневым терпким настоем, казались милыми, волнующими… 

Они отъехали достаточно далеко от поселка, дорога пошла ровнее, когда Зоя напомнила: 

– Все, хватит! Дальше сама хочу… 

Ученицей она оказалась неисправимой двоечницей. Придер-живая велосипед за седло, Митя командовал:

– Ставь левую ногу на педаль, руками держись за руль, слегка отклони велосипед от себя.

– Молодец! – хвалил он её для моральной поддержки. 

– Теперь отталкивайся правой ногой от земли и на ходу за-висни на педали.

Так осваивал велосипед не только он, тренируя равновесие, но и все мальчишки. У нее никак не получалось одновременно совмещать все три действия: удерживать руль по курсу, ногу на пе-дали, отталкиваться второй и не садясь в седло, стоя катиться; она валилась то на свою сторону, то противоположную при этом нервно и высоко смеялась.

– Лучше сидя в седле, быстрей научусь, – закапризничала она после ряда неудачных попыток.

– Первую ступень освоить не можешь, а хочешь разом в дамки. Ладно. Попробуем...

Митя наклонил велосипед, Зоя ухватилась руками за руль, с трудом перекинула ногу через раму. Узкая юбка мешала ей нор-мально сидеть на велосипеде, она, задравшись, обнажила её раз-витые бедра, они отвлекали Митю, напоминали ему вчерашнее приключение на скамейке у дома Зои. Она от волнения не замечала этого, все было починено одному: не упасть с седла и держать дорожку. 

– Теперь крути педали и смотри перед собой на дорогу, – ко-мандовал Митя.

Он удерживал её за талию от возможного падения, толкал при этом велосипед вместе с седоком и нетерпеливо кричал: 

– Педали…крути, крути… 

Педали на ходу сами по себе вращались вместе с целью и ко-лесом, Зоя не могла их перехватить, они путались, били её по ступням. Она смотрела: то вниз на ноги, пытаясь поймать педали, то перед собой на дорогу и от страха дико визжала. Через два де-сятка метров Зоя не совладела с управлением, резко зарулила на край крутой обочины. Митя едва успел в последний момент стя-нуть её с седла, как велосипед закончил свой путь под откосом. От не отпустившего ее испуга, Зоя из благодарности целовала Митю. У него уже не было сил отвечать тем же, но был рад, что обошлось без серьезной травмы девушки. 

Пока Митя осматривал велосипед на предмет повреждения, Зоя одолела самостоятельно канаву, направилась к зарослям ма-линника у колки берез. Хотя ягода по времени отходила, её было достаточно полакомиться вволю. Митя припрятал в кустах вело-сипед, присел неподалеку от Зои на подвернувшийся пень, мол-чаливо смотрел, как она жадно кидает сорванную ягоду в рот. А мысли, одни тревожнее других, витали над ним, беспокоили и не находила выхода. Всю ночь и утро он мечтал о телесном сближе-нии, но как подтолкнуть к этому девушку, дать ей понять, что всё его, Митино существо пропитано этим еще неиспытанным в жизни желанием, которое мучило сейчас больше всего на свете. Вскоре Зоя подошла к нему с полной ладошкой крупных ягод, поднесла к его губам: 

– Угощайся! – лицо ее светилось благодарностью к Мите за  муки обучения. Внезапно она села ему на колени, обняла рукой за шею, коснулась щекой его лица и прошептала:

– Поцелуй меня.

От ее упругих ягодиц коснувшихся колен, от доверчивого прикосновения к нему девичьего тела, горячего выдоха и бес-стыдной покорности у Мити волнами по телу расплескались жар и сладкая истома. Сейчас, как и вчера, он целовал Зою в каком-то блаженном исступлении. Целовал её ладони, пахнущие малиной, с таким же привкусом сочные губы, её груди в вырезе расстегнутой на пуговицу кофточки, доводившие до полуобморока. Зоя не препятствовала, не сопротивлялась, с закрытыми глазами подат-ливо отвечала ему. Как и вчера на лавке возле дома дыхание сде-лалось прерывистым, частым, её губы раскрылись, теперь уже она жадно и томно ловила его губы. Вскоре вяло заскользила, потекла вдруг с его колен по ногам вниз на траву, увлекая Митю за собой. Он стоял на коленях, склонившись в нерешительности у лежащей перед ним на спине девушки безмолвно смотревшей не то в безоблачное небо, не то на него, Митю. Оттого, что здесь на земле, возле этого потемневшего от времени пня, почти под корень спиленного дерева, на котором он только что сидел и жарко целовался, может свершиться чудо; чудо, которым он, Митя, в последнее время грезил, а со вчерашнего дня в сладостном изне-можении ждал и ночь мучился в сомнениях. Теперь, когда надо проявить решимость и действовать, его мысли путались, а руки, как и всё тело вдруг сделались деревянными и непослушными. Он не представлял себе, как будет снимать онемевшими руками впервые в жизни женскую одежду. Расстегивать пуговицы этой синей с белыми горошками кофточки. Трясущимися пальцами находить невидимые сбоку поясницы застежки юбки, оголившая при падении её загорелые бедра, снимать с неё нижнее белье. Са-мому скинуть с себя одежку перед девушкой, слиться воедино с ней. От нахлынувшего внезапного стыда и непонятного страха, обручем сдавившие движения, лишившим напрочь воли и ско-вавшие всего злился на себя. Злился, что не в состоянии преодо-леть проклятую робость. Злился  на Зою, что лежит перед ним как колода, сама не пытается помочь себе, отдаваясь парню, облегчив этим его неуверенность… 

Внезапно Зоя села. В глазах промелькнуло недоумение. Её  взгляд постепенно становился осмысленным и напряженным. Покосилась подозрительно на Митю, будто видит его впервые, одернула юбку, решительно встала и, молча, не оглядываясь, направилась к дороге. Тут Митю и прорвало. Почти бессозна-тельно нагнал ее, обнял со спины за талию, притянул к себе, от волнения, не узнавая собственного голоса, прошептал: 

– Не уходи! Раздевайся, – и сам ужаснулся последнему, выле-тевшему из пересохшего горла звука похожего на хрип. Зоя, не сбавляя шага, локтем резко и больно оттолкнула Митю. Оберну-лась на ходу, с отвращением выплеснула ему в лицо: 

– Ещё чего захотел?.. Пошел вон! – и Митя как побитая собака понуро поплелся следом.

Нерешительность, проявленная им от возможной близости с девушкой потерянной теперь, может навсегда, вскипела в душе ненавистью, презрением к самому себе за позор, который при-шлось, молча и безропотно проглотить из-за брошенных в лицо обидных слов. Счастье, в ожидании которого томилась душа и тело, казавшееся мгновение назад реальностью, вмиг было смято и безжалостно раздавлено. Оно смотрело на него в лице Зои хо-лодно и враждебно… 

Зою он нагнал на подъеме в гору перед посёлком, ведя вело-сипед перед собой. Она перегорела, уже не смотрела со злостью на Митю, но как-то загадочно – насмешливо. Не ускоряла шаг, пытаясь подальше держаться от Мити, вроде как остыла за пере-житый недавно девичий стыд из-за увальня парня. Смотрела на Митю даже с долей благодарности за его проявленную робость, которую также проявила сама и, возможно, осуждала в душе; в тоже время, с сомнением радовалась, что между ними ничего не произошло и не надо беспокоиться о вытекающих в таких случаях для неё последствиях.

Она первой нарушила молчание: 

– Вечером, придёшь на площадку?

Митя, еще под впечатлением свершившегося и непоправимого, не поднимая головы, неуверенно промямлил: 

– Не знаю.

– Приходи! – Голосом не терпящего возражения, повторила Зоя. 

– Да не дуйся, сам виноват!..

Митю покоробило от её приказного и назидательного тона, но промолчал. Они уже подошли к окраине поселка, подъем кон-чился, мощеная улица с деревянными двухэтажными домами, каменным продуктовым магазином, лепившимися вдоль неё, пе-ресекая три перекрестка, устремилась довольно круто вниз, минуя частный сектор, в ложбину. В конце её у развилки, на очередном подъеме в гору, в такой же деревяшке как у Мити, жила Зоя. День был испорчен. Митя скорей по привычке, чем из желания про-длить с ней время, спросил:

– Домой?.. Довезти?.. 

Она уже смотрела на Митю дружелюбно, будто и не было между ними размолвки, кивнула головой:

– До развилки, устала я. 

Митя придержал велосипед, пока Зоя мостилась бочком на раму. Удерживая руль, заключил её между руками, поставил при-вычно левую ногу на педаль, правой ногой оттолкнулся от земли, на ходу прыгнул в седло. Под двойным грузом заскрипели каретка педалей и оси колес; велосипед на ровном месте вначале тяжело набирал скорость, но постепенно, с увеличением уклона дорога все быстрее и быстрее бежала навстречу. Митя из-за плеча девушки, как и в прошлый раз, плохо видел дорожку перед Зоей. Хотелось быстрее избавиться от неё, возвратиться к себе домой, побыть одному. Уже не было прежнего волнения от близости Зои, а с ним ослабло само внимание на проезжую часть. Он держался края обочины, где меньше трясло, временами лишь слегка притормаживал разогнавшуюся машину. Внезапно переднее ко-лесо наскочило на вывернувшийся из дорожного полотна булыж-ник. Так необъезженный мустанг на полном ходу останавливается, взбрыкнув всем крупом, сбрасывает через голову неопытного седока, так и велосипед, уткнувшись передним колесом в непре-одолимую преграду, встал на дыбы. 

Зоя первой распласталась на дороге. Следом на нее мешком свалился Митя, а велосипед, облегченный от груза, по инерции сделал дугу в воздухе, больно ударил седлом по его спине. Слу-чилась оказия неподалеку от магазина, чем сразу собрала толпу зе-вак и сочувствующих. Митя выбрался из-под свалки первым. Морщась от боли в спине, как джентльмен, подал лежащей Зое руку. Она отвергла его помощь, сама встала. Посмотрела на Митю с потемневшим лицом точь - в точь, что на полянке. Отряхнула одежду от приставшей пыли. Горестно покачала головой, не оглядываясь, заковыляла прочь, прихрамывая на ногу и придер-живая ушибленный локоть здоровой рукой. Расстроился Митя основательно. День, хорошо начавшийся, несуразно продолжаясь, по-доброму не кончался. Мало испорченного отношения с Зоей, судя по её последнему настроению – надолго. Кроме всего необходимо было доставить домой на плечах велосипед с погну-тым ободом. Вечером Митя на танцы не пошел, свежи были дневные приключения, и Зоя  вряд ли сама объявится из-за хро-моты и злости на него. Тем более: в конце следующей недели, в субботу, открывался сезон осенней охоты, а к ружью припасы не были приготовлены. Днем, в его отсутствии, к нему приходил Василий, передал через маму предложение Мите вместе идти в выходные с ночевой на Губахинские лога. 

Всю последующую неделю Митя трудился во вторую смену: с двух часов дня до восьми вечера. В среду, в начале первого часа перед работой, он пошел стороной переулка их дома в магазин за папиросами. На противоположной стороне по тротуарам навстречу торопливо шла стайка маляров – девушек в рабочей одежде, забрызганной побелкой, раствором и краской. По тому, как спешили, шли скорей всего на обеденный перерыв. Среди них Митя узнал Зою. Он задержал шаг, кивком головы поздоровался с ней. Она уже не хромала, вместо ответа на приветствие что-то коротко шепнула подружкам. Те внезапно, как по команде, разом повернули головы в сторону Мити: дружно, как лошади, заржали на всю улицу, что встречные прохожие из любопытства оглядывались на них. Митя чуть не задохнулся от неожиданности, ему вдруг сделалось душно, как бывает под полуденным июльским солнцем. Его захлестнула волна возмущения поступком Зои, видимо растрезвонившая только им двоим принадлежащую тайну. Было больно от неизвестности: в каком ещё виде она выставила подружкам историю воскресного дня и поведения его самого. Не было уверенности, что те в свою очередь не поделятся новостью с другими, не приведи бог, поведают маме, приукрасят ситуацию, и пойдет молва гулять по поселку - одна живописнее другой. Митя впервые встретился пусть с мелкой, но все же подлостью. Он возненавидел вдруг Зою, всё её юбочное сообщество с его неудержимой болтливостью. Ночью, что давно не случалось, ему снились кошмары. Он падал в полумраке в жутко гудящую бесконечную пустоту вместе с велосипедом, разваливающимся на части, а Зоя с единственным рулем в руках, с растрепанными волосами сидела верхом на плечах Мити. Обхватила его шею крест-накрест ногами, рулила полетом и дико хохотала. От страха он проснулся в поту. Затаившись в постели, долго озирался вокруг. В комнате было темно и душно. За окном стояла густая непроницаемая чернильная августовская ночь: ни звезд, ни луны на небе; неосвещенный двор за окном казался таинственным и жут-ким.

«Ведьма, Зойка»! – подумал он от впечатлений ночного ужаса. Поежился и, скрываясь от мрака комнаты, укрылся одеялом с головой. Больше они не встречались... 

Вскоре, в конце сентября, произошло событие, в корне изме-нившее его мятущуюся в последнее время жизнь. Стали ненуж-ными и бессмысленными все житейские проблемы: велосипед, Зоя, охота, друзья, даже работа, с которой невольно пришлось уволиться. Они с мамой знали эту неотвратимость: один ожидал  её с радостью, вторая – с тревогой. Спустя двенадцать лет после окончания войны, до сих пор неутихающей болью, не покидавшей маму пропажей мужа, аналогичная весть, связанная с воинской повинностью, пришла из военкомата в виде повестки сыну в ар-мию.

Этот осенний день на станции в ожидании прихода поезда, увозившего его и десяток таких же поселковых парней – сверст-ников, пока еще в областной сборный пункт для дальнейшей их от-правки в воинские части. Это встревоженное лицо мамы при виде подходившего поезда, как в том сорок первом, увозившего мужа на войну, из которой он уже не вернулся. А сейчас отправляла не по своей воле единственного сына, пусть в мирное время, в ту же армию. Это – неестественно - парадное веселье родителей и девчат провожавших своих парней на службу на целых три года и хором поющих под всхлипы гармони знаменитую «Катюшу». Этот резкий свисток паровоза, тележный скрип железных колес трогающегося состава. Медленно уплывающее от него низкое здание станции, земляного перрона с толпой провожающих и среди них его мама, чертившая вслед поезду рукой крестное зна-мение, стал последним днем Митиной юности. Позади годы меч-таний, надежд, ошибок, несостоявшейся любви… 

 

8

Не дослужил Дмитрий, как положено по закону свои три года: от звонка и до звонка. Пристало вдруг власти сократить свою военную машину на миллион с лишним солдат. Она с трудом со-держала эту послевоенную махину на довольствии, да и народное хозяйство остро требовало рабочих рук. Сокращали в первую очередь пехоту и артиллерию, делая упор на ракеты. Дмитрий дослуживал последний год как раз в этой самой артиллерии. Его, как и других старослужащих части, уволили в первую очередь досрочно на три месяца раньше. В середине августа к радости мамы Дмитрий был уже дома. Со дня его службы в поселке многое изменилось. Промышленность остро нуждалось в коксующемся каменном угле, без которого не плавилась железная руда в доменных печах и на уральскую угольную отрасль, вернее на Ки-зеловскй бассейн, поставщика такого угля, обрушился финансовый дождь. В отсутствии Дмитрия вырос целый микрорайон каменных пятиэтажек, появились новые улицы, заново покрыли асфальтом проспект Мира, поселок преображался на глазах. Ломались бараки, расселялись их обитатели. Мама незадолго перед его приездом также переехала в новую двухкомнатную полно-метражную квартиру, чему оба были несказанно рады. Дмитрий объявил ей: через день-два будет устраиваться на работу в шахту;  было стыдно бездельничать, мама же стояла на своем: 

– Отдохни месяц, отвыкни от своей армии. Еще наработаешь-ся, никуда она от тебя не сбежит. Чай не последний сухарь доеда-ем.

Он упорствовал, не соглашался, в итоге сошлись на неделе. Первые дни он радовался впечатлениями от поселка. Отвыкал от старой деревяшки с её надоевшей толкучкой на карликовой кухне, унизительными очередями в ванну, совмещенной с туалетом, почти казарменной теснотой. Днем улицы посёлка были безлюдны и Дмитрий, не терял время даром. Встал на воинский учет, получил в милиции новый паспорт вместо старого, изъятого перед призывом. На шахте у начальства подписал заявление на прежнее место работы, в кадрах получил направление в поликлинику на медкомиссию. Первым делом увиделся с Василием. На радостях, не видевшие давно друг друга друзья, распили бутылку. Сидели за дворцом культуры на одной из скамеек пустующего стадиона, вспоминали прошедшие времена, места совместных скитаний с ружьями по тайге. Василий делился последними новостями работы их транспортного участка, жизни поселка, прошелся по их общим знакомым, в конце заключил:

– Отстал ты от жизни за службу, но не унывай, наверстаешь, всё впереди… 

Дмитрий сам понимал: три года многовато для молодого че-ловека. За это время можно вполне обустроить свою жизнь. Нет, он не против службы в армии, сам стремился туда, но окунувшись в армейскую среду, как и большинство парней, понимал – на все хватило бы одного года. Остальные – нудное, до отупения, повторение первого, а последние полгода ещё невыносимая тоска по дому, нервозность, бесконечное ожидание писем из дома. Он слушал Василия, в душе во многом соглашаясь с ним. Понимал: жизнь фактически начинать надо сначала. Все они, взрослея, рас-творяются в этой ее части где каждый строит свою судьбу в сто-роне от того привычного, далекого прошлого, независимо друг от друга. Кто-то из сверстников дослуживал в армии, кто не был призван по здоровью, работал или учился в высших или средних учебных заведениях, а кто и завел семью. Одноклассниц также развеяло ветром времени. Одни продолжили учебу, другие, не дождавшись парней со службы, выскочили второпях замуж из опасения остаться одной. Жизнь брала свое, расставляла всё на свои места. Даже Зойка сумела приворожить приезжего парня. Встретился с ней Дмитрий накануне совершенно случайно неда-леко от поликлиники, куда шел на прием. Навстречу по тротуару шла молодая мамаша, толкала перед собой коляску с малышом. Приглядевшись, он узнал в ней Зою. Она внешне мало изменилась, лишь стала круглее, пышнее. Не сразу признала Дмитрия, а признав, искренне обрадовалась ему. Он уже не чувствовал к ней неприязни, из любопытства пообщаться даже обрадовался встрече. Она осталась той же: веселой, беззаботной. 

– Ой, Дима!: любуясь им, рассыпала она словечки… 

– Какой ты видный, да ладный! За тобой любая девка побежит: тут же с неподдельной радостью похвалилась, словно не было в прошлом ничего между ними: 

– А я уже два года как замужем, дочке вот годик. А ты всё один?.. Никого нет?..

– После твоей сорочьей трескотни, кто обратит на меня вни-мание, – Дмитрию вдруг стало весело от придуманной шутки и её искренне испуганного лица. 

– Прости! Дура я! Перед тобой виновата.

– Не переживай, не бери в голову, – успокоил он её.

Пообщавшись, некоторое время, они расстались. Ему вдруг стало тоскливо от навалившегося одиночества, ненужности самому себе… 

Спустя неделю, как приступил к работе, ближе к вечеру, он направился к Василию. Еще во время смены договорились встре-титься у него дома в связи с новым, приобретённым на днях ру-жьём с вертикальными стволами. Такое же оружие Дмитрий меч-тал приобрести еще до службы, потому напросился в гости не только осмотреть, но и подержать ружьё в руках. Жил Василий в частном секторе в доме родителей. Дмитрий уже подходил широ-ким шагом к нужной ему улице, когда нагнал идущих впереди себя женщину и девушку. Каждая несла в руке авоську с продуктами. Он уже было перегнал их, вдруг услышал тихий девичий возглас: 

– Дима!.. Ты? 

Дмитрий придержал шаг, оглянулся и замер в удивлении. Не сразу признал одноклассницу Лисицыну, которую все эти годы после ухода из школы пару раз случайно видел издали. Она осно-вательно изменилась. Когда-то хлипкая, невзрачная, с белым бан-том на голове, в стандартной школьной форме коричневого пла-тья, с белым, аккуратно подшитым ажурным подворотничком, красным галстуком на шее и белым фартуком поверх платья; эта  инфузория, как за глаза её звали мальчишки, стала почти неузна-ваема для тех, кто её давно не видал. Природа, словно наверсты-вала упущенные годы, щедро и основательно потрудившись над её внешностью. Вылепила из неказистой бывшей школьницы взрослую, изумившую Дмитрия, девушку. 

Её стройная разумно пополневшая фигура скромно, но со вкусом одетая, грациозной походкой на невысоких каблуках, из-лучала здоровье, красоту и элегантность. Темные волосы акку-ратно подобранные вверх и связанные в узел, высокий лоб с ду-гами слегка прорисованных карандашом бровей, прямой изящный нос, большие сияющие глаза, чуть приподнятые уголки губ, сложившись в загадочную полуулыбку, делали её привлекатель-ной... 

Если Дмитрий в присутствии её мамы сдерживал восхищение, готовое вырваться наружу от впечатлений, произведенных на него, то Лисицына не скрывала восторга, оглядывая его крепко сложенную фигуру: 

– Как ты, Дима, изменился!..

Лицо ее выражало неподдельную радость такой неожиданной встречей.

– Молодость… она и есть молодость, - поддержала разговор её мама.

Дмитрий смутился от не первой хвалы в его адрес. В под-тверждение её слов, он чувствовал в себе порой такую энергию и силу, идущую из него, что казалось, мог вырвать вместе с корнем молодую березку…

– Давно тебя не видела, – продолжала Лисицына: с восьмого класса. Где пропадал? Чем занимался все время? 

– Работал, учился в вечерке, вот – отслужил. Опять устроился в шахту.

– А ты чем занята?..

– Учусь в Перми на последнем курсе пединститута на до-школьном факультете. Через неделю занятия. Вначале, как всегда направят в колхоз на уборку овощей.

Лисицыны уже подошли к переулку, где стоял их дом, наскоро попрощались. Эта короткая мимоходом прошедшая встреча всколыхнула его сознание; он смотрел вслед девушке с неясной внутри себя тревогой. Ему вдруг захотелось еще раз, а может ты-сячи раз видеть ее, но как об этом дать ей понять в присутствии матери, которая, сознательно не отходила от дочери, боялась по-чему-то оставить их наедине. Лишь в гостях у Василия, рассмат-ривая с любопытством его вертикалку, еще свежо пахнущее за-водской сборкой, он на время отвлекся от тоскливого настроения… 

В пятницу перед выходными в летнем кинотеатре шел фильм про Ивана Бровкина. До службы Дмитрий смотрел его, как и все мальчишки, и девчонки подряд несколько раз. Сейчас же на по-следний вечерний сеанс шел просто от скуки, без прежнего задора, лишь бы убить время. Опоздав к третьему звонку, контролерша выказала ему свое недовольство, но всё - же впустила в темный зал. При свете лучей проектора он нашел пустующее место. Зная фильм в мельчайших подробностях, он все же был интересен напоминаниям его прежней службы. Кино закончилось, в зале включили свет. Дмитрий случайно увидел впереди из соседнего ряда к выходу пробиралась Лисицына. Он окликнул её. Их взгляды встретились. Она широкой улыбкой ответила на приветствие. 

В этот раз она была одна. Это обрадовало Дмитрия, и он ока-зался не отвергнутым её провожатым, но тактично предупредила, что спешит домой из-за необходимости подсобраться в дорогу. Завтра дневным поездом уезжает в Пермь. Несмотря на легкую нервозность, которую скрывала под темой отъезда, но под впе-чатлением фильма, она все - же живо интересовалась порядками в армии, занятостью парней в свободное время. Порой беспокойно, украдкой от Дмитрия, оглядывалась назад, будто кто-то в темноте подсматривает за ними или догоняет. Убедившись в отсутствии кого-либо, стала более раскованной. Возле дома, прощаясь, протянула ему руку. Дмитрию в порыве необъяснимого чувства и здравого смысла, вдруг страшно захотелось сейчас же, сию минуту её поцеловать. Она мягко, но решительно выскользнула из его объятий. Предупреждая дальнейшую попытку сближения, выставила перед собой руки, ошпарила что кипятком:

– Дима, не надо! Ты хороший, но я люблю школьного това-рища. Ты, кажется, дружил с Витей Гориным в восьмом, а я с по-следнего - выпускного. Жду его через год из армии.

– Извини, не знал...

Дмитрий замер, мучительно подыскивая повод для выхода из неприятной ситуации… 

– Могла бы заранее предупредить… 

От досады до боли стиснул зубы и вскоре, попрощавшись, ушел. Лисицына долго стояла у приоткрытой калитки, мысленно провожая вдруг потеплевшим взглядом бывшего одноклассника, некогда пытавшегося неуклюже предложить ей мальчишескую дружбу, которую она в тот год не была готова принять ни душой, ни сердцем. Смотрела, пока Дмитрий не скрылся в конце переулка, тускло освещаемый редкими ночными фонарями… 

На следующий день в субботу Дмитрий напился. Напился ос-новательно до беспамятства. Мама была встревожена, смотрела на него с сочувствием. Как женщина, догадывалась о причине его душевного срыва, но не вмешивалась своими советами, понимала – этим не поможешь. Сын достаточно взрослый, сам должен разобраться с любовными проблемами, благо они не смертель-ные… 

Всю последующую неделю Дмитрий лечил душу, окунувшись в работу на производстве, а в свободное время обустройством их квартиры. Ни о каком знакомстве, тем более общения с женским полом не хотел и думать. Почти все выходные сентября, пользуясь хорошей погодой, они с Василием проводили как в прежние времена с ночевой на охоте. В один из таких тихих вечеров у костра в их любимом Гремячинском логу, в десяти километрах от дома, куда они приехали на мотоцикле Василия, дымя сигаретой после ужина и чаепития, Василий неожиданно объявил:

– Женюсь, Дима, скоро!

– На Вере?

– Да! На ноябрьские праздники. Надоело бегать по танцам да шляться ночами по закоулкам собирать пыль на скамейках. 

– Поздравляю!

Дмитрий был знаком с его девушкой с первых дней по воз-вращению из армии. Годом раньше она закончила медучилище, и трудилась в поселковой поликлинике. Хорошенькая, выше сред-него роста, со свежим лицом, живым взглядом золотистых глаз, с почти круглой головкой увенчанная естественным цветом густых медных волос, неброскими, но уже вполне созревшими женскими формами тела, нравились Дмитрию. По-доброму он даже немного завидовал Василию, в тоже время радовался его выбору. 

– А ты, – прервал его мысли Василий, – бирюком собираешься жить?

Еще до службы корил Дмитрия за робость перед девушками, а сейчас как бы продолжал тот давний разговор:

– Оглянись! Сколько девчонок подросло за твое отсутствие, а ты всё страдаешь по своим сверстницам. Они давно прибраны более проворными парнями.

– Выходит: и ты в свое время упустил.

– Нет – я гулял, да и жизнь свою вначале обустраивал. Не при одних же штанах и рубашке жениться.

– А нынче берешь в жены девушку значительно моложе себя.

– Разве я предлагаю тебе немедленно завести семью? Иметь в виду кого - то все же необходимо.

– Буду иметь в виду твою будущую дочку, подрастет,  с твоего согласия женюсь на ней, – На этом Дмитрий прервал  разговор на неприятную ему тему, и они дружно рассмеялись… 

Дмитрий лежал у костра на подстилке пихтового лапника брошенного на лежанку из нарубленных березовых жердочек. Лежа на спине, Дмитрий пристально смотрел на усеянное звезд-ными светлячками ночное небо. Костер периодически выстреливал жаром поленниц во мглу каскады искр. Они стремительно подхватывались потоками нагретого воздуха, устремлялись в темноту, смешивались на фоне неба с холодным воздушным те-чением и, остывая, бесследно пропадали у верхушек деревьев. Пламя костра, его багряно–темный цвет углей освещали неболь-шое пространство их круга, в котором они обитали. Дальше стеной стояла непроницаемая темнота, сливавшаяся с чащей леса с её почти абсолютной тишиной. Она лишь изредка нарушалась шипением тлеющих головешек, слабым потрескиванием хвороста в глубине леса под тяжестью неизвестного ночного животного, криком встревоженной чем-то птицы. В такие часы, измучившись до изнеможения дневными переходами по лесу с ружьём и рюк-заком за плечами, в поисках пернатой дичи здесь, у ночного при-станища, наедине с природой, мысли Дмитрия текли особенно легко и непринужденно: о самой жизни, о своем предначертании в ней.

 

9

Дмитрий впервые увидел эту девушку в небольшой комнате, при поселковом совете, приспособленной под регистрацию бра-ков. Широкий стол, накрытый красной материей, единственный стул для заведующей у глухой стены, с висевшим на ней портретом первого лица страны и массивный сейф для документов составляли всё убранство помещения. Василий и Вера в повседневной одежде регистрировались в будний день, ибо последующие три дня были нерабочими ввиду наступающих октябрьских праздников. Само свадебное мероприятие начнется завтра в полдень, в помещении поселковой столовой, сразу после прохождения демонстрации по проспекту. Кроме родителей Василия и родителей Веры, прибывших к дочери из соседнего района, присутствовала и эта незнакомая ему девушка, как и он в качестве свидетеля. Стройная, среднего роста блондинка с неброской, но привлекательной внешностью, тонкими чертами лица, красивыми ровными зубами – такой она запомнилась Дмитрию в эти короткие минуты регистрации молодожёнов. Звали ее Валентиной… 

После процедуры оформления и поздравлений молодых, все разошлись по своим делам. Валентина торопилась домой к маме. Предупредила о возможном завтрашнем опоздании, провожая маму с утра на поезд до Перми. Василий с Дмитрием также должны были отработать вторую смену. Лишь родители молодой пары занялись завершающей подготовкой к очередному дню.

По окончании вечерней смены друзья, не дожидаясь марш-рутного автобуса, шли домой пешком. Так бывало и раньше, когда обговаривали выход на охоту или иные вопросы времяпро-вождения. Сейчас темой общения был завтрашний день. 

– Не забудь! Сразу после демонстрации, – напомнил Василий.

Дмитрию же нетерпелось получить информацию о девушке подруге Веры.

Несмотря на зарок: не интересоваться кем-либо из этого со-словия, именно эта молодая особа, примерно его возраста, вопреки отрицательному настрою души, запала днем внезапно в сердце. Она занозой, не утихая, отзывалась сердечной болью.

– Валентина? – повторил вопрос Василий: Никак тебе понра-вилась! Вкус у тебя, между прочим, гляжу неплохой.

Хорошо, что было темно. Ночные фонари на редких столбах освещали мало - мальски дощатые тротуары до поселка, и Василий не заметил внезапно покрасневшее лицо Дмитрия.

– Никакая она не девушка, а замужняя женщина. Знаю её со слов Веры, – продолжал Василий, – вернее, была замужем. Ка-жется, подала заявление на развод. Муженек её оказался непуте-вым. Вера с Валей из одной группы. Подружились ещё в медучи-лище. Валя на танцах познакомилась с красавцем парнем. Тот оканчивал горный техникум в тоже время, что девчонки училище. Вера при распределении не захотела оставаться в Кизеле, за-дымленном от шахтных терриконов. Достаточно, что прожила в нём всю жизнь с родителями. Взяла направление в наш поселок, а Валентина, не желая терять своего ненаглядного, накануне вру-чения диплома, ни с кем не посоветовавшись, расписалась в загсе. Вот такие дела.

Они закурили.

– Дальше-то, что? – настаивал Дмитрий.

– Дальше?.. Куда иголка, туда и нитка. Муженек ее, предва-рительно заручившись приглашением шахтного начальства по-селка Юбилейный, что в часе езды от нас, где жили его родители, получил туда распределение.

– Почему жили?

– Жили, да сплыли, и он уплыл следом за ними. Новоиспе-чённых специалистов шахтное начальство приняло хорошо: муж был назначен мастером на участок добычи, жена заведующей шахтным здравпунктом. На первых порах предприятие выделило молодым комнату в семейном общежитии. Жить у его родителей они отказались из-за тесноты однокомнатной квартиры. Вскоре родителей потянуло в теплые края на Украину, в шахтерский го-родок Павлоград. Там благодать: тепло, фрукты, зима не как у нас по пояс снега. Считай, почти и нет её. Разменяли квартиру на по-добную и уехали; следом давай звать к себе молодёжь. Вскоре затосковал и её муженек. 

– Уедем, да уедем, – пудрил он ей мозги.

Она ему здравые доводы: никто нас на Украине не ждёт, там юг и вечная проблема с жильём, да и маму свою как оставит одну без присмотра. Корче, после трехмесячной семейной драмы, му-женек уволился одним прекрасным днем, убыл на новую родину. Обещал быстро решить квартирный вопрос, забрать к себе Ва-лентину и её маму. Похоже, решил. Полгода молчал. Ни весточки, какой-либо помощи. Месяц назад прислал покаянное письмо. В нем жалостливо извинялся, что полюбил другую женщину, а Валентине дает согласие на развод. Скорей всего этот прохвост за-пудрил мозги какой-то хохлушке с квартирой. Вот, брат, такие пироги. А женщина она: интересная с чистой душой, – завершил он свой рассказ при подходе к первым домам поселка… 

 

10

Уже колонны демонстрантов прошли по проспекту. Сам про-спект порядком опустел от прошедших коллективов и учащихся школ. Уже гости, прибывая, шумно заполняли длинный ряд столов сдвинутых вместе для удобства обслуживания, уже закончились напутствия родителей, гостей. Прозвенели первые заздравия новобрачным, веселье витало в зале; дважды Василий с Дмитрием курили на крыльце, а Валентины все не было. Ее отсутствие беспокоило не только их, но и Веру.

– Может съездить мне на твоем мотоцикле на станцию, – предложил Дмитрий товарищу, – обернусь за полчаса туда и об-ратно. Вероятно, из-за праздников неважно ходят автобусы из района. Василий покачал головой, наотрез отказал:

– Не дури! Выпивши, сам не сажусь за руль и тебе не позволю. Подождем немного, что-нибудь придумаем.

Дмитрию, несмотря на общее веселие, в которое втянулся с радо-стью впервые за последнее время, вдруг стало тоскливо, что бы-вало не раз с ним прежде, если шло что-то не так помимо его ожиданий. 

Валентина объявилась внезапно, когда почти рухнула надежда на ее появление. Через зал торопливо подошла к друзьям, обняла их, сказала шепотом несколько слов, извинилась за опоздание. Заискрились глаза у Веры, стало легко на душе и Дмитрию, а Василий, улыбаясь, кивнул ему головой. Он сам нашел свободный стул, посадил её среди женщин напротив товарища. Она смущенно поздоровалась с соседями, а Дмитрию, как знакомому, кивнула и головой. Праздник, не прерываясь ни на минуту шёл своим чередом; гости, в первую очередь мужчины,  изрядно за-хмелевшие, разбивались за столами на группы по темам жизнен-ных проблем, увлеченно их обсуждали, спорили, доказывая каж-дый свою правоту. Женщины хором дружно пели любимые песни и Валентина, поддерживая их, не была исключением.

Дмитрий всё чаще ощущал на себе её вскользь изучающие взгляды, сам невольно, словно по чьему-то наущению, проявлял к ней аналогичное любопытство, если она отвлекалась на рядом сидящих гостей. В какой-то момент их глаза своими невидимыми лучами скрестились. Дмитрий, скрывая смущение, как пойманный с поличным вор, оправдывая нахальное разглядывание, густо покраснел.  Окончательно смутившись, сделал вид, что ухаживает за женщинами; машинально, к недоумению своих соседей, пе-редвинул со своей стороны стола на противоположную вазу с фруктами, тарелки с закусками, которых и так там было предо-статочно. Валентина, её соседи за оказанное внимание, благода-рили, тут же вернули всё на прежнее место. Дмитрию стало не-ловко от глупого ухаживания, но объявленный в эту минуту ведущим свадьбу очередной тост жениху и невесте, поддержанный дружным хором зала: 

– Горько! Горько! – отвлекли его от страданий.

Все встали с мест, повернулись к новобрачным с поздравле-ниями, с наполненными стаканами и рюмками. Одни лишь при-губили их, другие осушили до дна. Валентина до этого касалась вина лишь губами, сейчас же, не отрываясь от края полного бока-ла, медленно осушила его до дна . Румянец заструился на её лице. Смутившись, она села на свое место, неожиданно, осмелев, по-смотрела Дмитрию прямо в глаза. Её живые с искринкой зрачки будто изучали Дмитрия. Они – то ширились, то – щурясь, сужа-лись, притягивали к себе непредсказуемостью. Губы одновременно слегка вздрагивали уголками, растягивались в подобие улыбки, пытались или улыбнуться ему, или что-то сказать вслух, но не решались в присутствии сидящих рядом гостей. Эта игра глаз и губ вводили Дмитрия в гипноз. Он почти не замечал никого, только эту, сидящую напротив его молодую женщину. Как в прошлом знакомая горячая волна томления, заполняла постепенно всё его существо. Неподвластная его воле подавить её в себе, она безу-держно растекалась по телу, слепила глаза, отчего лица напротив сидящих рядом с Валентиной женщин смотрелись как в тумане. Он совершенно не замечал и не слышал захмелевшего справа соседа что-то настойчиво с жаром толковавшего ему о своей работе, видел только её одну. Её вдруг ставшее милым и близким лицо. Эти раскосые серые глаза, высокий открытый лоб с тонким изломом бровей. Короткую, идущую ей стрижку волос осветленных перекисью водорода, розового цвета блузку с маня-щим разрезом, свисающую с шеи тонкую серебряную цепочку в оправе с камешком в ложбинке груди. 

Магнитофон, который раз за вечер выдал с магнитной дорож-ки очередной вальс, приглашая всех на свободную от столов дру-гую половину зала. Она, зала вслед за новобрачными постепенно заполнялась парами. Дмитрий, встретившись вопрошающим взглядом с Валентиной, расстроился. Вдруг испугался, что Ва-лентину  в любое мгновение могут пригласить другие, увести её от него во вращающийся круг. Позже он так и не смог вспомнить, как оказался на её стороне. Она видела идущего к ней парня, не спускавшего с неё глаз и, предупреждая его приглашение, открыто улыбаясь, первой пошла ему навстречу. Дмитрий как в полусне вёл её в толпу, слегка касаясь ладонью локтя. Кружась по кругу, бережно держал Валентину за талию, не в силах преодолеть желание уменьшить пространство между ними. Лишь когда подвыпившие пары в тесноте невзначай стакивались с ними, он невольно, по инерции прикасался к ней всем телом и, предупре-ждая падение, перехватывал крепче и шире её за талию.  Лицом при толчках почти касался её локонов и уха с небольшой сереж-кой. Она также касалась груди Дмитрия, оказывалась как - бы в его объятиях. От счастья, которое вдруг свалилось на него в этом зале, залитом светом люстр, блаженного головокружения под звуки вальса, от близости её свежего дыхания, тонкого неназойливого запаха духов идущие от её волос, от блузки, казалось, от всего её существа, приводили Дмитрия в совершеннейший восторг. Она не возмущалась теснотой зала, толкотнёй танцующих, как бы ни замечала тесноту, а возможно приветствовала на какие-то мгновения продлевать ему эти невольные прикосновения. Теперь они уже не расставались.

Вечерело. Сумерки на дворе сгущались. Постепенно умень-шалось количество гостей в зале, Они прощались с новобрачными, расходились поодиночке и группами по домам. Зал пустел, становился неуютным. Засобиралась и Валентина. Попрощавшись, поцеловала подругу, новоиспеченного мужа, ушла переодеваться в кабинет заведующего, где хранилась верхняя одежда и одежда родственников молодых. Настроился уйти и Дмитрий. Василий на прощание незаметно кивнул ему головой вслед уходящей Валентине, напомнил этим их недавний разговор на перекуре.

– Не зевай, не упусти.

Дмитрий густо покраснел от знаковых напоминаний Василия.  Вера обратила внимание на его смущение, смотрела непонимающе на двух парней: на мужа, то на его товарища. Дмитрий пересилил неловкость, раскланялся и вскоре одетый поджидал Валентину у входа во дворе. Он твердо решил дождаться ее. Просто беспричинно уйти сейчас, не попрощавшись с ней, он не мог себе позволить, не простил бы себе потом пренебрежение к человеку. Тем более к женщине, с которой так приятно провел значительную часть вечера.

Было тихо и безветренно. Природа своим поведением напо-минала о скорых переменах. С темного, сплошь затянутого тучами неба, отвесно и густо хаотично падали первые крупные снежинки–предвестники скорой зимы. Особенно заметны были они на фоне освещенных окон, на свету лампочки у входа в здание. Коснувшись земли, снежинки тонкой паутиной укрывали её. Падая, липли к лицу, проникали за ворот осеннего пальто, превращались в холодные капли, отчего неприятно щекотали шею. Время шло. Валентины не было. Дмитрий начал сомневаться, терять надежду. Вдруг она передумала, обманула его, поразвлеклась от скуки на время с парнем, а теперь незаметно исчезла через служебный вход, а он зря околачивается у пустующего подъезда, теряет время.

Валентина появилась в проеме двери так же внезапно, как его горькие умозаключения. В коротких красных сапожках, в сером, чуть выше колен, пальто, в легкой на голове шляпке, щедро осы-паемая снежинками она предстала перед Дмитрием, словно из зимней сказки. Внезапно душе Дмитрия сделалось легко. Она, душа, была сейчас готова выпорхнуть от радости наружу, обнять весь лежащий вокруг его мир: эти деревья и кусты, осыпанные снегом, это темное небо с летящими из его неведомых глубин снежинками, само здание, даже тусклый светильник подъезда, на свету которого возникла долгожданная фигура. Сердце Дмитрия в ожидании чего-то необъяснимо–тревожного забилось чаще и громче. Ему стало неловко за свои необоснованные претензии, к этой женщине, возникшие на пустом месте. Она из благодарности за его ожидание, заглядывая Дмитрию в глаза, ласково улыбнулась ему, взяла под руку и предложила:

– Проводишь? Темноты с детства боюсь, да и домой не очень хочется

Она прижалась на мгновенье к Дмитрию словно искала у него защиты от того жутко неведомого, которого боялась, в тоже время предлагала побродить по тихим и заснеженным вечерним улицам. Эта доверчивое прикосновения к нему, простая непринужденность общения её лёгким певучим голосом, вызвали у Дмитрия неизъяс-нимую радость; было такое ощущение, что он уже давно знаком с Валентиной, и они никогда не расставались, так ему было сейчас хорошо и тепло рядом с ней. Они неторопливо брели по тротуарам притихших улиц. Она живо интересовалась его бывшей службой, работой, увлечениями. Дмитрий вкратце, не вдаваясь в подробно-сти, поведал свою короткую историю жизни; оказалось: они ходи-ли какое-то время в одну и ту же единственную в поселке деревян-ную школу. Только училась она на два класса ниже его, а вскоре, после открытия новой каменной двухэтажки её перевели туда. Он, будучи на год старше своих одноклассников, не мог её знать, тем более общаться с ней. 

У неё самой вдруг прорвалось необъяснимое желание поведать парню свою историю. Про отца, вернувшегося с войны из-раненного и не пожелавшего больше ютиться в коммуналке, как сумел построить дом в частном секторе, а надорвавшись, вскоре ушел из жизни. Про маму, воспитавшую её одну, которую сегодня проводила на станцию к поезду до Перми погостить у сестры на праздники, с которой не виделась несколько лет. Как из-за за-держки поезда сама опоздала на проходящий из района автобус, как ожидала около двух часов следующий, про свое поспешное замужество. То радость, то печаль сквозила в каждом её слове и жесте. Она все говорила и говорила, словно оправдывалась сейчас за свои поступки перед кем-то далеким и невидимым. Не жа-ловалась, но вероятно пыталась этим облегчить свою душу, вы-плеснуть из себя то, ещё недавнее прошлое, внутренне пережитое и мешающее ей в сегодняшней жизни горьким осадком.

Незаметно пришли к дому Валентины. Она сдвинула запор калитки, приоткрыла её, обернулась к Дмитрию и замерла в не-решительности. Они стояли друг перед другом, освещаемые сла-бым светом, брошенным от фонаря крыльца. Стояли в напряжён-ном молчаливом оцепенении. Оно затягивалось, становилось тягостным, невыносимым. Дмитрий не прочь был обнять на про-щание, полюбившееся ему женщину, но в памяти всплыла недав-няя встреча с Лисицыной. Он после того несчастного фиаско дал зарок не поддаваться минутным слабостям, уже был готов выда-вить из себя: «До свидания!», повернуться и уйти. 

      Валентина словно предвидела его мысли и последующие дей-ствия, первой протянула в перчатке руку, внезапно прильнула к Дмитрию и, запрокинув слегка голову, потянулась на носках к его лицу, шепча какие-то бессвязные слова. От её горячего дыхания он уже не контролировал свои действия. Свободной рукой притянул Валентину к себе, в сладостной истоме целовал её губы, глаза, ли-цо, мокрые не то от слез, не то от таявших снежинок. Она, не от-пуская его руку, слабо, но настойчиво потянула Дмитрия за собой: за калитку, во двор, по дощатому тротуару к крыльцу. Дмитрий, преодолевая каждым шагом робость, покорно шел следом в ожидании чего-то неведомого и желанного. Глухо загремел висячий замок входной двери, и они оказались в сенях.

Потом случилось то, что в этот вечер и должно было слу-читься. В когда-то бывшей девичьей спальни, сейчас в бессозна-тельном порыве сброшенные с себя сапожки, платье, с округлых плеч петельки тонкого кружева, перешагнув которые, со стыдли-вым выдохом: 

– Одни мы…Ее милые сокровенности, медленно приближаясь к Дмитрию, нежно разрывали его сердце.

Эта гладкое как шелк тело молодой женщины, упругое и пла-стичное, истосковавшись по мужскому вниманию, почти в бес-памятстве доверившееся ему, Дмитрию. Это длинная почти бес-сонная ночь в полуобморочном объятии с любимой женщиной, пьянящая, что молодое вино и всецело владевшая им, сделали из стеснительного и неопытного в любви парня уверенного в себе мужчину.

   

 

АЙГУЛЬ

Это было давно. Даже напрягая память, не вспомню дату по-луночной беседы с товарищем по работе среди безмолвных си-бирских болот и тайги при тусклом свете фонаря «летучей мы –ши». В видавшем виды передвижном вагончике под аккомпане-менты неутихающей за его стенами метели. Но до сих пор отчёт-ливо представляю перед собой лицо и внешний облик этого муж-чины, возрастом далеко за тридцать. Выше среднего роста, сухого телосложения, с которым свели непредвиденные обстоятельства, связанные со спецификой работы на тюменском севере. Трудился я в то время дизелистом на буровой в геологоразведочной экспедиции по бурению нефтяных разведочных скважин. Наша бригада во главе с мастером и его помощником состояла из двух вахт при непрерывном цикле бурения. В случае непредвиденной остановки бура на продолжительное время, его режущую головку – долото может прихватить в забое скважины, если вовремя не поднять его ближе к  устью. В противном случае возникнут проблемы дальнейшей разработки ствола. Поэтому с моей стороны двигатель должен быть под постоянным контролем. 

Вахта делилась на два звена, и каждое звено трудилось по две-надцать часов в сутки, сменяя друг друга. В смену входили бу-рильщик и два его помощника. В единственном числе были только мы с трактористом и закреплённым за ним бульдозером. Его техника необходима была в основном в светлое время суток. Звали его все по отчеству Сергеевичем из уважения к его прежней работе школьным учителем. Рабочих с высшим образованием на севере в те годы было великое множество. Манила высокая зарплата. 

Моя задача заключалась в круглосуточной бесперебойной ра-боте дизельного двигателя, от которого получал вращение редук-тор бурильной установки и привод генератора, вырабатывающего ток. Им освещались рабочие места, сама вышка и наш городок из трёх жилых вагончиков. Один был служебным помещением мастера. Второй нашим походным общепитом с электроплитой и на аварийный случай небольшая плитка  с пропановым баллоном. Во главе с  нашей кормилицей вахтовой поварихой. Третий вагончик служил общежитием для отдыхавшей от работы смены. Полевой вагончик тех лет представлял собой деревянный каркас с овальной жестяной крышей. Снаружи стены были обшиты такими же стальными листами. Изнутри стены утеплены стекловатой и отделаны окрашенной в зелёный цвет фанерой. Само помещение разделялось перегородками на три секции. По краям – жилая зона с батареями отопления, посередине – крохотная прихожая с котлом и чугунной печью под топку дровами. Изначально наши строения стояли на автомобильном шасси, но от частых переездов ходовая часть пришла в негодность, и они перекочевали на более практичные самодельные сани из стальных труб. Мои обязанности несложные. Зачастую сидел без дела, прислушиваясь к шуму равномерно работающего двигателя в своём вагончике, точнее обители мастера. Одна его половина, укомплектованная двумя, видавшие виды железными кроватями и столиком с табуретками, служила местом отдыха. Вторая – считалась рабочим кабинетом мастера с облезлым и затёртым от времени офисным креслом, таким же письменным столом, в котором хранились документы, заполняемые в процессе бурения скважины. У противоположной стенки стояла радиостанция для связи с диспетчерской службой нашего предприятия. В армии я служил радистом. Мастер, зная это, пригласил меня к себе. Попутно к моей основной профессии вменил в обязанность по уходу за аппаратом, предоставив в награду, пустующую свободную койку. Меня это вполне устраивало, дабы не ютиться в тесноте с основным коллективом. По зимнику мастер почти ежедневно появлялся в бригаде на служебном уазике, при необходимости оставался на ночь в вагон-чике. В остальное время года был с нами зачастую до конца. Его помощник другой вахтой сменял нас, но общее руководство оставалось за первым.  

Зимой смену меняли на машинах «Урал», оборудованных тентом и вдоль бортов скамейками под перевозку людей. В остальное время года по воздуху – вертушкой. Наша задача – это бурение одиночных скважин с целью определения количества из-влекаемой из неё нефти в сутки. После завершения всех работ и сдачи скважины по акту предприятию с присвоением ей порядко-вого номера, наша установка демонтировалась и перевозилась на очередную точку согласно плану, исходя из исследований мест-ности геофизиками.

Северо-запад Сибири – это кладезь торфяных болот впере-межку с обширной тайгой, бесчисленных озёр и наша почти двухсоттонная высотой с пятиэтажный дом вышка с её оборудо-ванием транспортируется в любое время года в разобранном виде. Демонтаж станка, переезд на другую площадку и его последующий монтаж на новом месте производит бригада вышкомонтажного подразделения совместно с нами. Зимник – это временная трасса, по которому предстоит перебазироваться. Он готовится заранее максимально по открытой местности, избегая по возможности лесные массивы и водные преграды на местности.

Поверхность торфяных болот под снежным покровом до сере-дины зимы недостаточно промораживается природой до необходимой глубины, и они становятся труднопроходимыми для тяжёлой техники. Потому будущую трассу с наступлением первых морозов, вначале приходится намораживать, несколько раз проминая лёгкими гусеничными транспортерами. Продавленная ими поверхность и выступающая под весом машины вода, смешиваясь с грунтом и снегом, постепенно превращается в прочную корку. Позже тракторами сглаживаются или засыпаются овраги, намораживаются переправы через ручьи способом, каким делается обычный городской каток. Пилами в лесных массивах вырезаются или расширяются по необходимости просеки. Трасса должна быть как можно прямолинейнее, без резких поворотов, подъёмов и спусков. Накануне, готовой к перевозке бурильной установки, большой артелерийский тягач «БАТ», снятый с вооружения в армии, оборудованный широкозахватным отвалом, окончательно приводит трассу в рабочий порядок. Расширяет и очищает её от наносов снега, сглаживая попутно своим весом неровности дороги. Говорю упрощённо о затрачиваемых усилиях, изыскивая нефть на глубинах двух и более километров, не для красного словца. На самом деле процесс этот многократно сложнее и объёмнее.

Иронически выражаясь, нашей вахте повезло. В понедельник на автостанции вахтовиков мастер перехватил нашу смену перед посадкой в машину и предупредил: «Готовимся к переезду. Выш-кари с техникой уже выехали. Трудимся все, невзирая на лица».

Это означало, что вместе с прибывающей бригадой будем вкалывать в поте лица до темноты, готовя вышку к переброске на другую площадь. Каждый день около недели приезжать поздно домой усталые, выжатые, что овощ. Приняв душ и поужинав без сил свалиться в постель, а в семь утра более часа трястись полу-сонными на неровностях зимника в вахтовой машине.

Вскоре следом за нами на буровую в сопровождении мастера прибыли вышкомонтажники со своим зверинцем: тракторами, привезённые на автомобильных тралах и автокраном. Сгрузив технику, тралы уехали за следующей партией тягачей.

Наша вышка смонтирована на длинных салазках из толсто-стенных труб большого диаметра и удерживается в вертикальном рабочем положении за счёт шарниров на раме, боковых фиксато-ров и тросовых растяжках по диагонали. На салазках в центре размещено буровое здание с редуктором и центральным управле-нием при бурении. Спереди, сзади и с боков на болтах крепятся крупными блоками: лебёдка, насос, двигатель и прочее оборудо-вание. Всю эту махину, кроме лебёдки, необходимо, скручивая болты, разобрать крупными блоками и погрузить автокраном на тралы. Затем с помощью своей же лебёдки на освободившееся место саней опустить трапецию вышки. 

До наступления сумерек следующего дня засветло успели перевезти на будущую стоянку снятые узлы и два вагончика. Тандем из двух тягловых тракторов спереди и одного позади са-ней, для удержания их от бокового скольжения на уклонах, натя-нув троса, замерли в ожидании следующего дня.

Первую ночь дежурили два наших товарища. Накануне ноче-вать выпало нам с Сергеевичем, благо к его машине прицепили вагончик мастера. 

В густеющей темноте все уехали, и мы остались одни. Как это часто случалось в наших краях, внезапно погода стала ка-призничать и основательно портиться. Задул Северок. Вначале порывистый и слабый, с каждой минутой усиливая натиск, вскоре жёг лицо, принуждая накинуть капюшон куртки на голову. Пока ещё редкие звёзды в небе с его блеклой луной стремительно за-крывались разрозненными стадами косматых туч. Следом, их подпирая и объединившись в целое, двигались эшелоном другие, более грузные, плотные и обширные, окончательно затягивая ночные светила сплошным одеялом. Дневной мороз постепенно слабел. Пошёл снег, его вначале крупные редкие хлопья станови-лись гуще, насыщенней. Уставшее небо вскоре прогнулось от непомерного груза и опрокинуло на нас свои накопления. Верхо-вой ветер, придавленный тучами, опустился этажами ниже, уси-ливая понизовый. Теперь снег летел под его напором не отвесно, как вначале, а нёсся почти горизонтально над землёй, как хищная птица, высматривая свою добычу. В течение получаса природа, будто сорвавшись с привязи, неистово загудела снежными заря-дами на разные лады, скрыла от глаз горизонт, вышку с тракторами и само наше жилище почти непроницаемой пеленой.

Я подкинул сосновых поленниц в топку котла, настроил со-провождавшую меня походную плитку с небольшим пропановым баллоном, поставил кипятить воды для чая. С прошлого вечера мы знали о нашем дежурстве потому взяли с собой на сутки продукты. Выложили все на стол. Я достал водку и мы, ужиная, отметили завершение первой части двухдневных работ. Дымя сигаретами, расслабившись после еды и спиртного, рассуждали о завтрашних проблемах. Нам предстоит пробежка тракторами порядка восьми километров, на преодоление которых при благополучном исходе уйдёт с лихвой весь световой день. Природа, судя по её поведению, может оказаться не в ладах с нашими желаниями, добавит снежными наносами проблем, и мы потеряем время, пока дорожники снова приведут трассу в надлежащий порядок. И потекли темы нашей беседы при свете фонаря, сменяя одни другие, ибо впереди вся ночь и до отхода ко сну времени было предостаточно. Коснулись и личной жизни. Оказалось: мой спут-ник женат на разведенной женщине около десяти лет. У них две девчушки, последняя – общая. 

– Сергеевич! – задаю ему каверзный вопрос: У тебя разве не было первой любви или поздно завёл семью, что не смог подыс-кать нулевую девушку?

Такого ехидства с моей стороны он не ожидал. Поперхнулся табачным дымом, прокашлялся. Погасил сигарету в консервной банке с водой. Задумался, видимо, блуждая памятью далеко, за пределами стен жилища. Мельком взглянул на меня. Перевёл нервно взгляд, как мне показалось в пустоту, снова вернул и, глядя в упор на меня, произнёс:

– Я же не святой! Безгрешными бывают только иконы. В юности мы впервые влюбляемся в девушек. Только порой увле-каемся разными женщинами. Кто, как ты заметил, нулевой, а кто кем-то занятой. Кто – ради временного развлечения, кто – всерьёз. Не миновала чаша сия и меня. Он снова задумался, собираясь с мыслями.

– Кто же был твоим первым цветком? – подзадоривая соседа, подталкивал я с нетерпением его начавшуюся исповедь. Отвле-чённый воспоминаниями, он, будто не слышал моего вопроса.

– После окончания вуза, – продолжал он, – я, новоиспечённый преподаватель истории, трудился в одной из двух школ нашего посёлка. Положенная законом учительская ставка меня не устраивала из-за зарплаты. Я был молод, хотелось после студен-чества приодеться согласно статусу педагога. Приходишь на урок, а тебя, особенно девочки в старших классах, с подошвы туфлей до макушки простреливают глазками. Проверяют: как одет, побрит, ухожен. Мороз по коже на первых порах шёл под их комиссион-ным обозрением. Если по всем статьям подошёл, не зверствуешь с оценками, зауважают. Из-за несчастных грошей в погоне за внешностью, я по предложению директора временно взял уроки труда с мальчишками пятых по восьмой классы, заменив трудовика уволившийся к моему приходу. Мастерская состояла из двух помещений. В одном–столярка с верстаками, другом, поменьше, стояли два токарных ученических станочка, несколько парт с откидными крышками, стол учителя и небольшая классная доска на стене. Вход в мастерскую был отдельный, с противоположной стороны здания школы. Учительский коллектив к моему появлению состоял в основном из стареющих дев. Время было перестроечное, когда вокруг всё заметно рушилось; молодёжь постепенно покидала школу, ударяясь в коммерцию. Возможно, их уход втайне радовал наших доживающих учительскую судьбу дам. Заменив ушедших, они получили дополнительно часы и, со-ответственно, подняли лишними уроками себе зарплату. Из муж-чин среди них оказались лишь я, физрук и отставник по военной подготовке старшеклассников и те были солидного возраста. По-этому женщины относились к нам с материнским вниманием как к последним могиканам. С таким составом педагогов прошёл год.

Очередной: с первых дней сентября и до последней четверти принёс мне одни страдания.

– Кто же возмутитель твоего спокойствия, не старушки ли ваши? – встрял я опять невпопад в паузу его рассказа. 

Он  посмотрел на меня осуждающе, и я извинился за глупо заданный вопрос.

– Нет, конечно, не наши женщины, – продолжил он, а свеже-испечённая учительница начальных классов–выпускница нашей школы. Заменила она после педучилища ушедшую на пенсию ба-булю, которая и вручила ей своих очередных первоклашек. Пора-зила её красота. Красивых девушек немало, их можно встретить почти на каждом шагу, но эта – девятнадцатилетняя татарка, была выше всяких похвал. Звали её – Айгуль. Отчества, по давности лет, к сожалению, не помню, но в коллективе все её звали по имени, поголовно любуясь её природной внешностью. Девушка на первых порах от похвал смущалась и, пока всем не надоело ахать, старалась меньше появляться в учительской, оставаясь на переменах в своём классе. Я не участвовал в общих дискуссиях, но откровенно, не скрывая этого, любовался ею. В редкие минуты, оставшись с ней наедине в учительской, я давал волю вслух своим мыслям, чем приводил её в великое смущение. Не восхищаться совершенством этой азиатской смесью востока и запада было невозможно. Выше среднего роста, крепкого сложения, не бросающиеся резко в глаза женские формы тела с высоко поса-женной, слегка овальной головкой, с вершины, которой каскадом сбегали на плечи тёмные густо вьющиеся прядями волосы. Её глубоко и широко посаженные большие выразительные глаза на матовом лице с чёрным ореолом блестящих зрачков. Длинные пушистые ресницы век под тёмными бровями, аккуратный изящ-ный носик и лёгкий подбородок – весь этот набор природного ан-самбля делали девушку неотразимой. А чуть приоткрытый не-большой рот с припухлыми полосками губ манили юной свежестью и желанием к ним прикоснуться. В Айгуль невозможно было не влюбиться. Я не собирался на тот момент обзаводиться семьёй, не имея фактически за душой ничего кроме крова под родительской крышей и повседневного платья, но увлёкся ею, пока меня не остановила вездесущая наблюдательная наша гео-графичка.

– Сергей Сергеевич! – обратилась она однажды ко мне в учи-тельской во время окна в расписании наших уроков, и мы были од-ни: Извините за бестактность. Понимаю: вы молоды и жизнь ваша вся впереди, но всем нам видится – вы слишком увлечены Айгуль. 

Я напрягся от такого выпада в мою сторону. Она, не прерывая речь, продолжала: 

– Ваше внимание к Айгуль, уважая вас,  мы бы приветствовали, если она не была замужем. У неё есть законный муж, с которым она обвенчалась за неделю до его призыва в армию. Примите это к сведенью.

Новость прозвучала громом на ясном небе, я внутренне замер и, краснея, автоматом промямлил:

– Виноват, впервые слышу.

По всем человеческим меркам я должен был отступиться от неё. Вычеркнуть из списка личных увлечений, но вопреки прежним постулатам не заводить семью, пока не обустрою жизнь, задолго до заявления коллеги всерьёз решил ухаживать за девушкой. 

Айгуль к тому времени, исподволь, незаметно заполонила собой всё моё существо: кровь, сердце и душу. Её образ незримо стоял передо мной и гвоздём засел в мозгу. Я шёл ко сну с её именем, с ним же, торопясь на занятия, утром  вскакивал с постели. За два прошедших месяца лишь однажды сумел перехватить её после уроков и проводить почти до дома. Вероятно, из-за при-родной стеснительности, она не проронила ни слова о замужестве, да и разговор наш шёл на отвлечённые темы. Я, как говорится, только, только подбивал к ней клинья. Как эгоист, от полученной географичкой информации, неожиданно для себя возненавидел её муженька, призванного в армию с которым не был знаком, никогда не пересекались наши пути–дороги и ни в чём не виноватым передо мной. Невзлюбил его только за то, что увёл не ко времени из моей будущей жизни эту полюбившуюся мне девушку. От душевного расстройства я замкнулся в себе, стал Айгуль избегать, чем удовлетворил обеспокоенных её судьбой наших женщин. 

Так продолжалось до последних чисел апреля, когда случай непреднамеренно свёл меня вновь с Айгуль в мастерской по указа-нию завуча школы. Каждому учителю, особенно начальных клас-сов, вменялась в обязанность внеклассная работа и в первую оче-редь с отстающими учениками. Наша школа в последние годы была перегружена и работала в две смены. Свободных помещений не было. У Айгуль в тот день к концу последнего урока в классе случилась вдруг авария с отоплением. Залило пол, и срывались, согласно графику запланированные ею внеклассные занятия. Как большинство начинающих педагогов в начале своей деятельности, воспринимавшие до педантичности работу в различных кружках и внеклассных занятиях, Айгуль не была исключением, и завуч в по-исках свободного помещения направила Айгуль ко мне в освобо-дившиеся на этот момент временно от уроков мастерские. 

После последнего урока труда, воспользовавшись почти трёхчасовой паузой до начала основного предмета второй смены, я решил подкрепиться в школьном буфете. Стояла чудесная сол-нечная погода, что случается зачастую весной и душа, обновляясь вместе с природой, рвётся из груди наружу в ожидании радужных перемен. В почти чистом весеннем небе высоко-высоко неподвижно застыли редкие перистые облака. Было тихо и тепло. В алее берёзки и топольки, высаженные прежними выпускниками, выбросили первые клейкие листочки. Там среди зеленеющих ветвей стоял гвалт перезимовавших местных воробьёв и приле-тевших синиц. Возле небольшой лужи, неподалеку от мастерской, голуби, заселившие издавна чердачное помещение школы, слетелись и гонялись за голубками. Распалившись от усердия, за-бегали в воду по брюшко и остужали себя купанием. Казалось, весь птичий мир: гульканьем, чириканьем и свистом предался эйфории любви.

Я стоял на крыльце, вдыхал свежесть весеннего дня и наблю-дал дружную суету птичьего базара, когда из-за угла здания по-явились первоклашки с ранцами за плечами. Следом, поторапливая их, как гусыня своих гусят, шла Айгуль. В тёмно-коричневой куртке облегающей талию поверх серого платья, в сапожках того же цвета, что куртка, при распущенных по плечам волосах она, улыбающаяся на фоне весеннего неба, выглядела настолько вос-хитительной, что захватило дух. Во мне вновь вспыхнули, было, погасшие чувства к девушке, Я лихорадочно искал выхода из мо-его подвешенного состояния. В голове созревали сладостно-тревожные мысли, что между нами должны произойти неорди-нарные события и, в связи с этим я всё больше утверждался в необходимости развязать этот Гордиев узел. 

– Или сегодня, или никогда, – решил я, лихорадочно ища вы-хода подвернувшемуся случаю.

– Сергей Сергеевич! – обратилась она ко мне: Извините, что отнимаю ваше время. Нам только на один час.

– Айгуль, хоть каждый день приходи и занимайся, – я, не от-рываясь, смотрел в её одухотворённое лицо, в эти магически, притягивающие к себе глубиной глаза и радовался её появлению в моих пенатах, что телёнок на летнем лугу. Здесь, наедине, без свидетелей кого-либо из наших дам, я попытаюсь выяснить наши отношения. Я понимал, что вторгаюсь в личную жизнь семьи, не имея на то никакого права, но неведомая сила изнутри подталки-вала изобртетельски на авантюру.

Незадолго, по истечения часа, я вернулся в мастерские. Пер-воклашки, звеня голосами, весёлой стайкой торопливо покидали помещение. Айгуль сидела за столом, просматривала сданные на проверку письменные работы. С моим появлением, она засуети-лась:

– Сергей Сергеевич, сейчас ухожу…

– Айгуль, не торопись, – остановил я её порыв, – У меня вре-мени предостаточно… 

Я подкрадывался к ней как кошка к мыши. Вначале, для связки разговора, попросил разрешения посмотреть одну из работ её учеников. Воспользовавшись её согласием, придвинул к столу табуретку, изготовленную пятиклассниками на трудах, для вида вник в чернильные каракули, затем исподволь перевёл беседу в нужное мне русло.

– Айгуль, - обратился я к ней. – Извини за неудобный вопрос. Твой муж, какой национальности?

– Моей!.. А что?..

– Пожалуйста, не обижайся, спрашиваю из любопытства.

– А родители его – где живут?

– Он сирота, воспитывался у бабушки. Живёт здесь в посёлке.

– А где вы познакомились?

– На одном из вечеров во дворце на танцах.

– Вы одногодки?

– Нет, муж старше на два года.

– Почему так поздно его призвали в армию?

– Из-за ухода за бабушкой. Когда её не стало и призвали. Служить ему осталось чуть больше года.

– Айгуль! Будучи студентом, я проживал в общежитии с цы-ганом из нашей группы. Он познакомил с сестрой, та научила га-дать по линиям ладони. Если не возражаешь, то попробую пред-сказать твою дальнейшую судьбу. 

– Вы можете гадать? – удивилась она, – но я гадалкам не верю, никогда к ним не обращалась.

– Зря, красавица, ими пренебрегаешь, – перешёл я на цыган-скую манеру общения. Не за денежку гадаю, из товарищеских побуждений, хотя бы за поцелуй в щёчку. Не давая опомниться, взял её левую, слегка сопротивляющуюся руку, повернул ладо-шкой вверх, какое-то время водил пальцами по её еле заметным линиям, чувствуя, как теплота и вздрагивание её ладони передаётся по невидимым каналам в мои руки. Проходит по телу, заставляет моё сердце, отзываясь на него, нежно трепыхаться в груди. Всматриваюсь в её широко открытые глаза–озёра с моргающими от неожиданности ресничками. Напрягаюсь фантазией и, придав лицу сосредоточенную мину, выдавливаю из себя стандартные житейские фразы. Точнее, как базарная цыганка, откровенно вру:

– Девушка! Вот эта, дугой идущая линия судьбы, – вожу я пальцем по еле видимой тропинке её ладони, говорит: тебя ждут впереди испытания в семейной жизни с её радостями и тревогами  за любимого человека, за  семью, за будущую дочку, а может и сына. По тому, как Айгуль вдруг заинтересованно смотрит на меня и ослабила напряжение руки, подумал: «Чистая душа, неискушенна и наивна. Разве можно отпускать несмышленую, непод-готовленную к житейскому плаванью девушку без мужской опоры в жизнь» – и решился на отчаянный шаг.

– Айгуль, – набравшись смелости, продолжал я: Вот – смотри: Твоя линия судьбы, что пересекается с линией сердца, говорят о будущей встрече с другим мужчиной, который любит тебя больше собственной жизни. С ним будешь счастлива до скончания дней своих. Могу даже назвать имя этого человека. Она удивлённо, моргая глазами, смотрела на меня и замерла в ожидании пригово-ра.

– Айгуль! Я тот человек, который желает идти рядом с тобой всю жизнь! Я люблю тебя! Думаю всё время только о тебе. Одно-временно с признанием приложился губами к её ладони, затем потянулся за заслуженной наградой к лицу. Я не был донжуаном, но будучи студентом, имел кой - какой опыт общения с девушками, проявлявшие ко мне временный интерес. Знал: такую особу в первую очередь необходимо, не переусердствуя, очаровать вслух восторгами её женской внешности и прочими прилегающими ат-рибутами. Неназойливое ухаживание сменит первый, не отверг-нутый робкий поцелуй и, она почти твоя. В этот раз я, похоже, торопил события и завысил свои способности влиять на девушку. Всё вышло с точностью наоборот, не как до этого в подобной си-туации. Она резко, как от внезапной боли вырвала из моих рук ладонь, стремительно встала со стула, возмущённо - обидчиво воскликнула:

– Сергей Сергеевич! Зачем вы так шутите! У меня есть муж. Никого, кроме него не любила и не полюблю.

– Айгуль! – прервал я её речь в порыве страсти: – Знаю, что замужем и муж твой в армии. Знаю: на сегодняшний день, кроме отметки в паспорте, ничем ему не обязательна. Вас почти ничто не связывает: ни дети, ни имущество и не поздно всё исправить.

Во мне вдруг проснулся пещерный предок с его манерами брать женщину силой. Я обхватил Айгуль руками за талию, крепко притянул к себе и, не давая опомниться, стал безумно целовать: лицо, глаза, губы. Она не вырывалась из рук. Голословно не воз-мущалась, не звала на помощь. Не хлестала руками по лицу обидчика, как это делает оскорблённая женщина. Стояла не-сколько секунд окаменевшая неожиданностью атаки, затем, как пойманная в силки птица, забилась в моих руках. Избегая контакта со мной, вертела головой в разные стороны, не давала возмож-ности наслаждаться прикосновением к её лицу. Целуя её урывками и, признаваясь в любви, я нёс такую околесицу, что позже вспомнив с трудом эти минуты, стыдился срыву души. В конце концов, она перешла в глухую оборону. Скрестила руки на груди, втянула свои губки за частокол зубов и тихо заплакала. Её слёзы меня отрезвили. Вместе с ними очнулся и от эгоистического дур-мана, в который впал из-за близости красавицы. Я отступил от неприступной крепости. Я снял осаду. По глупости, недомыслию полагал: женщина, испытавшая близость с мужчиной, пусть с любимым, но оставшись в одиночестве в таком длительном по времени периоде, как Айгуль, долго не продержится без мужского внимания и жестоко ошибся.

Айгуль, обессилев от стресса, сидела за столом, сушила но-совым платком лицо, впадины глаз и постепенно приходила в себя. Я переместился рядом на парту. Про себя с грустью констати-ровал: «Прощай отвергнутая любовь!..»

До этого и после я никогда не признавался женщине так глупо и безумно, как в тот день Айгуль. Во мне что-то оборвалось, оно заглушило надолго моё желание завести семью, хотя слабая, крохотным фитильком в мозгу теплилась надежда, что со време-нем всё образумится, но и она погасла после дальнейшей с ней беседы.

– Айгуль! – обратился я к ней с дрожью в голосе: Я тебя люблю, как никто никогда не полюбит. Вспомнишь со временем мои слова, и, может быть, о том когда-нибудь пожалеешь. Всё же желаю тебе семейного счастья и прости, если можешь, моё нахальство.

Моя исповедь подтолкнула её на ответное откровение.

– Я не могу, не имею права изменить мужу. Мы повенчаны. Как жена, буду ждать его, сколько надо, да и родители мои не простили бы меня.

– Так любишь, что готова жить в одиночестве годы? – пре-рвал я её.

Она, вдруг вспыхнув, заявила: «Я не одинока, муж каждый день со мной».

– Ты, что несёшь! – воскликнул теперь  я поражённый её со-общением, – Он, что сбежал из части? Ты его дома прячешь?!

– Да, нет, – засмущалась она.

В её душе вдруг приоткрылись дверцы скрытой сердечной тайны и, вероятно, окончательно доверяясь мне она, замявшись, призналась: 

– Я, когда скучаю по нему, стелю на ночь постель нашей по-следней простыней и сплю на его подушке. Простынь и наволочка со дня отъезда мужа лежат до сих пор нестиранными в шкафу для белья и хранят его запах. Только прошу вас, никому не говорите об этом.

Я был потрясён признанием Айгуль. Отпали само собой дальнейшие потуги в надежде приблизить её к себе. Много позже в одном из женских журналов случайно оказавшегося в моих руках, наткнулся на статью про женщин степных народов, о прочности их семейных уз. Исследователи дружно отдали первенство, за редким исключением: татаркам и казашкам. Их девушки издревле были нацелены на долговечный и крепкий брак. Веками, ведя в степи суровый кочевой образ жизни, борьбу за выживание, когда считалось: женщина без мужа, что конь без узды и слово мужа – закон, когда за неверность даже родственники из-за позора на их головы забивали её камнями или палками. В лучшем случае изгоняли из рода. Эти безжалостные законы кочевников вырабо-тали в женщинах чувства гармонии, благородство души, богатый внутренний мир переданный поколениями через гены своим потомкам. Всё это узнал потом, а тогда в тот день мир вокруг меня стал узок и безразличен. С потерей Айгуль надоела и школа с падающей дисциплиной её учеников, которым заставляли ставить за неуд удовлетворительные оценки и перетаскивать, как говорится, на аркане в очередной класс. Надоело, с просветами в расписании уроков, находится день на работе, получать при этом смехотворную зарплату. Я понял: учительство – не моя стезя и  впустую потратил годы учебы, приобретая эту специальность…

Мой собеседник умолк, вероятно, переживая вновь отрезок из прошлой жизни. Я его не торопил, не подталкивал, терпеливо ждал продолжения дальнейшего рассказа. Мы открыли фрамугу окна проветрить прокуренное помещение, накинули на себя куртки, вышли наружу подышать свежим воздухом. Снег почти перестал идти. Местами в тёмном небе, в разрывах туч, сквозь пелену проглядывали бледно мерцающие звёзды. Ветер не утихая, срывал порывами с поверхности снежного покрова его частицы, кружил ими позёмкой, наметая снежные хвосты с наветренной стороны вагончика, вышки и тракторов. С прекращением снегопада начал крепчать мороз. Мы вернулись к себе, я подкинул на ночь берёзовых дров в топку котла, не так быстро сгоравших, чем сосновые, поднял фитиль в лампе, увеличив язычок пламени. Поставил на плитку греться чайник, разлил остатки водки по стаканам, поднял свой и, обращаясь к товарищу, предложил: 

– Сергеевич! Давай помянем твою учительскую деятельность и да здравствует рабочий класс!

Бывший историк усмехнулся тосту, но поддержал его.

Я чувствовал его насыщенность прожитой жизнью, что хочет высказаться и ищет повода. Тем более перед ним была аудитория в моём лице и достаточно времени, а он, как когда-то школьный учитель пришёл на урок с хорошо подготовленной темой предме-та.

– Сергеевич! – спрашиваю его, – Ты, где выучился на тракто-риста?

Он, как-бы стараясь распутывать клубок прерванного разго-вора,  минуту подумав, продолжал: Задолго до выпускного вечера в одной из центральных газет моё внимание привлекло объявле-ние, которое приглашало на летний период на золотые прииски Колымы сезонных рабочих. Приглашало сроком от трёх до шести месяцев с указанием подробного адреса предприятия и телефона. Я из любопытства заказал на переговорном пункте встречу с представителем той фирмы, записал адрес, условия приёма и маршрут прибытия на место. Требования были жёсткие. При оформлении, кроме трудовой книжки, надо было представить справки о состоянии здоровья, отсутствия судимости и наличие военного билета. В завершении информации женский голос со-общил, что, несмотря на тяжёлые климатические условия края, в связи с сезонностью работы на открытых месторождениях меня ждут спартанские условия быта при минимальном времени отдыха. Назвала и максимальную месячную зарплату, что стало стыдно за мои учительские гроши. После переговоров я отложил газету, как-бы забыл про неё, но неутешительное общение с Айгуль окончательно подтолкнуло меня расстаться со школой. 

Возвращаясь вновь к газетной информации, стал исподволь готовить  документы, не извещая о том ни знакомых, ни отца, ни маму. В конце июня, находясь в отпуске, я неожиданно, к недо-умению директора школы, уволился. Упаковал свой объёмный рюкзак под завязку тёплыми вещами, попрощался с взгрустнув-шими родителями, добрался автобусом до Тюмени. Сел на поезд до Новосибирска. После двух суток дороги и ночь ожидания в аэропорту, утренним рейсом через три с лишним часа полёта са-молёт доставил меня в столицу колымского края – Магадан. Город небольшой, по численности населения равен был в то время крупному районному городу в центре России. Во второй половине дня был уже в отделе кадров головного предприятия. Таких как я, путешественников, в очереди в кабинет на собеседование была дюжина. Все мы были приняты с двухнедельным испытательным сроком. Среди нас были: трактористы, экскаваторщики и такие как я, без специальности – будущие лоточники. Сезон был в разгаре, поэтому нас без дальнейшей задержки отправили автобусом на аэродром, посадили на АН-2 и через полтора часа мы оказались в поселке Матросово Тенькинского района с населением около восемьсот человек. Вообще Колымский край по площади равный нескольким европейским государствам редко населён людьми из-за сурового климата. Природа потрясающая. Склоны гор с лысыми вершинами простираются  до границ Чукотки. Хвойный и лиственный лес на этих склонах, невысокий, искривлённый холодом от недостающего тепла, в сочетании с поймами рек, многочисленными их притоками, болотами, озёрами с высоты птичьего полёта вызывают восхищение. Метели зимой там, должен заметить, чаще и круче чем в Сибири. Рядом арктические моря, ветры дуют постоянно, зачастую валят с ног, а морозы порой опускают столбик термометра ниже некуда.

В посёлке находился Наталкинский горно-обогатительный комбинат с постоянным дефицитом рабочей силы. Золото добы-валось тремя способами: лотошниками в летний период на ручьях и промышленными драгами на реке Омчук, карьерным и  шахтным способом. Утром после оформления на работу, инструктажа, выдачи спецовки, нас распределили по объектам согласно имеющейся специальности. Меня и ряд товарищей повезли на бортовой машине по тряской каменистой просёлочной дороге за десять километров в верховья долины ручья Наталка. Там работало несколько сухопутных мини драг, перетаскиваемых вдоль берега бульдозерами. Каждую драгу обслуживало пятеро рабочих, включая машиниста экскаватора, тракториста и элек-трика. Драга представляла собой агрегат на полозьях с бункером, транспортёром и лотком. Экскаватор черпал речной песок с гра-вием, высыпал в обширный бункер. Насос, приводимый в действие от полевой электростанции, подавал в него под большим давлением струю воды, вымывая породу. Лента транспортёра  от привода электромотора, вращаясь, сбрасывала остатки песка и гравия на землю; крупинки или кусочки золота, как более тяжёлые металлы оседали в приёмном лотке с рифлёным виниловым материалом. Работа непрерывная и напряжённая, но я со временем к ней привык, незаметно превратился в робота с автоматической манипуляцией: руками, ногами и телом. Основная трудность – это стоять весь световой день в резиновых сапогах в холодной воде с мокрыми почти по локоть руками. Командовал всеми  мастер. К концу дня, закончив работу, каждая бригада сдавала ему на вес до десятых долей грамма намытое золото в виде песка вперемешку с камешками под расписку актом. Добытый металл он хранил в стальном контейнере, закрываемом на замок с контрольной пломбой нашего прииска. Раз в неделю к нам приезжала автомашина с продуктами и вооружённой охраной. Мастер другим документом сдавал им нами добытое количество металла. Трудились мы весь световой день, практически без выходных. Жили в утеплённых палатках, кормили нас сносно, но бесплатно. В связи с сухим законом на прииске, зарплату на руки не выдавали, все начисления оседали на личных счетах в комбинате. Потому, как она напрямую зависела от выработки, у меня появился вкус к деньгам и жадность к работе. До конца сезона, включая октябрь месяц, моя среднемесячная зарплата равнялась трёхгодичной ставке моих школьных коллег. С наступлением ледостава, прекратились работы. Оборудование и технику мы вывезли на базу, и остались без дел. Кроме меня и товарища по работе, остальные возвратились домой до следующего сезона.

Мы решили обратиться к руководству комбината с просьбой о дальнейшем нашем трудоустройстве. С хорошей характеристикой от мастера нам предложили стать проходчиками на руднике с недельным обучением в учебном комбинате предприятия. До обеда – теория, после обеда – закрепление её практикой непо-средственно под землёй на руднике. Освоение новой профессии давалось легко без особых трудностей, тем более таким доходчи-вым способом преподавания. Нам выделили место в общежитии со всеми удобствами. В связи с нехваткой рабочих рук и кругло-суточной работой предприятия, положенный по закону шестича-совой шахтёрский рабочий день, сделали приказом восьмичасо-вым. Соответственно с двойной доплатой за сверхурочное время в выходные дни. Рудник представлял собой штольню горизонтально входящую под основание горы в золотоносный слой породы и задача проходчиков гнать её под землёй следом за ней. Я был поражён обилием золота. При свете лампы штольня, казалась, окрашена в жёлтый цвет Такое чудо пришлось видеть впервые. Пласт золотоносной породы широкой лентой уходил в дебри земли. Чтобы добыть его, шнеками бурильной машины забури-ваются шпуры глубиной до пяти метров. В отверстия закладыва-ется взрывчатка, чтобы несильным взрывом вырвать драгоценный пласт. Специальным погрузчиком руда погружается в большегрузные самосвалы. Те в свою очередь доставляют её на поверхность, на завод. Там её дробят, подвергают определённой химической обработке. Затем направляют в печь с установленной температурой плавления. Обожженную руду выщелачивают с помощью струи воды взятой из реки. В итоге пустая порода смы-вается в отвал, а золото уходит в осадок. Мы же продолжаем кре-пить кровлю и готовиться повторить очередной цикл проходки. Занятие тяжёлое, грязное, выматывающее все силы к концу смены, зато и зарплата была на порядок выше, чем лотошником. Снимали усталость лишь под душем в здании, где одновременно хранилась и сохла в сушилке наша спецовка. Однако, против летнего периода свободного времени было значительно больше. Воспользовавшись часами отдыха, поступил на курсы машинистов бульдозера, которые окончил к середине зимы.

В начале мая, с приходом весны и массовым прилётом водоплавающей птицы, я затосковал по большой земле, но пересилил себя,  решил остаться до конца лета. Кроме родителей меня всё равно никто на малой родине не ждал. Вот если бы Айгуль!.. Тогда ничто меня не удержало бы в этих краях.

Сама природа, обновляясь, манила из-под земли потрудиться на поверхности. После долгой зимы захотелось больше света, красок, надоел полумрак при свете лампы закреплённой на шах-тёрской каске. Тем более прибывали новые люди, настоящие специалисты с большим опытом и по моей просьбе начальство, учитывая мою безупречную работу, перевело бульдозеристом в карьер на рассыпное месторождение с недельной стажировкой у опытных машинистов. Смысл добычи состоял в том, что на об-ширной площади отвалом бульдозера срезается верхний слой грунта вместе с растительностью до золотоносной породы. Сняв шапку земли, нижний слой разрыхляют взрывом, ковшом экска-ватора или гидравлическим клыком в задней части трактора. С наступление белых ночей, практически круглосуточной работы карьера, порода грузится на большегрузные самосвалы, а дальше: повторяется уже известный цикл извлечения металла. Десятком тракторов, при полном рабочем дне, в две смены, разрыхлённая порода непрерывно перемещается к экскаваторам, не давая им простаивать. К вечеру, постоянно работая рычагами маломощных отечественных тракторов, немели руки и плечи, от повышенного шума двигателя болела голова. Мне опять повезло.  Вскоре с навигацией пришли новые японские бульдозеры и экскаваторы фирмы «КАМАЦУ» способные работать в любом климате при любой погоде. Стало обидно за наших конструкторов и промыш-ленность. Кому посчастливилось управлять такой техникой или видеть её в работе, в памяти остаётся одно лишь несравнимое восхищение ею. За океаном их создатели продумали не только вопросы повышения производительности труда, но и комфорт, удобство для того, кто управляет трактором. Пятидесятитонный монстр, весом, трёхкратно превышающий наши трактора, имея сзади клык – рыхлитель высотой около метра, своей массой вдав-ливает его в грунт как нож в масло и с лёгкостью распахивает площадь, будто колхозное поле перед посевом. Затем – огромным отвалом собирает вспашку в кучу для погрузки экскаватором в машины. Час работы такой махины равноценен в сумме рабочему дню ряду наших доходяг. В «челябинце» зимой холодно, летом жарко. В «японце», пожалуйста, на выбор любой климат про-стейшим кондиционером, лёгкое управление машиной джойстиком одними пальцами. Короче: послужил я на благо отчизны до наступления очередной зимы полтора года как говорится, не щадя живота и подумал: «Не пора ли отчаливать в родные пенаты».

Я устал и нуждался хоть на время в отдыхе. Всех денег и де-сяти жизней не хватит заработать. Я не стал богатым. Рабочий человек даже каторжным трудом им никогда не был и не будет, но заработанные мною средства, прикинув, решил: хватит обустроить личную жизнь на первых порах и безбедно прожить какой-то отрезок времени. На неделю я задержался в Тюмени, проживая в гостинице в поисках собственного жилья. Областным городом я грезил, чуть ли не с первых месяцев работы на прииске. В райцентр, за три сотни километров, где жили в посёлке родители, не было смысла возвращаться тем более в школу. Хотелось порадовать их своей самостоятельностью, не оказаться в итоге вместе в родительской тесной квартире порядком состарившегося дома. Обложил себя кипой газет с рекламами и объявлениями. Вышел на домостроительную организацию, предлагавшую в одном из спальных районов готовые квартиры. Приобрёл  двушку улучшенной планировки и довёл её до ума своими силами. В соседнем микрорайоне во вторичном жилье купил довольно свежую по годам однокомнатную квартиру для родителей. Не обошлось и без подержанной машины необходимой в большом городе, На ней я и приехал к своим предкам. Там пробыл три дня, нигде особо не появляясь. Даже мысль отбросил думать об Ай-гуль, тем более свидеться с ней. Зачем ворошить прошлое впу-стую, к тому же по времени должен объявиться её служивый. Обратно в город возвратился с отцом. Надо было доводить наши жилища до разумного состояния, на что ушло время почти до но-вого года, а с переездом родителей скромно справили новоселье.

Мои финансы вскоре плакали, а жизнь продолжалась, и я стал подумывать о возвращении на прежнее место работы. Но от мысли очутиться в объятиях магаданской зимы и её арктических ветров, я воспользовался предложением нового знакомого из соседнего подъезда. Он трудился в Нижневартовске вахтовым способом водителем самосвала в транспортном управлении по строительству дорог для нефтяников, при двенадцатичасовом рабочем дне без выходных. Месяц – там, столько же – дома. Устраивала меня и зарплата. По сравнению с магаданским прииском – это была ме-лочь, всё же на два-три порядка выше местной. Тем более к такой схеме труда мне было не привыкать. После вахты появилось много свободного времени. Весенними днями после долгой зимы женщины вдруг становятся неотразимо красивыми, и ты смотришь на них новым восхитительным взглядом. Присматриваясь к счаст-ливым парам, стал задумываться о своей холостяцкой жизни. Казалось, для семейного начала есть главное – обставленная квар-тира извечная головная боль молодожёнов. Очарованный неза-бвенной мною Айгуль я, как одержимый, присматривался к мест-ным красавицам. 

Каждый мужчина индивидуален, имеет своё представление относительно внешности женщины, хотя в итоге мы влюбляемся, как бабочки в яркую картинку, которая пленит нас, притягивает к себе и долго не отпускает. Лишь, объединившись, познаём харак-тер второй своей половины: её наклонности, плюсы и минусы с которыми приходится радоваться, возмущаться или мириться. Полгода спустя, в воскресный день, я встретил такую картинку в кафе, куда зашёл перекусить в обеденное время. Я стоял с подно-сом на раздаче в общей очереди за девушкой и мы, постепенно продвигаясь к кассе, наполняли их блюдами. Кассирша предъявила соседке сумму, которую она не смогла оплатить полностью. Ей не хватило нескольких рублей и я, выручая девушку из неприятной ситуации, предложил свою финансовую помощь. За общим столиком и познакомились. Разговорились. Она оказалась студенткой последнего курса строительного института. Жила в общежитии. С первого взгляда мне она понравилась: весёлая, общительная с яркой внешностью. Я ей также был не безразличен. Мужчина не может долго бегать за очаровательной дамой, и вскоре я познакомил её с родителями. Не пришлась она по нраву лишь отцу. Оставшись наедине с ним, он высказался напрямик: 

– Не по душе мне твоя избранница. Похоже, легкомысленная. Серьёзности не замечаю в ней.

– Будет, батя! – осадил я его. – По старинке меряешь человека.

– Смотри. Тебе жить да тужить.

За неделю до отъезда на вахту, я предложил подруге руку и сердце. Она без долгих колебаний дала согласие, и мы подали за-явления в загс. Меня огорчило решение заведующей, согласно положению о браке придержать наше оформление на месяц. Успокоил невесту тем, что через месяц распишемся и сразу сыг-раем свадьбу. Перед отъездом как будущей жене оставил запасные ключи от квартиры. Домой, спустя месяц, летел на крыльях, радуясь предстоящему празднику. Открываю дверь, а в доме ера-лаш. Немытая посуда в раковине, постель не заправлена, кругом непорядок и грязь. Я к соседке. Она мне с порога давай наговари-вать на невесту про её вечеринки до полуночи с молодым челове-ком. Во мне всё кипело. Собрал её пожитки разбросанные, где попало, сложил в большой пакет, выставил у порога.

Прав был отец. От моей былой самоуверенности не осталось и следа. Я запоздало понял: красота женщины не столько во внешнем её лоске, что немаловажно на которую мы, мужчины, падки, а в душевном её воспитания и культуре поведения. Не-вольно пришла на память Айгуль. Не я ли пытался разрушить хрупкую ячейку её только начавшейся жизни? Она, к чести своей, решительно отказалась от любовных приставаний. Теперь я воз-мущался такими же действиями по отношению к моей невесте, что изначально была слаба в коленках. Из брезгливости выбросил на мусорную свалку грязную посуду, постельное бельё, которым она пользовалась, следом саму кровать и поставил на входной двери новый замок.

Спустя год, глубокой осенью воскресным вечером возвра-щаюсь от родителей, еду мимо пустой автобусной остановки. Лишь одинокая женщина с ребёнком на руках отчаянно семафо-рила рукой редко проезжающим машинам. Я не занимался извозом и не подвозил попутно незнакомых пассажиров, но в этот раз остановился из жалости к малышке. Дул пронизывающий ледяной ноябрьский ветер. Опавшие последние листья деревьев, под-хваченные с мёрзлой земли порывами ветра, неистово кружились в воздухе. Казалось: природный дворник гигантской метлой из шалости или по незнанию подметает против ветра свою обширную территорию. Падая, листва оседала причудливыми ворохами на дороге, на тротуарах, во дворах, засоряла полуразрушенную остановку, липла к одежде мерзнущей женщины. Судьба человека складывается порой из незначительных случайностей и эпизодов в самых неожиданных её отрезках. Эта продрогшая на ветру женщина с дочуркой стала со временем моей сегодняшней жиз-нью. Жила она в том же районе где и я, также возвращалась домой от своих родителей. По личному опыту знал: автобусы этим маршрутом с наступлением темноты ходили редко. Любопыт-ствую: почему никто не встречает её с ребёнком на промозглом холоде? Оказалось – женщина в разводе. Я не стал лезть ей в душу с расспросами, надо будет, сама расскажет. Подвёз пассажирку к подъезду её дома. Она пыталась оплатить проезд я, соответ-ственно, отказался. Утром, к семи часам, я уже стоял у того же подъезда и предложил ей услуги бесплатного таксиста, подвезти ребёнка в садик, расположенный на другом конце микрорайона. Меня она вначале интересовала как женщина, с которой можно провести время без каких–либо обратных обязательств с моей стороны. На деле она оказалась крепким орешком и постепенно наши короткие встречи переросли в нежную дружбу.

Опалённые жизнью, мы долго присматривались друг к другу. Перед новым годом предложил ей переехать с дочкой ко мне и в праздники, в кругу наших родителей мы скромно справили сва-дьбу. Меня в ней устраивало всё: её всегда ухоженная без излиш-ней краски внешность, доброжелательный характер и, что нема-ловажно, была она к тому же и прекрасной домохозяйкой. Много ли надо нашему брату? Был бы сыт, надлежащий порядок в доме да приветливая жена.

– А как насчёт верности при твоём-то долгом отсутствии? – встрял я после долгого молчания в его текущую речь: Не при-шлось ли снова каяться?

– Если тебя провожает с нескрываемой грустью любящий че-ловек, а при возвращении радости его нет предела, то можешь по этой части быть спокойным.

Тем более, с рождением второй дочки, жене прибавилось за-бот. 

Однажды обустраивая зимник для буровой, я случайно встретился там с будущим моим мастером. Он принимал трассу от нашего прораба. Довольный сданной ему по акту отличной дорогой, он отозвал меня в сторонку и предложил работу в геоло-горазведке по моей специальности на постоянной основе. На мой вопрос о жилье пообещал переговорить со своим начальством.    Я, не раздумывая, дал своё согласие. Мастер поинтересовался ра-бочей биографией, записал мои данные и велел после вахты при-быть в управление. Через неделю я был уже там. Он оказался хо-зяином слова и начальство с его подачи, учитывая моё возросшее семейство, выделило мне временное жильё в семейном общежи-тии. Оформившись, я отработал недельную вахту в его бригаде и в дни отгулов, с согласия жены, перевёз семью на север. Трудится она в нашей бухгалтерии. В год, когда старшая дочка пошла в школу, мы получили полнометражную квартиру. Вот так живём и поживаем. Что ещё человеку надо? – закончил собеседник свою жизненную одиссею.

– А что с Айгуль? Разве тебя, хотя бы из любопытства, не ин-тересовала судьба этой девушки? – спрашиваю Сергеевича. – Все же первая любовь остаётся в памяти годы, если не на всю жизнь. Тем более в прошлом ты предсказывал ей что-то своим гаданием. 

Рассказчик долго выдерживал паузу. Я чувствовал: товарищ взволнован моим вопросом, но надеялся, что выскажется до конца.

– Спустя десять лет, – заговорил он после тяжёлого раздумья, – с того дня как увёз родителей в областной город и с последую-щим их выходом на пенсию, отец предложил в июле съездить машиной на пару дней в наш посёлок поправить могилку своей матери, то есть моей бабушки. Предварительно он списался с бывшими соседями, с которыми дружили многие годы. Я на этот момент с семьёй находился в отпуске и, естественно, согласился. Попутно надеялся пообщаться с одноклассником, другом детства и, чего греха таить, узнать из любопытства судьбу Айгуль. По прибытии в посёлок к концу дня завершили запланированные на кладбище работы, и мы решили воспользоваться гостеприимством знакомых, переночевать у них, чтобы назавтра во второй половине дня отправиться домой. Отец, как и я, хотел напоследок пообщаться с оставшимися здесь друзьями.

Другим днём, ближе к полудню, я пришёл в нашу школу, случайно застал там единственную на тот момент директрису. Это была другая, совершенно незнакомая мне женщина. Спрашиваю про Айгуль. Оказывается, уже несколько лет она в школе не числится, но сообщила, что якобы заведует поселковой библио-текой. Спешу по указанному адресу, С участившимся сердечным ритмом предвкушением встречи, открываю двери в зал. Солнце ещё не повернулось на противоположную сторону дома, лучи его не проникали в окна самой библиотеки, и в безлюдном зале стоял дневной сумрак. Библиотека включала в себя две комнаты. Одна у стены со стеллажами книг, у входа – читальный зал с лежащими на столах старыми журналами. Здесь же за письменным столом, с ящичками под картотеку читателей, сидела крупного сложения женщина. С порога спрашиваю:

– Не подскажете, где заведующая? В ответ слышу до боли знакомый голос:

– Сергей Сергеевич! Вы, не узнаёте меня? Я – Айгуль.

Неуверенно подхожу ближе, отказываюсь верить глазам. Пе-редо мной, с трудом уместившись на стуле, сидела в расцвете лет, располнев до безобразия Айгуль, и приветливо смотрела на меня. Это была далеко не прежняя юная дева. Радость и горечь моего увлечения, которую я, потерявший самообладание из-за её внешности, много лет назад насильно держал в объятиях. Оцени-вающе, пристально всматриваюсь в её лицо. Оно, супротив неприглядной фигуры, мало изменилось внешне. Те же большие, глубокие продолговатые глаза с пушистыми зарослями ресниц. С парящими над ними как два крыла птицы тёмными бровями и те же зовущие свежестью губы. Только подбородок стал тяжелей из-за общей полноты. Целую её ладошку, которую, отзываясь на моё рукопожатие, она протянула мне. Придвигаю, как много лет назад в школе, к столу стул и с недоумением спрашиваю:

– Айгуль! Я рад тебя видеть, но что произошло? Ты неузна-ваемо изменилась. Расскажи, пожалуйста, как живёшь? Надеюсь, мы остались добрыми друзьями. 

Её нескрываемая радость при встрече со мной сменилась вне-запной печалью: 

– Что рассказывать-то! Что безобразна и вдова!

– Тебя муж бросил? – начинаю я возмущаться, не вникая в смысл сказанного ею.

– Нет. Год назад умер у меня на руках.

– Такой молодой. Понимаю, тебе трудно об этом говорить.  Вспомни последнюю нашу встречу. В тот день, расставшись,  ис-кренне пожелал тебе семейного счастья. 

– Всего год из девяти длилась моя семейная радость, – Айгуль, похоже, совладела с собой и исповедь тридцатилетней женщины, как когда-то в школьной мастерской, потрясла меня в этот раз жестокой откровенностью. 

– Муж, как ни странно, вернулся на три месяца раньше срока.  Служил он в ракетной части на заправщике ракетным топливом. Раннее увольнение объяснил расформированием их части. Мне показалось: он что-то не договаривает, скрывает от меня, но я была бесконечно рада его возвращению и не обращала на кажу-щиеся мелочи внимания. Жили мы в его двухкомнатной квартире доставшейся по наследству от бабушки. Работал он водителем грузовика.

Через год у нас родилась дочка. По настоянию мужа её назвали моим именем.

– У тебя дочь, – обрадовался я известию. 

– Моя помощница и опора. Скоро придёт от бабушки.

При имени дочери, Айгуль преобразилась. Лицо её на мгно-вение, будто под лучами солнца, посветлело от гордости за неё. Я терпеливо, особо не принуждая, подводил её к продолжению рас-сказа.

– Через год, продолжала она дрожащим голосом и слезами на лице, с мужем начались проблемы со здоровьем. Постепенно дава-ли знать о себе боли в ногах. Вскоре он с трудом стал ходить, пе-решёл на трость. Поселковые и районные врачи не могли опреде-лить причину болезни, а спустя полгода, он почти не вставал с постели. Я была в панике. На моих плечах оказались: и дочь, и муж, и школа. Вскоре болезнь перекинулась на позвоночник, и муж превратился в полного инвалида. Родители мои в первое время помогали ухаживать за ним, но это была капля в море. Я не знала покоя ни днём, ни ночью. Мне было жаль его, но ничем не могла помочь. Прописанные врачами лекарства не помогали. Жизнь превратилась в ад. Родители пытались поместить его в районный дом для инвалидов, но получили отказ из-за отсутствия мест и достаточного количества персонала. В эти дни он всё же признался  в причине преждевременного возвращения его из армии. Оказывается, при смене топлива в ракете, по халатности солдата – первогодка и недосмотру присутствующего офицера, сорвало заправочный рукав, и пролитое топливо мгновенно превратилось в радиоактивное облако. Муж успел выключить подачу и отогнать машину в сторону. Солдат и его командир в лазарете вскоре скончались, а мужу провели курс терапии и комиссовали. На пятом году мучений появились проблемы и с собственным здоровьем. Из-за постоянного недосыпания и нервного стресса я стала до невозможности раздражительной и вспыльчивой. На этой почве нарушился обмен веществ: я стала ка-тастрофически полнеть. Всё время тянуло к еде из-за постоянного ощущения голода. Казалось, каждый грамм пищи превращался во мне в жир. Стало трудно передвигаться из-за веса, и замучила отдышка. Пришлось оставить школу, устроилась в библиотеку благо дом рядом.  Подушка моя в минуты ночного отдыха от переживаний к утру становилась мокрой от слёз. В минуты от-чаяния жалела, что поторопилась замуж, не пошла навстречу ва-шему предложению и обрекла тем себя на бесконечное одиноче-ство. Однажды в районной поликлинике попала к опытному невропатологу. Женщина внимательно выслушала меня и посове-товала иметь на стороне мужчину; общение с ним снимет стресс и продлит мою жизнь. Муж ещё до приговора врача что-то подобное говорил мне, просил только не бросать его.

– Айгуль! С твоими – то данными, какая проблема, – соли-дарничаю я с доктором. – Поморгала бы первому встречному парню своими глазками, и он у твоих ног. 

– Разве возможно такое на улице с любым мужчиной.

Лицо Айгуль вдруг густо покрылось румянцем. Явно смуща-ясь, она призналась:

– Сергей Сергеевич! Я в те дни долго искала вас, но вы куда–то пропали. Позже узнала,  уехали в областной город, женились и там живёте…

Её дальнейшие откровения прервал стук входной двери. На пороге возникла девочка – подросток. Легко и бесшумно подошла к нам, пропела тонким голоском: «Здравствуйте!» – зашла со стороны спины и обняла мою собеседницу.

– Вот и дочка пришла, – моя Айгуль! – лицо старшей освети-лось такой радостью, будто и не было минуту назад тяжёлого разговора. Сравнивая оставшуюся в памяти прежнюю Айгуль и её дочь, я поразился их удивительному сходству.

Дочь, не мешая взрослым, прошла в книжный зал. Я же вскоре стал прощаться. С трудом, подбирая слова, произношу: 

– Айгуль, мне пора. Отец ждёт. К вечеру надо быть дома.

Она внезапно побледнела, лицо её осунулось, сделалось вдруг серым и отрешённым. Я, прощаясь, протянул ей руку, прикоснулся губами к её ладони, осмелев, потянулся к лицу. Она не отворачи-валась, как много лет назад, сама потянулась навстречу, и я по-чувствовал теплоту её вздрагивающихся губ.

Уходил я с тяжёлым чувством. Понимал: вряд ли когда будет суждено свидеться с Айгуль. У порога поднял руку в прощальном жесте. Земля к этому времени повернулась на своей оси в долю градуса. Подставила сторону здания с его окнами полуденным солнечным лучам и в зале стало светло. Последнее, что увидел, открывая дверь: это ответный всплеск поднятой руки Айгуль, её молчаливо плачущее лицо…

Перед новым годом на адрес библиотеки послал Айгуль теле-грамму с пожеланием всех земных благ. Примерно через полме-сяца на мой адрес пришло письмо, в котором женщина, вероятно, другая заведующая, сообщала, что Айгуль умерла в начале де-кабря. На похоронах в тот день, несмотря на сильную метель, было много народу; пришли повзрослевшие её ученики, их роди-тели, учителя школы и библиотечные читатели. Я был потрясён известием её кончины. Душа обливалась слезами, так было жаль Айгуль. Человек уходит из бренного мира, но время смерти не подвластно, оно, продолжаясь, живёт в его потомстве, передавая память через него другому поколению. Мысленно пожелал младшей Айгуль счастливых жизненных дорог. Быть достойной памяти матери, которая отдала ей всё, что только смогла своей короткой и трудной жизнью.

В тот злополучный день, поминая Айгуль, я крепко напился. Вечером пришла с работы жена, видя меня таким впервые, уди-вилась моему состоянию. Я поведал ей всё про эту удивительную женщину. Жена по окончании рассказа наполнила стопку из недопитой посуды. Разом её выпила, затем прислонилась к моему плечу и призналась: «Разве я не твоя Айгуль!..»

Мой товарищ умолк, наступила гнетущая тишина. Лишь по-трескивали от усиливающегося мороза стёкла окна вагончика, да ветер пел над крышей с остывающей печной трубой и антенной радиостанции свою заунывную полуночную песню. Засыпая, в полудрёме подумал: «Завтра будет трудный день – один из многих проведённых мною на буровой».

                                     

                                                 

АРТЁМ  ФРОЛОВ

Летне-осенняя охота на водоплавающую дичь открывалась на севере в последнюю субботу августа. На боровую дичь разрешат позже, с середины сентября. С давних пор я отдаю предпочтение боровой дичи водоплавающей.

В тайге, вдали от взора людей, больше чувствуешь единение с диким миром. На ходовой охоте больше эмоций, переживаний, непредвиденных ситуаций в поисках удачи. Здесь трудности свои. Птицу необходимо вначале отыскать. Знать и предвидеть места её возможного отдыха, её кормовую базу на огромном пространстве. Порой за день до изнеможения намотаешь на ноги два и более десятка километров с рюкзаком и ружьём за плечами по захламленному лесу в поисках желанной дичи. К кормящейся и спугнутой с земли птице, скрывшейся в кроне деревьев, необхо-димо ещё скрытно подойти на верный выстрел. Несмотря на тя-желейшие нагрузки, такие охоты незабываемы.

Утиная охота довольно проста. В основном маскируешься на берегу озера или протоки в зарослях кустов или в наспех постав-ленном шалаше из подручных материалов. Сидишь, излишне не показываясь наружу, в ожидании стайки острокрылых уток. При внезапном и стремительном их появлении встаёшь во весь рост, лихорадочно вскинешь к плечу ружьё, ловишь одну из них на мушку, нажимаешь на спусковой крючок, чтобы зачастую впустую сжечь патроны. В этом и заключается азарт охоты, – попасть в подвижную цель. Всё зависит от собранности стрелка, умения и опыта стрелять дичь на лету. Это единственное утешение охотничьей страсти привлекало меня к данному виду спорта.

Озёр на Тюменском севере великое множество, не поддаю-щихся исчислению. Не каждое активно посещается утками. На больших и глубоких водоёмах днем, вдали от берега, они отды-хают от извечных врагов и в первую очередь человека с ружьём. С наступлением сумерек птица покидает безопасные места, неудержимо вылетает на кормёжку на мелководье, где откармли-вается и набирает силы перед осенним отлётом. Такие озёра, за-росшие растительностью и, порой проходимые вброд, встречают-ся редко. Утка, ныряя, добывают со дна мелких рачков, водяных жуков, мальков рыб, выщипывает корешки водных растений. Охотники такие озёра зовут кормовыми. Если птицу не беспокоить, она остаётся там на всю ночь.

Мне одно время посчастливилось охотиться со знакомым на таких водоёмах, на которые в сумерках или на утренней зорьке утки падали, что манна небесная. Но озёра были вдали от города, куда приходилось добираться на моторной лодке вначале по Оби, с последующим заходом в её притоки и далее до пойменных озёр. Из-за отсутствия у меня лодки как таковой, такие приглашения знакомых, имеющих водный транспорт, были редкостью.

Пригласил на охоту в тот год меня на аналогичное озеро в районе своей фермы Артём Фролов. Трудился он в цехе добычи нефти электросварщиком на одном из ближайших к городу ме-сторождений нашего объединения. Познакомились мы случайно. Он от кого-то узнал мой домашний адрес и что разбираюсь в оте-чественных ружьях. Вечером, за неделю до открытия сезона, он объявился ко мне с неисправным ружьём. В его пятизарядном полуавтомате при стрельбе часто клинило затвор при подаче оче-редного патрона. Это был среднего роста сорокатрёхлетний муж-чина с крепким торсом и загорелым лицом. Развитая мускулатура рук, упругость ног, крепкая шея и сидящая на ней скуластая, чуть продолговатая голова, при короткой стрижке волос говорило о твёрдом характере и неуёмной энергии человека знающего себе цену. Всё это в совокупности с его открытым взглядом серых глаз, вызывало к нему мой неподдельный интерес. Трудился он по вахтам: полмесяца без выходных по двенадцать часов ежедневно. Последующую половину месяца – дома в отгуле.

При советах наше градообразующее объединение нефтяников решением городских властей, кроме своих ведомственных детских садов, безвозмездно финансировало небольшой животно-водческий совхоз, снабжавший молоком сады и школы города. Ежегодно, в конце июля, оно отрывало от основной деятельности значительное число техники и рабочих на сельскохозяйственные работы. Своими колёсными тракторами с навесными косилками в поймах заготавливало сено. Затем на баржах по Оби сено, скру-ченное в валки, доставляли в город. С приходом капитализма начальство нашего предприятия отказалось от навязанной ей ка-балы и совхоз, как говориться, приказал долго жить. Всё в одно-часье развалилось. Часть стада совхоз продал в частные руки. Остальные животные пошли под нож. Это были начальные годы дикого капитализма. Люди почувствовали свободу выбора. У ча-сти из них появилось желание трудиться на себя, становясь пред-принимателем. На первых этажах в бывших квартирах, в подвалах жилых зданий открывались небольшие магазинчики, парикмахерские; вдоль улиц появлялись ларьки, бутики и прочие торговые и развлекательные строения. Расширялись до неимо-верных размеров вещевые рынки за счёт привозимых из-за гра-ницы товаров. Но там, где появляются травоядные, туда, по закону природы, обязательно приходят хищники. Эти молодые зверьки на двух ногах с накаченными мышцами, короткой стрижкой волос, наглым и безжалостным взглядом жёстких глаз, наживали состояния не трудом, а вымогательством и грабежами.

На фоне всеобщей эйфории предпринимательства, Артём по-тянулся подальше от городской суеты: на природу, на землю, про-должая трудиться на предприятии. Оформил у городских властей аренду на угодья одного из заброшенных летних пастбищ бывшего совхоза, выкупил заброшенные там его строения. Имея хорошее отношение с руководством объединения, получил беспроцентную ссуду и безвозмездно списанные в хорошем состоянии колёсный трактор и грузовую автомашину. Закупил десять коров и быка. Вы-вез приобретённое стадо в поле. Выпас находился в часе езды от города рядом с Ватинской протокой, в пяти километрах от цеха, где он трудился. Две сотни гектар пойменных лугов с озёрами были в своё время совхозу идеальным местом для летнего содержания и откорма более сотни коров. Закрытый летний загон, просторная рубленая изба для персонала, небольшое здание с холодильной камерой для временного хранения молока, представляли одно из полевых отделений совхоза. В пору благо-денствия хозяйства доярки и пастухи  менялись дважды в сутки. Столько же раз, при пересмене персонала, машина вывозила во флягах вечерние и утренние надои молока в город. С наступлением холодов стадо вывозилось на окраину города на зимние фермы совхоза.

На день нашего знакомства Артём с женой Лизой и сыном, будущим выпускником школы – Кириллом, занимались уже фер-мерством четвёртый год. За это время они разделили летний загон на две части. Одну из половин утеплили для вдвое возросшего стада. Артём восстановил брошенные прицепные сенокосилки, запущенный водопровод, повреждённую линию подачи электро-энергии и неисправный холодильник.

В пятницу, накануне открытия охоты, мой первый день от-пуска совпал с выходными днями Артёма. Днём, будучи в городе по своим делам, он завернул ко мне домой за ружьём. Из-за его вечной занятости наш разговор получился коротким и скомкан-ным. Протягивая руку, Артём поинтересовался:

– Пушка готова? Что там было?

Вместо ответа спрашиваю:

– Ты заводскими пользуешься патронами?

– Да!

– Советую снаряжать их самому или приобретать спортивные качественные. Среди заводских патронов часто попадаются с по-вышенной навеской пороха. Из-за высокого давления, при откате ствола ружья, просела ствольная коробка, потому затвор в связи с перекосом патрона клинило. Так что вопрос в дальнейшем – в бо-еприпасах.

– У меня просто нет времени возиться со своими патронами. А спортивные, где они? – отмахнулся он от моих рекомендаций. И тут же добавил: Сколько за работу?

– Друзьям за спасибо.

– Спасибо! А мы уже друзья? – на его лице отразились любо-пытство, смешанное с удивлением.

– Что мешает стать ими, – говорю с усмешкой.

– Принимаю, – Артём протягивает руку и жмёт мою ладонь. С этого момента, вплоть до моего отъезда с севера, мы оставались добрыми приятелями.

– Завтра открытие, – он лишний раз напомнил мне начало се-зона охоты, – если не возражаешь, приглашаю тебя на ферму. Там, на озере, от души постреляем.

– Коров твоих, – шучу я.

– Так едешь или нет?  Если да, готовься. Через пару часов за-еду.

Я до приглашения Артёма как раз сомневался, в какую сторону податься на охоту в выходные дни. Интрига товарища: «по-стреляем от души» меня заинтересовала, и я дал своё согласие.

Задолго до захода солнца мы прибыли на его вотчину. Он на своей старой «Волге», Я, дабы не отвлекать его от дел после за-вершения охоты, на своей «Ниве». К нашему появлению сын его Кирилл пригнал с поля стадо. Артём подошёл ко мне, извинился и сообщил:

«Извини, я должен на время оставить тебя. Коров надо срочно обслужить. Ты пока пройдись до озера. Познакомься с мест-ностью, – он показал рукой на длинную полосу кустарника, метрах в двухстах от фермы и тут же поправился, – впрочем, не ходи. Завтра на рассвете ещё непуганых уток застанем врасплох».

Я неожиданно оказался невольным свидетелем добровольно рабского труда трёх увлечённых одной идеей людей. Людей, осо-знано взваливших себе на плечи титанический груз обязанностей и ответственности, не считаясь с личным временем, почти не зная отдыха. Это было напряжение всех их жизненных сил, схожее с трудом пчёл, работой на износ.

Эти два десятка бурёнок надо было напоить, подготовить к дойке. Смыть водой дневную грязь с живота, обработать каждой вымя, сделать массаж ему, подключать животных к доильному агрегату. Собрать и слить молоко в тридцатилитровые фляги, подготовленные накануне женой и поместить их до утра в холо-дильную камеру. По завершению основных работ, убрать из стойла прошлый навоз, сменить на ночь подстилку коровам, задать им на вечер пойло и корм. Я не мог оставаться праздным наблюдателем и предложил свои услуги.

 «Нехорошо гостям мои проблемы решать, – ответил Артём на моё предложение приобщиться к общественно полезному труду. – Но коль назвался груздем... Короче, не откажусь. Я первый день в отгуле. Дел в городе было много. Поэтому  к приходу стада полностью не подготовился».

----------------------------------------------------

Солнце склонялось к закату, когда завершились наши труды, которым, казалось, не будет видно конца.

Вскоре жена Артёма – Лиза, позвала всех в дом на ужин. Я сидел на ступеньках крыльца. От усталости не хотелось ни есть, ни лишний раз шевельнуться. Мне, не имеющего за душой никакой живности, даже кошки, требующей определённого ухода, от непривычного крестьянского труда ломило плечи и руки. 

Ужинали почти при полном молчании, лишь хозяева изредка перебрасывались им одними понятными репликами. Из коих усвоил: завтра к девяти часам утра, в связи с выходными днями, вечернее и утреннее молоко Лиза с мужем на двух машинах пове-зут в город. Там они разъедутся каждый в свой им выбранный район города для продажи молока населению…

После ужина мы с Артёмом во дворе, в беседке под навесом, обсуждали утреннюю вылазку на озеро. Вечер, как это бывает в августе, рано вступал в свои права. Поле, которое до этого про-сматривалось на всю глубину, быстро затягивало вечерними су-мерками. Там, вдали, над полосой кустарника, за которым не видно было озера, низко тянулись первые птицы и внезапно падали с высоты на его водную поверхность. Тишина, окольцевав окруживший нас мир, нарушалась лишь вздохом уставших в загоне животных, неспешно жующих свою жвачку.

– Смотри, как утки падают! – рука Артёма вытянулась в сторо-ну полосы кустарника. – Примечай места их примерного приземле-ния. Утречком непременно к ним нагрянем. Только времени на охоту становится всё меньше и меньше, – он тяжело вздохнул. Во вздохе я уловил тихую грусть о чём-то уходящем из его жизни.

– Сам же виноват, – отвечаю ему. К чему тебе такое стадо? Держи пару голов для личных нужд. Куда замахиваешься. Всех денег не заработаешь.

– Не в деньгах дело. Хотя сейчас очень нуждаюсь в них. Рассу-ди – вот взять, к примеру, нас с тобой. Трудимся на государство, которое нас откровенно эксплуатирует. Паши на него хоть денно и нощно без выходных и праздников, – тебе раз и навсегда им будет установлена фиксированная оплата труда порой с подачкой в виде премии. А премия, придуманная при социализме – это часть денег, отнятая искусственно от твоей мизерной зарплаты, чтобы за герои-ческий труд тебе же и вернуть. И живём мы извечно от получки и до получки. Потому, не считаясь ни с чем, пытаюсь вырваться из этого замкнутого круга и трудиться на себя, на свою семью, на бу-дущее сына, моих внуков и, дай бог, правнуков. Они, надеюсь, продолжат мною начатое дело Взгляд его потеплел, голос понизился, речь стала неторопливой, мечтательной:

Есть благая задумка: довести стадо до прежнего количества голов. Построить здесь в поле современную ферму с максимально механизированным производством, необходимым рабочим персоналом, техникой, с разливным цехом в собственную тару молока. Ведь мы стареем, не вечно же горбатиться, как сейчас, до изнурения по старинке. Я предварительно заключил договор с домостроительным комбинатом о поставке с наступлением лета панелей для фермы. В области обещали выделить и наладить до-ильное и разливочное оборудование. Но везде нужны финансы. У меня их пока недостаточно, чтобы решить разом все проблемы. В следующем году руководство объединения, надеюсь, даст второй беспроцентный заём на необходимую мне сумму. Начальство об-надёжило. Ему, скинувшему с себя груз снабжения молочными продуктами ведомственные детские сады, выгодно переложить свои проблемы на меня.

По моим расчётам ссуду верну, что и первую, через три года. Сына в следующем году по окончании школы пошлю учиться на ветеринара. Будет свой доктор.

Пойми, население желает покупать натуральные молочные продукты. В первую очередь оно необходимо детям. Магазины завалены молоком из сухого импортного порошка, в котором ни-чего полезного нет. Молоко, что возим на продажу в выходные дни народ, задолго до нашего появления, занимает очереди. Его мгновенно раскупают. В рабочие дни молоко отдаём в детские сады и школы, но его и там не хватает.

– Как говорится, Бог тебе в помощь! – Искренне поддержал я его наполеоновские мечты.

– Бог-то Богом! Чувствую, вскоре придётся  решать более се-рьёзную задачу без него, где будет ни божьего решения, ни ком-промисса.

Душа и мысли Артёма, пока не понятые мною в эти минуты, похоже, блуждали где-то в лабиринтах городских улиц, далеко от беседки, в которой мы сейчас сидели и обсуждали его мечты. Ви-тали вдали от фермы с жующими жвачку коровами, от дома с его постройками, от всего, что окружало нас. Глаза его сузились, взгляд через щели век стал болезненно тяжёлым и жёстким, черты лица при сжатых губах обострились как от боли зубов.

– Вот дали всем свободу выбора, и многие потеряли совесть, – с горечью выдавил Артём из себя.

– Ты, о ком так? – спрашиваю его.

– О шпане, которая развелась, что саранча. Не только в городе – по всей стране. Зачем трудиться, если при попустительстве государства, проще заниматься грабежом и вымогательством.

– Тебе угрожают?

– Даже соревнуются две группировки. После разборки со стрельбой между ними, похоже, одна из них отступила, а побе-дившая наседает. От неё не откреститься. Так называемый их бригадир требует с меня в месяц недельную выручку – десять ты-сяч рублей. Это целых семь дней в месяце должен бесплатно тру-диться всей семьёй на этих бездельников, – Артём закашлялся от ярости слов.

– А милиция, зачем? – предлагаю я. – Напиши заявление. Разберутся они во всём.

– Ей не до нас, горемычных. У неё свои проблемы.

– Как понимать твои слова?

– Ты, что с луны свалился? Просто одни среди них стали жить на широкую ногу, покрывая бандитов. Остальные не растерявшие совесть живут, что мы на одной зарплате. Будет совсем плохо, если и они заразятся от первых и станут единым органом. Не приведи,  Боже! Короче, эту тему не нам с тобой разрешить, она бесконечна и запутанна. Лучше немного вздремнём до начала рассвета.

 

----------------------------------------------------

Над полем, его низинами, над озером клоками завис холодный утренний туман, когда мы тихо заняли свои места на берегу неподалёку друг от друга. Солнце только, только начинало своё восхождение. Пока невидимое за чертой земли, оно осторожно коснулось края неба розовым мазком, отдавая скудные частицы света остальной его части. В его глубине, угасая, тускло смотрелись через пелену светлеющей ночи лик луны и поредевшие звёзды. Но вот горизонт осветился оранжевым огнём. Огромное светило медленно, но уверенно всплыло за озером над дальним пригорком, обожгло нежными лучами небосклон, стылые луга, спящие камыши и поверхность воды. Окружавший нас мир вдруг порозовел. От лёгкого движения рассветного ветерка залопотала листва приозёрных кустов, расползался над водой туман. Природа преобразилась, ожила, будто ждала этого момента. Засвистели на разные лады проснувшиеся в кустах синицы, завозились в озёрной траве ночевавшие утки; над ними, высматривая свободные места, прибывали отовсюду всё новые и новые их собратья.

Такого нашествия уток за все мои предыдущие охоты я видел впервые. Через полчаса работы наших ружей мы выполнили раз-решённую дневную норму. Вскоре Артём подошёл к моему скрадку со связкой из шести крякв. Столько же было у меня. Только я в азарте потратил в два раза больше патронов, чем он. Дальше не было смысла продолжать охоту, а ради стрельбы ис-треблять живность, было жаль. Всё равно половину добычи я раздам соседям.

Мы какое-то время сидели на берегу озера, любовались появ-лению нового дня, суетой ожившего пернатого мира, когда Артём заторопился на ферму.

– Извини, к сожалению, недосуг отсиживаться, стадо ждёт, – объявил он причину своего ухода.

Не желая оставаться далее одному, я последовал за товари-щем. По дороге вновь вернулся к прерванному вечернему разго-вору.

– Артём, – начал я исподволь неприятную для него тему: Милиции, вижу, не веришь. Каким образом собираешься вести с бандой войну? На кого думаешь опереться при этом? 

– Если не на милицию на кого же, окромя себя.

– Но их больше, они наглее и тебя сомнут. Может, стоит на первых порах поступиться в чём-то, пойти им навстречу ради благополучия дела, безопасности семьи и, в первую очередь, сына. Он после выходных пойдёт в школу. Ты вчера говорил мне об угрозе с их стороны.

– Эта шалява лишь шестёрки в подчинении известных мили-ции бандитов, – лицо Артёма исказилось от брезгливости. – Они не дождутся от меня и стакана молока. Пускай придут и пашут, как все нормальные люди, и получают по труду. Отец мой воевал против целой орды в отечественную войну, не струсил. Этой твари только покажи слабину, мигом проглотят. Её в стране становится с каждым годом всё больше. Размножается, что плесень в сыром уг-лу.

– Во многом, Артём, ты прав, – соглашаюсь с ним и предла-гаю: Я готов оказать тебе в этом деле посильную помощь, но без стрельбы. Если все будут решать вопросы с помощью оружия, это – гражданская война. Есть же власть и закон.

– Да лежит в милиции моё заявление больше месяца, – с до-садой прервал Артём мои назойливые советы. – В нём фамилии, клички, адреса, а толку. А за желание помочь, спасибо! Сам как-нибудь справлюсь. Парня нашего начнём возить машиной на за-нятия в школу и обратно. Коров пора держать без выпаса. Сена на зиму должно хватить. Со следующей недели займусь свеклой и морковью бурёнкам. Ты видел мои плантации. С понедельника нанял вахтами трёх доярок, стадо же растёт. Заключил соглашение с городским водителем. В рабочие дни будет развозить вечернее и утреннее молоко по школам и садам. Попутно сменять работниц. Поживём, – увидим! – заключил он, горько усмехнувшись угол-ками губ.

– Если поживём, – я с тревогой подумал о его решимости в одиночку противостоять  вымогателям.

Через неделю, субботним вечером, на кухне снаряжаю пустые гильзы к открытию охоты на боровую дичь. Жена смотрит в зале по телевизору местные новости. Внезапно громко, истерично зовёт меня и добавляет звук. Влетаю в комнату, а там ведущий передачу объявляет: «Днём, в два часа дня, в результате перестрелки между известным фермером Фроловым и молодыми людьми, убиты трое; сам предприниматель ранен. Ведётся следствие». Я был в шоке. Звоню в ординаторскую давнему товарищу – хирургу, с кем не раз приходилось охотиться и ночевать в тайге у костра. Я знал: он в этот день по графику был на дежурстве. Незадолго до происшествия мы обсуждали по телефону нашу будущую вылазку на охоту. После ряда звонков, слышу его усталый голос.

– Петрович, – нервно задаю вопрос, – что с Фроловым?

– Схлопотал две пули: одну – в живот, вторую – в плечо. Со-стояние его пока тяжёлое. Повреждён в нескольких местах ки-шечник, содержимое попало в полость, а это опасно при внутри-утробной потере крови. Из-за двойного ранения пришлось вызвать в помощь второго врача. Операция длилась более трёх часов. Твой Фролов крепкий, он выдюжит. Сейчас в реанимации. Через несколько дней, думаю, увидишь.

Утром, только проявились проблески дня, я был в дороге на ферму. Устремился не ради выражения семье сочувствия, оно в данный момент было излишним и бесполезным. Гораздо важнее нужна была на первых порах помощь с моей стороны. Лизы дома не было, ночевала в больнице. От  Кирилла узнаю  подоплёку пе-рестрелки между отцом и четвёркой вымогателей.

– Мы с папой после продажи молока, – начал сквозь слёзы Кирилл своё повествование, – уже закончили грузить в машину пустые фляги во дворе пятиэтажек, когда из ближнего подъезда дома вышли четыре парня и направились к нам. Папа велел мне сесть в машину и заблокировать двери, сам стал доставать из чехла ружьё. Его в последнее время возил с собой заряженным в багажнике машины. Трое встали перед машиной и преградили нам дорогу. Старший из них подошёл к отцу, долго ругался с ним,  размахивая руками. Затем выхватил из-за пояса пистолет и наставил на отца. Папа в ответ ударил его по руке выбить оружие, и стал вынимать из багажника ружьё. Всё же бандит успел два раза выстрелить. Когда увидел в руках отца ружьё, побежал в сторону дома, а следом и пришедшие с ним. Трёх отец на бегу застрелил. Последнему повезло. У ружья опять перекосило патрон. Всё произошло так быстро, что я не успел испугаться. Страх пришёл, когда я увидел скорчившегося от боли отца и лежащих без голов бандитов. Вскоре отцу стало плохо, и я срочно отвёз его в боль-ницу.

– Чем вам помочь, Кирилл – спросил я.

– Спасибо, мы сами справимся, – в твёрдом ответе мальчишки, интонации его голоса, чувствовался характер отца. – Огород выко-пали, свеклу, морковь и капусту сложили в хранилище. В школу ездить буду на молочной машине. Обратно заберёт мама. Ещё она договорилась с частником. Он будет покупать у нас надои в выход-ные дни и с женой продавать там же, где и мы. 

Пожалуй, в данной ситуации вы поступили разумно, мысленно согласился я с Кириллом. Тем более отец, похоже, как работник, выбыл надолго.

Уезжая с фермы, говорю: «Кирилл, если будет во мне нужда, обращайтесь. Адрес мой знаете…»

В среду Артёма перевели в общую палату, и мы смогли встретиться. Сглаживая серьёзность его положения, пожимаю ла-донь вяло протянутой руки, шутливо приветствую:

– Как дела, солдат третьей мировой?

– Как видишь, нахожусь в госпитале на излечении, – слабая улыбка отразилась на его бледном лице.

– Вижу, состояние солдата пока не в лучшем виде, но врач обнадёжил. Через две недели тебя выпишут на фронт. Я подвинул стул к кровати и в дальнейшем наш разговор пошёл на актуальную тему.

– Артём, – уже серьёзно говорю ему, – сам понимаешь, тебя ждёт ответственность перед законом за самосуд над молодыми людьми, пусть и бандитами.

– По-твоему, я должен был ждать пока меня и сына расстре-ляют, затем обратиться в милицию? Не принимаю пассивного поведения. И никакие они не люди! – Голос его окреп от возму-щения – Да, они родились людьми от нормальных родителей, но повзрослев, ими остаться не пожелали. Они озверели, а опасных зверей стреляют пулями. Если бы видел, какие они трусливые, когда получают достойный отпор. 

– По головам, зачем им стрелял? Говорят, парней родители только по одежде и признали.

– Дурь из них выбивал…

– Последнего, похоже, пожалел?

– Застрелил бы сгоряча, не откажи вдруг ружьё. Он добежал до подъезда. Из него вся компания и объявилась. Вероятно, не знал кода двери. Мог убежать в любом направлении, пока я перезаряжал ружьё, но был парализован страхом. Когда услышал звук затвора, досылающего последний патрон в ствол, упал на четвереньки. Распустил слюни ниже подбородка и орал на всю улицу, моля о пощаде. Мне стало тошно на него смотреть. К тому же сам уже еле держался на ногах. Нутро жгло так, словно было залито кипятком.

– Пожалуй ты прав, – согласился я доводами Артёма, – когда на кону стоит собственная жизнь и безопасность близких тебе лю-дей. Надеюсь, тебя оправдают. Местные газеты и телевидение за-валены возмущёнными письмами людей в твою защиту. Вчера по городскому каналу выступал заместитель генерального директора. Он от имени администрации и всего коллектива заверил горожан: В обиду тебя не дадут и для твоей защиты нанят опытный адвокат. Не унывай! В день выписки из больницы заеду за тобой. Договори-лись? Вместо ответа Артём слабо пожал мне руку.

Через шесть с половиной месяцев Артём был оправдан го-родским судом.

----------------------------------------------------

 

В год десятилетия предпринимательства Артёма я был при-глашён им в конце июня на его семейный праздник. До этого дня, я более пяти лет уже оставил север и переехал с семьёй, как принято было говорить среди северян, на большую землю. Эта поговорка прижилась с того далёкого периода, когда не было желез-нодорожного сообщения с центральной частью России, когда все отправлялись в отпуск или по делам и вновь возвращались назад самолётом. За годы отсутствия на севере мы изредка перебрасы-вались с Артёмом сведениями о себе. Из чего знал: дела его фер-мерские трудно, но налаживаются. Сын закончил в области сель-скохозяйственный техникум, и второй год трудится на ферме ветеринаром. Каждый раз, с наступлением осени, Артём постоянно звал в гости на охоту, но житейские проблемы держали меня на новом месте и не отпускали. Теперь же было неприлично пренебречь приглашением. Тем более, он втайне от меня вызнал у жены мои паспортные данные и заранее выслал проездные билеты в обе стороны.  .

Через двое суток дороги на конечной станции поздно вечером схожу с вагона и попадаю в объятия молодого человека.

– Кирилл, – говорю ему, – в другое время при случайной встрече сразу и не признал бы. Передо мной стоял крепкого сло-жения парень мало схожего с прежним школьным юношей. Ро-стом на голову выше отца, он унаследовал его сухое строение тела, живой проницательный взгляд и наблюдательность.

– Отец велел мне встретить вас, – сообщил Кирилл, – пере-хватывая с рук мой нехитрый дорожный багаж. Переночуете у меня, утром поедем к нему. Родители свою квартиру на первом этаже переделали под мясной и молочный магазин. Сами живут в новом доме на ферме, а прежнюю избу фермы отвели под контору и общежитие вахтовым рабочим.

Из фотографий присланных мне Артёмом в последнее время, я  представлял себе его фермерское хозяйство. Оно, кроме жилых зданий и старого помещения, приспособленного для новорож-денных телят, включало в себя корпус нового коровника, здание по подготовке и разливу молока в пластиковую тару, новую хо-лодильную камеру. Площадку для хранения под навесом трак-торного оборудования, гараж для стоянки трёх новых тракторов и двух грузовых автомашин. Всё это радовало меня за товарища. Радовало, что преодолел житейские и производственные пробле-мы. Исполнил свою мечту, выучил сына, дал ему нужное для об-щего дела образование, имея теперь собственного доктора под-опечным животным. 

Одно беспокоило. Незадолго до моего отъезда с севера, наш генеральный директор объединения был вызван в Москву на ми-нистерскую коллегию. Там, недалеко от здания министерства, при выходе из машины, был застрелен киллером вместе с водителем. Весь коллектив был в шоке. Как это часто бывает, вновь назначенный руководитель привел с собой новую команду на ключевые посты. Провёл реорганизацию производства. В первую очередь избавился от ведомственных детских учреждений, передав их на баланс городу. Помню, провожая меня у вагона поезда, Ар-тём, расстроенный случившимся, сетовал: «Нет больше моего покровителя. Для нового начальства я – никто и это плохо. Теперь я уязвим, как никогда».

С того памятного разговора незаметно пролетели эти пять лет. Мы изредка общались по телефону. Артём, всегда открытый, в последнее время казалось, замкнулся в себе, что что-то его гло-дало, беспокоило. По дороге в город в машине Кирилла пытаюсь выяснить состояние их дел.

– В основном нормально, не считая независящие от нас мелкие неприятности, – Кирилл махнул рукой в сторону города.

– В чём они выражаются? – любопытствую я.

– Отец вам расскажет подробнее. Он с выходом на пенсию по льготному стажу более свободен и ведает общими вопросами. Я лишь заведую фермой, а мама у нас бухгалтер.

– На ферме, сколько числится человек?

– Без нас – пятнадцать. 

– Кирилл, ты, похоже, собираешься жениться? Трёхкомнат-ную квартиру родители купили в связи с этим? Тебе уже пошёл двадцать второй год. Поди, и невеста есть на примете? – не отстаю я с вопросами. 

– Никакой невесты у меня нет, и не планируется, пока не от-служу в армии. 

– Сам-то, как на службу смотришь?

– Никак! Разве у меня мало дел на гражданке? Но, если надо, отдам долг родине.

– Не слишком и торопись туда. Непонятной и странной стала в последние годы наша армия, – советую Кириллу при появлении огней улиц ночного города. 

---------------------------------------------------- 

Переночевав у Кирилла, следующим днём, ближе к полдню, мы были на ферме. Она жила своим заведённым порядком. Стоял погожий выходной день. Стадо тёмным пятном медленно пере-мещалось вдали по зелёному полю. Оно, то расползалось на  от-дельные элементы, то сходилось в бесформенную разномастную массу, то вновь растекалось отдельными точками по лугу. Со дня моего последнего посещения территория основательно преобра-зилась. Она выглядела довольно внушительно новыми построй-ками: зданием разлива с охладителем молока, парком машин, тракторов, бетонированным силосным хранилищем, строением нового коровника. Внутри его, на ширину двух дорожек между стойлами животных, по цементному полу тросами лебёдки мед-ленно протягивались скребки. Плотно прижатые к нему, они начисто соскребали навозную жижу, сбрасывая её через решётки вниз, под пол, на транспортёрную ленту и далее наружу в трак-торную тележку. По очищенной дорожке сновал трактор с раз-датчиком корма в кормушки – вечернего рациона коров. Невольно подумалось: сколько бы понадобилось ручного труда выполнить подобную работу. 

Мы с Кириллом уже заканчивали осмотр предприятия, когда к нам подошёл Артём. Настроение его, чувствовалось, было при-поднятым. Мы обнялись.

– Как прошла госприёмка? – задал он следом полушутливый вопрос.

– Комиссия, – говорю, принимая его игру, – предлагает для увеличения надоев всем бурёнкам, в дополнение к кормам, слу-шать тихую музыку. Негромкая, особенно классическая, благо-творно действует на психику животного.

– А ты прав! – Артём всерьёз принимает мою подсказку, слу-чайно вычитанную ранее с какого–то журнала. – Думаю, это не проблема в дальнейшем. А теперь идём, хозяйка ждёт нас. Гостей немного, ты да товарищи по бригаде. Они в своё время много мне помогли по ферме. Жаль, спаситель мой, Петрович, не приехал. У него, некстати, сегодня дежурство.

Новый рубленый дом Артёма стоял неподалёку от старого с наветренной стороны, куда не доходил запах коровника. Одно-этажное здание, приподнятое фундаментом над землёй с верандой на ширину фасада и солидным крыльцом, смотрелось издали  как флагманский корабль в окружении своей флотилии, плывущей по зелёному травному морю. Две спальни, зал и кухня составляли его основное внутреннее обустройство. В зале, где сидели уже прибывшие гости, меня встречает хозяйка. Целую в подставленную щеку в радужном настроении улыбающуюся мне Лизу, вручаю ей купленные утром на рынке цветы и поздравляю в её лице всех с праздником. 

После всех тостов в адрес Фроловых, воспоминаний о про-шедших днях становления предприятия, личных рассказов това-рищей бригады, песен нашей молодости под гитару, гости стали собираться домой. Кирилл, не прикоснувшийся к вину, должен был развести всех по домам. Гости уехали, и я предложил Артёму прогуляться до протоки, благо она протекала недалеко от дома. Мне и раньше было интересно общаться с ним, тем более, по прошествии стольких лет. Стояли июньские длинные дни. Хотя день по времени клонился к вечеру, солнце на небе находилось довольно высоко, отдавая земле свой свет и теплоту. Лишь к по-луночи оно как бы нехотя скроется за горизонтом, погружая зем-лю в прозрачные сумерки, чтобы меньше, чем через час обнов-лённой объявиться на небосклоне. Это благодатное время для природы севера, когда за короткое время она вся преображается, и луга за день расцветают и радуют обилием цвета.

– Артём, – спрашиваю его, – ты исполнил свою мечту. Дово-лен ли достигнутым? Вроде, есть всё у тебя: любимое дело, задел для будущего благополучия сына и вашей старости с Лизой. 

Он долго молчал, смотрел на мелкую рябь воды в протоке. Мне показалось, он не услышал моего вопроса. Пытаюсь его по-вторить.

– Нет, нет! Я хорошо тебя слышу, – прервал он моё напоми-нание. – Буду с тобой откровенен. Да, любое предприятие требует своевременного и дальнейшего развития иначе, рано или поздно, его постигнет застой, пример тому – вся финансовая система страны, которая, похоже, уже подошла к краху. Я не верю ны-нешней власти, отношусь к ней с подозрением. От неё, абсолютно некомпетентной, можно всё, что угодно ожидать, но не позитива. Ты заметил стремительно растущие цены в магазине, на рынке. Один из сотрудников банка, давно меня знающий за определённую благодарность посоветовал срочно снять все наличные, перевести их в валюту и не доверять больше банку. Грядут в недалёком бу-дущем тяжёлые всем времена. Где сейчас их храню, даже себе не решаюсь сознаваться. Я тебя предупреждал по телефону поступить также со своими деньгами. Сделал?..

– Моих рублёвых накоплений немного, менять почти нечего, – сознаюсь Артёму. А спустя два месяца, в августе с женой пожа-лели, что не приняли в своё время близко его совет даже в отно-шении своих небольших вкладов. Когда внезапно для всех граж-дан доллар подскочил троекратно и стремительно рос, будто на дрожжах, а индексацию рублёвых сбережений государство замо-розило на неопределённые десятилетия. Пока же я, как и боль-шинство беспечного населения, задаю вопросы:

– Тебя случайно не преследуют родители тобой застреленных бандитов?

– Если на то пошло, я могу им предъявить не в меньшей мере свои обиды и претензии. Не я на их сынков наезжал, не я угрожал им расправой. В тот раз до подхода этих парней, если назвать их таковыми, успел бы сесть с Кириллом в машину и уехать со двора. Своим поспешным бегством лишь бы выказал перед ними трусость. Такого я не мог себе позволить. – Мышцы лица Артёма напряглись гримасой душевной боли. Точно такую же боль на его лице я когда-то видел в больничной палате. Справившись с собой, он продолжал: – С одной стороны мне жаль их загубленную молодость. На тот момент достаточно было нейтрализовать глав-ного зачинщика. Но с другой стороны его подельники шли скопом разделаться со мной, с моим делом, подчинить мою жизнь и всей семьи их воле. В какой-то мере виновато была и автоматика ружья, вначале исправно подававшая патроны в ствол и как бы назойливо подталкивала меня к очередному выстрелу. Виноват был и указательный палец, помимо воли, от ненависти к вымогателям, сам нажимавший на спусковой крючок. И давай к этой теме боль-ше не возвращаться. Мне она неприятна.  Даже от ружья отказался в милиции, нового не покупаю и забросил охоту. Кирилла вообще не тянет на это занятие. Вместо меня стрелять уток приезжает Петрович. Недавно пришлось хоронить товарища по работе. Сколько же на погосте лежит таких молодых, перестрелявших друг друга! Во имя чего? В погоне за романтикой жизни?.. 

Соглашаясь с Артёмов, говорю:– По нынешним сводкам в га-зетах и телевидении такого криминала, что в начале твоей дея-тельности, кажется, нет. Вроде наступила относительная благодать по этой части? 

Артём растянул губы в горькой усмешке:

– Ошибаешься! Да, милиция, похоже, очнулась. Ей удалось определённо повлиять на численность разбойников. Одних поса-дили, другие сами загнали себя в землю, кто-то затаился до луч-ших времён, более разумные, неправедно нажитым, ударились в бизнес. Некоторые даже стали депутатами. Один такой недавно предложил стать моим компаньоном. Был бандитом в душе, им и остался. Соответственно получил решительный отказ. Артём умолк. После паузы продолжил:

– Ты прекрасно знаешь: по законам физики, сколько энергии в одном месте убудет, в другом столько же прибавиться. Вымога-телей стало не меньше. Почти сто лет назад народ сбросил с шеи буржуазию, но его заменил наш нынешний доморощенный чи-новник. Он входят в твою жизнь, в твой бизнес тихо и незаметно для окружающих. Сидит такой в светлом кабинете при молодень-кой секретарше. Мускулы его дряблы без физической работы. От сидячего образа жизни его ягодицы стали мягче, чем женские, но он силён другим. Его оружие – обыкновенная авторучка и право от имени государства ставить свою подпись под твоё законное прошение в вопросах бизнеса. Лицо такого деятеля выражает хо-лод и неприступность, если не понимаешь или не желаешь понять его намёки, порой и открытое вымогательство. 

– И платишь?

– Куда крестьянину деваться, порой приходится. Против гос-ударства в лице такого служаки не попрёшь. Кресло чиновника его хлебное место. Он многочислен и разнолик. Это: и пожарный надзор, и санитарный, и налоговый, и транспортный и прочая, прочая мелочь во главе с градоначальником и горстью его замов.

– Угождая всем, можно разориться, – начинаю возмущаться и я.

– Запросто! За примером далеко ходить не надо. За месяц до твоего приезда Госсельхознадзор в лице городской ветеринарной службы взял с коров анализ молока и, якобы, нашли в нём опасные бактерии. Запретили, соответственно, его продажу. Выставили охрану. Я был на грани срыва. Никакие заявления благополучия животных с нашей стороны не помогли. Пришлось везти анализы за двести километров в Сургут независимой экспертизе. Она подтвердила наши доводы и только через прокуратуру спустя десять дней мы вернулись к нормальной деятельности. Спросишь финансовые потери?..

– Представляю, – киваю головой.

– Думаю, не в полной мере, – Артём насупился от недавних переживаний. После недолгой паузы сказал: – Для определения финансовых доходов или потерь нет необходимости держать бухгалтерию с её штатом. Она вся в моей голове. Подсчитаем: около двадцати тонн молока по чьей-то вине слиты на землю при цене шесть рубликов за литр. А затраты на корма скотине, со-жжённая электроэнергия, недополученные средства для оплаты труда персоналу и немалые деньги на анализы? Получается далеко за сто пятьдесят тысяч рублей, не считая подрыва доверия со стороны покупателя и мои потрёпанные нервы.

– Видимо, халатность проявила служба, – возражаю Артёму. – В таком случае обратись в суд за возмещением понесённых убытков и морального вреда.

Артём посмотрел на меня, как на школяра у доски, нёсшего учителю чушь невыученного урока.

– Наивный ты человек, – он удручающе покачал головой. – Какой государственный суд накажет подобную себе структуру. В противном случае судье недолго сидеть в судейском кресле.

– Но твоё предприятие потеряло солидную сумму, – возражаю я Артёму – Кто возвратит незапланированные потери?

– Покупатель! Кому ещё. Раз выбрали себе такое руководство городом. Я вынужден был поднять цену на два рубля и через не-сколько месяцев верну все денежки, если не появятся новые про-блемы: как стоимость топлива, налоговое давление, плановые и внеплановые проверки разных служб города. Ведь причина ны-нешнего наезда на ферму банально проста.

– Объясни, не понимаю?..

– Бурёнкам не стало хватать корма из-за недостатка сена. По-тому, как лугов с нашей стороны протоки маловато для сотни дойных коров и двух десятков телят с учётом зимних месяцев. 

Я показываю рукой на противоположный низкий берег с его почти до горизонта луговиной и предлагаю Артёму:

– Там, что мало травы? Бери, сколько желаешь!

– Похвально с твоей стороны! Кажется, начинаешь понимать мои мысли. Но перед этим должен решить две проблемы: пере-править трактора на ту сторону, затем заготовленное сено и тех-нику вернуть обратно.

– Обратись в городское пароходство. Для них это не пробле-ма. 

Артём посмотрел на меня с хитрецой и добавил: 

– Глянь правее под берегом за кустами! 

Мы спустились к самой воде, и я увидел под прикрытием массива кустарника причаленные к берегу небольшую аппарель* и рядом такого же размера катер, отчего был несказанно рад предприимчивости Артёма. После моего искреннего восторга, он пояснил:

– Скупил их списанные у пароходства прошлой осенью как железный лом. За зиму по моей заявке оно сделало небольшой ремонт и посудине, и катеру. По морям нам не ходить, здесь вполне сойдёт.

– Одну проблему ты гениально решил, – и напоминаю начало нашего разговора о кормах животным. – Вторая, в чём заключа-ется?

– Оформить право выкупа или аренды ста гектаров земли в мэрии.

– Получил?..

– Получишь с нашим мэром... 

– Причём здесь мэр! Он по должности заинтересован в ста-бильном снабжении населения продовольствием, – возражаю недоумённо Артёму.

– Ошибаешься! В первую очередь он заботится о процветании своей фирмы «Зелёный город». Само предприятие оформлено на жену и управляется ею. Чуешь, откуда ноги растут. Явился я к нему на приём с заявлением, как положено, со всеми расчётами. Он со слащавой улыбочкой на лице пообещал решить вопрос без аукциона. Взамен предложил под видом благотворительности с моей стороны перечислить фирме полмиллиона рублей, как он выразился, на «ёлочки-сосёночки». Затем отчески пожурил: «Каждый предприниматель должен проявить гражданскую ответ-ственность в благоустройстве города». 

Я, соответственно, от такой заботы с его стороны отказался. Тем более, при стоимости одного гектара в десять тысяч рублей.

Артём, успокаивая своё возмущение, глубоко вдохнул, наполняя лёгкие воздухом:

– Мои крёстные бандиты в прошлом были менее жадные, чем нынешний чиновник от государства. Беда – слабо контролирует оно их. 

– Обратись в прокуратуру, – советую Артёму.

– Чем докажу вину градоначальника? Безнаказанность и наше идолопоклонство испокон портит любого чиновника. Он смотрит на подвластного гражданина свысока. Он может и в суд на меня подать за предвзятость и ему будет больше веры. После надзорные службы вообще перекроют мне кислород. За мою строптивость и несговорчивость с мэром и совершился наезд на ферму, потому, как вся чиновничья челядь в его подчинении. 

Я шутливо предлагаю Артёму: 

– От имени твоих покупателей города разрешаю тебе загото-вить на другой стороне протоки, столько сена, сколько необхо-димо твоим бурёнкам на всю долгую зиму.

– Твои предложения всё чаще совпадают с моими желаниями, – Артём дружески подмигнул мне. – Другого пути нет. Если и поймают, что маловероятно, на первый раз выпишут небольшой штраф, а там поглядим. В следующем году выборы. Знаю мнения многих предпринимателей и горожан: второй срок правления мэ-ру, надеюсь, не светит.

– Артём, – перехожу я к самой болезненной, на мой взгляд, ему теме, – ближайшей судьбе Кирилла. – Парню нет смысла служить в армии. Она нынче не та, которой отдали с тобой в своё время лучшие годы. С падением дисциплины там последние годы зашкаливает дедовщина. Ты, вероятно, заметил: сколько вернулось покалеченных ребят с поломанными судьбами с афганской аван-тюры и с чеченской. А судя по газетам и телевидению, мира на Кавказе, похоже, не предвидится.

Лицо Артёма резко изменилось, оно стало чужим, что я по-жалел о начатом разговоре. 

– Разве я супротив службы сына, – голос его стал колючим и неузнаваемым. – Ты прав в отношении нынешней дисциплины в армии и недавней кавказской заварухой. Её власть могла и не до-пустить, приняв разумное решение. Никто извне не напал на страну, а мы удосужились воевать с собственным народом.

– Поэтому вашему парню при такой ситуации в армии делать нечего, – говорю я Артёму. – Тем более у него проблемы со зре-нием. 

– На эти мелочи военкомат не обращает внимание. Спасибо,  дали парню доучиться. Нынче много косящих призывников и во-енкомат из-за недобора заметает всех подряд, – перебил меня Ар-тём. – Прошлым врачебным составом во главе с Петровичем мы сумели отстоять Кирилла. Петрович забраковал не только его, но и десяток других парней. Нынче его туда не допустили. 

Зная прямоту и ершистость Петровича идущей в разрез с его врачебной совестью, я не удивился отстранением его от призывной комиссии.

– Только обидно: продолжал после паузы Артём, – сыночки мэра и ряда депутатов, которых знаю, неприкасаемы по понятным причинам.

– Наверно откупились, – подсказываю Артёму.

– Вряд ли! У них в руках власть! Наша народная защитница в последнее время, похоже, стала полностью рабоче-крестьянской армией. – Он тяжело вздохнул: Поживем, увидим! – произнёс он свою излюбленную фразу, когда на его душе становилось осо-бенно тяжело…

Переночевав у Артёма на ферме, другим днём, попрощавшись с Кириллом и Лизой, мы с ним выехали в город к Петровичу. Вечером они провожали меня на перроне у вагона поезда. Прощаясь, мы по-мужски крепко обнялись. Это была моя по-следняя встреча с Артёмом…

----------------------------------------------------

 

В начале октября Лиза позвонила мне на домашний телефон и сообщила, что Кирилла призвали в армию. Служит в мото-стрелковом полку под Ростовом в медицинском пункте санин-структором. Меня место нахождения службы Кирилла насторо-жило и вызывало определённую тревогу. Часть его находилась в пятистах километрах от места недавних событий в Чечне и, скорее всего, принимала участие в них. Кирилл, похоже, скрывал это, успокаивал родителей своей благополучной службой. Не стал выказывать им тревогу и я.

Прошёл почти год, и в августе девяносто девятого началась вторая чеченская компания,** продлившаяся почти десять лет; война по жестокости не уступавшая первой. Спустя два месяца от Кирилла перестали приходить письма. Заметалось, заныло от недоброго предчувствия сердце матери. Обратились письмом к командиру части. Месяц пустых мучительных ожиданий усилил тревогу. Запросили судьбу сына через военкомат. Вместо ожидаемого письма сына пришла отписка за подписью заместителя командира части по воспитательной работе: «Ваш сын, Кирилл жив и здоров. Является образцом службы для своих товарищей». Бумага, отдающая казёнщиной, только больше усилила подозрения: с сыном на службе неладно. По настоянию жены Артём оставил ей на попечении все дела фермы, взял с собой солидную сумму денег, поездом доехал до Свердловска, далее самолётом до Ростова.

В начале третьего дня, задолго до утреннего подъема, он стоял перед воротами части. Дежуривший солдат, с разрешения начальника караула, пригласил Артёма в помещение КПП. Разго-ворились. Тут Артём и выяснил причину молчания Кирилла. Через месяц, после начала военных действий, ночью один из батальонов полка подняли по тревоге и спешно перебросили на границу Дагестана с Чечнёй, в район города Кизляр. Туда же отправили и медсанчасть. На данный момент штаб батальона находится там. До Кизляра час полёта на пассажирском самолёте. Солдат доверительно сообщил о первых потерях в батальоне. Просил только не выдавать его за информацию. Всему составу настрого запретили озвучивать эту тему. Артём не стал дожидаться появления начальства. Какой смысл тратить впустую на него время, всё равно соврут. Он решился на отчаянный шаг са-мостоятельно добраться до штаба части. Самолётом, дневным рейсом через Минводы, во второй половине дня прибыл в Кизляр. Город сам по себе небольшой в окружении гор был почти безлюден своими улицами. Везде стояли военные и милицейские посты. Проверяли документы всех приезжих. Они и помогли Ар-тёму быстро найти штаб на окраине городка. 

Он стоял у КПП и ждал появления дежурного офицера. Сердце стучало то радостно, то тревожно. Дежурного долго не было. Появившись, стал дотошно проверять документы Артёма, задавая дополнительные вопросы о сыне, и каким образом он, Артём, оказался в зоне боевых действий. Артём не выдержал придирок дежурного, накричал на него: 

– Лейтенант! У вас, видимо, нет своих детей, раз так относи-тесь к родителям ваших солдат. Немедленно отведите меня к ко-мандиру или сам найду.

– Хорошо! Ждите! – дежурный, похоже, понял, что перебрал допросами и ушёл. Через десять минут вернулся и, извинившись, попросил Артёма идти следом за ним. В двухэтажном каменном здании его пригласил к себе в комнату заместитель командира батальона. Майор проверил документы Артёма, с минуту, соби-раясь с мыслями, усталыми глазами смотрел на него.

Артём, не в состоянии сдержать себя из-за переживаний по-следних дней и долгого взгляда майора, нервно заговорил:

– Что с нашим сыном? От него нет никаких вестей. Может, вы, объясните?..

– К сожалению, ваш сын пропал без вести. В настоящее время скорее находится в плену у так называемых боевиков. 

У Артёма комната вместе с офицером поплыла перед глазами. Видя его состояние, тот сменил тон:

– Успокойтесь, прошу вас! Мы делаем всё возможное найти его и освободить. 

– Как он попал туда? – с трудом вытолкнул слова из горла Артём.

– Месяц назад, – продолжал майор, – Группа боевиков из Чечни пыталась прорваться в Дагестан. Наша задача – не допу-стить этого. Должен признаться, были потери не только с той стороны но, к сожалению, и с нашей стороны. Всё же часть бое-виков прорвалась в горы. Ваш сын на бронемашине и его водите-лем везли с дальних позиций троих тяжелораненых в медпункт, расположенный в городской больнице. Здесь врачи и медсёстры оказывают им первую помощь, затем отправляют авиацией в гос-питаль Ростова. По дороге их машина подорвалась на мине бое-виков, устроивших засаду. Раненных ребят боевики добили, а Кирилла и водителя, вероятно контуженных, увели с собой. Их среди погибших не оказалось. В случившемся есть и моя косвенная вина.

– Не в том ли ваша вина, – воскликнул в сердцах Артём,– что, вы, командиры, отправляете на войну неподготовленных к ней наших парней.

– Вы правы, – согласился майор.

Артём, сдерживая слёзы, понимал: сидящий перед ним воен-ный начальник прямолинеен и беспощаден даже к себе и, видимо, многое повидал на своей службе.

– Вы, правы, – повторил он. – Правы, что мы вынуждены от-правлять ребят в бой с опытным противником без надлежащей военной подготовки. В нормальных странах в мирное время служба поставлена на контрактной основе. Контрактникам госу-дарство хорошо платит и годами готовит к военным конфликтам, типа нашей Чечни. У нас же ребят, оторванных от юбки матери, едва научившихся отдавать честь начальству и два-три раза стрельнувших по неподвижной мишени, отправляют в пекло. Так было в Афганистане, ничего не изменилось и поныне. Ещё с Аф-ганистана и первой чеченской войны было понятно, – особенно в горных условиях технике в одиночку без сопровождения охраны нельзя передвигаться по фронтовым дорогам. 

– Что вам мешало в тот день выделить вторую машину.

– Её отсутствие. Армия, многие годы практически не получает новые образцы, а старая техника не отвечает совремённым требованиям, тем более часто ломается. Запасные части к ней найти – проблема. Вся причина в финансах, которых у государства по вине последних усопших старцев на армию не хватает, и тем более после известного всем говоруна, толкнувшего огромную страну в хаос, на что надо иметь талант. Не говорю уже про любителя пляски и горячительных напитков в невменяемом со-стоянии сокрушившего весь Союз. Его бездействием, не выве-зенный вовремя огромный арсенал оружия из Чечни, теперь стреляет в наших парней, а офицеры от нищеты массово уволь-няются на гражданку. Армии, вместо занятий боевой подготовкой, приходится зарабатывать себе средства на уборке урожая в колхозах и стройках, чтобы прокормиться. Из-за падения дисци-плина повально расцвело воровство. И таких конфликтов типа Чечни, в будущем будут, похоже, не одни.

Майор тяжело вздохнул от теснившей его ярости. Успокоив-шись, сказал:

– В отношении наших товарищей занимаемся. Оповестили местное население оказать помощь для встречи с представителями боевиков. Отправили на разведку в окрестности дозоры. Вы-пустили на свободу одного из трёх плененных с наказом по во-просу обмена. Это всё, что мы могли сделать на данный момент. 

– Если потребуют выкуп, – Артём умоляюще смотрел на  майора, – сообщите мне, я выплачу им требуемую сумму.  

– Хорошо, Артём Васильевич! Будем надеяться на благопо-лучный исход. 

Сегодня переночуете в медпункте, где служил ваш сын. Завтра прилетит вертушка, возьмёт на борт двух раненных и больных. С ними долетите до Ростова. Когда сына вызволим, обещаю решить вопрос с его отпуском. 

Майор вызвал дежурного и приказал накормить Артёма в солдатской столовой и устроить на ночь. После ужина, к которому Артём едва прикоснулся, в медпункте дежурная медсестра по-казала ему комнатушку с двумя пустовавшими койками, одна из которых принадлежала Кириллу.

– Вторая койка, – опередила она вопрос Артёма, – его това-рища. Выехал на дальний пост за больными дизентерией и будет поздно. Уходя, задержалась в проёме двери, повернулась к Артё-му, сказала. – Ваш Кирилл был незаменимым помощником. Мы все переживаем, что с ним такое случилось...

Артём сидел на краешке аккуратно заправленной кровати сына, смотрел с каменным лицом в изголовье на его подушку, на полотенце, висящее на спинке, на прикроватную тумбочку с при-открытой дверцей, на полках, которых лежали предметы солдат-ского быта: зубная щётка с пастой, брусок хозяйственного мыла, кружка с ложкой, бритвенные принадлежности. А в голове стучали молоточком слова медсестры: «Был, был, был…»

От тяжёлых мыслей заныло под ложечкой, стало сухо во рту. Хотелось кричать от безысходности, дико выть, по-звериному. Чтобы крик его измученной души услышали эти ненавистные ему горы, окружавшие окрестности городка, их ущелья и пещеры. Услышали чужие люди, скрывавшиеся там и насильно держащие его – Кирилла, чтобы проявили к нему человеческое милосердие.

----------------------------------------------------

 

За окном быстро наступали южные сумерки. Артём, уже час,  как облокотившись локтями рук на колени и обхватив голову ла-донями, от безысходности тупо смотрел в одну точку пола, когда в комнату вошёл солдат. Это был худощавый парнишка одного с Кириллом призыва. Назвавшись Николаем, он устало присел на свою кровать. Артём смотрел на хлипкого с виду солдатика и не представлял себе его грузившего в тесный и низкий отсек броне-машины раненных товарищей, порой тяжелея самого. Этот, ка-завшийся Кириллу тощим солдатик, оказался общительным и словоохотливым парнем. Не дожидаясь, когда Артём задаст му-чивший его вопрос, сам начал разговор о его сыне:

– Кирилл классный парень. Мы служим вместе с первых дней. В тот злополучный день боевики в разных местах утром и вторично под вечер пытались прорваться к нам в горы. Были по-гибшие и раненные. Мы, обычно на двух машинах передвигались по дорогам вместе, прикрывали на случай друг друга. Моя машина в те дни, словно назло, стояла на ремонте. Вместе с водителем и двумя помощниками из солдат перебрасывали коробку передач из разбитой техники на нашу машину. Кириллу пришлось одному мотаться на передовую и обратно. На втором заходе, вечером, возвращаясь в город с раненными ребятами, угодил в засаду.

Артём, что утопающий хватается за соломинку, надеясь услышать от товарища сына обнадеживающую весть, просит, по-чти умоляюще:

– Коля! Как думаешь: Вызволят Кирилла? Мне майор обещал.

– Наш майор хороший мужик. К сожалению таких командиров мало. Он был в Афганистане, теперь вторично в Чечне. По Кириллу знаю из разговора офицеров. Боевики, если предлагают обмен пленными, выходят с предложением в течение недели. В нашем случае прошло намного больше месяца и никаких подвижек не наблюдается. Оперативные группы в горах постоянно преследуют их, и у них нет постоянного лагеря базирования. Они вынуждены применять партизанскую тактику: внезапно напасть на посты и тут же исчезнуть в горах. При таких условиях им нет смысла иметь лишнюю обузу. Тем более в тот раз, во время боя, погибло много их товарищей, в том числе командир. Этого они не прощают и жестоко мстят пленным. Русских они ненавидят особенно.

– Но майор обещал мне…

– Майор, похоже, сам верит, что ребята живы, но он не всё-видящий и не всемогущий, хотя благодаря нему много делается в подобной ситуации. 

От последних слов солдата Артёму стало тоскливо и страшно. Он напряжённо слушал рассуждения сослуживца сына и невольно соглашаться с его выводами. Стал понимать: все вокруг просто успокаивают его и не видят иных слов утешения. Его Кирилла, которому он посвятил свою жизнь, давно нет в живых. Какую страшную весть привезёт он жене…

Так и просидел он до рассвета, не сомкнув глаз, не прилёг на постель сына, боясь её смять. Слёз не было, они кончились, ушли внутрь и там жгли ноющие горем сердце и душу.

Утром, к десяти часам прилетел вертолёт из Ростова. Пока загружали больных, Артём передал санитару записку с домашним адресом. 

– Николай, прошу тебя об одном. Дай весточку по Кириллу, если что узнаешь. Одному лишь тебе верю. Пиши, как есть. 

– Обязательно! Он мой товарищ. 

В конце вторых суток, тем же поездом, что когда-то и я, он сошёл на своей станции, взял такси и поехал на квартиру Кирилла. Он знал: Лиза сейчас на ферме и не знает о его приезде и нечего беспокоить её ночью. От дороги, недосыпаний и пережитого, он внутренне был опустошён… 

----------------------------------------------------

 

В полночь в прихожей меня разбудил настойчивый и громкий звонок домашнего телефона. Прикрываю двери спальни от проснувшейся и заворчавшей жены. Поднимаю трубку и слышу не-знакомый мужской голос. Спрашиваю:

– Вам, кого?

– Это я, Артём. Извини, что разбудил.

– Артём, – спешу его успокоить, – извини, не признал сразу. Я рад, что позвонил. Что случилось? 

По позднему звонку, которого до этого не бывало, понимал: спроста ночью он не разбудит. В том памятном разговоре глухим дрожащим голосом он и поведал мне всю одиссею своего путе-шествия к Кириллу. Я слушал его, затаив дыхание. Боялся лишним словом, вздохом, прервать его сбивчивую речь, усилить тем его нервное состояние. А он всё говорил и говорил: 

– Плохо, если дети уходят из жизни раньше родителей. По закону природы это жестоко и несправедливо. Какой смысл моей дальнейшей жизни. Ради чего я спал урывками, трудился, не счи-таясь со временем. Унижаясь, стучался в двери чиновников, строя своё предприятие. Отстреливался от бандитов и по сей день страдаю от полученных ран? Старался ради будущего сына и внуков! Его теперь нет. Не будет и его продолжения. Человек в руках государства – расходный материал, жизнь которого оно, не задумываясь, щедро тратит на свои затеи…

Я успокаивал Артёма, как только мог. Советовал: Лизу, стра-дающую давлением, готовить исподволь. Иначе сердце её может не выдержать. 

Этот внезапный ночной звонок, его исповедь в связи с потерей сына, похоже, надломила волю Артёма. 

Утром рейсовым автобусом он вместе с очередной сменой рабочих прибыл на ферму. Лиза к тому времени в конторе закан-чивала выдачу зарплаты, отбывавшим домой тем же маршрутом. Он вошёл внутрь здания вместе с новой сменой. Кивком головы поздоровался с ней, махнул рукой в сторону дома, давая понять, что ждёт её. Лиза поняла знаки мужа, закивала в ответ. Вскоре, рассчитавшись с очередной сменой она, запыхавшись, прибежала к дому. Артём с отрешённым лицом сидел на ступеньках крыльца, не в силах сдержать слёз, при виде жены. Предчувствуя беду, она за-кричала: 

– Говори!.. Что с Кириллом?.. 

Артём, не имевший привычки лукавить с людьми, тем более с женой, сквозь слёзы выдавил из себя:

– Нет больше Кирилла. В горах Дагестана остался наш сын. Даже могилка его неизвестно где.

Лиза не сразу осмыслила сообщение мужа, а когда слова сформировались и вошли в сознание, вдруг потемнела лицом, зрачки глаз расширились от ужаса. Внезапно запричитала по–бабьи высоко и долго, что стали сбегаться к дому работники, за-ступившие на смену. Всполошились и прижившиеся на ферме бездомные городские собаки. Они залаяли дружно и зло.

У Лизы от стресса отказали ноги, почти лишилась речи. Она сидела на ступени крыльца и непрерывно, никого не замечая, выла. Так воют в деревнях многодетные бабы, лишившись единственной опоры семьи – мужика и дворовые псы, учуявшие  на окраине  оголодавшего волка.

Артёму помогли занести Лизу в дом и уложить в постель. Он вызвал из города скорую помощь. Врач сделал укол от давления и посоветовал больной соблюдать постельный режим и через два-три дня она пойдёт на поправку.

Лиза вторые сутки лежала безучастная ко всему. Не реагиро-вала: ни на появление Артёма, ни на еду, которую он ей предлагал. Смотрела неотрывно на потолке в одну точку, мучительно что-то там выискивая. Порой крупная слеза выступала в уголке глаза и, медленно, оставляя влажный след, скатывалась к виску. Сам Артём все дни метался в угаре от навалившихся проблем между делами фермы и больной.  Не знал, за что хвататься в первую очередь. Лицо его осунулось и почернело. 

Третьего дня Лиза рано встала с постели, шатаясь, поковыляла на кухню готовить завтрак мужу. Она заметно изменилась. Лицо приобрело болезненно-земляной цвет. Глаза потускнели, пропала их прежняя свежесть и живость. Спина, будто под грузом ссутулилась, походка стала шаркающей, старческой. Артём с бо-лью смотрел на жену. Казнил себя за поспешное сообщение о сыне; в то же время понимал: не такая она глупая. Сердце матери не обманешь. Вечером он увёз её на квартиру сына. Там, в зале, среди его вещей и предметов она снова впала в депрессию: тихо и долго плакала. Успокоившись, воспалёнными глазами посмотрела на мужа, как приговорила:

– Артём, избавляйся от фермы. Не для кого её дальше беречь. Мне там делать больше нечего, – и упала лицом на подушку кро-вати, вздрагивая  от рыданий.

Артём и сам, ещё находясь в части, убеждался в необходимо-сти расстаться со своим детищем, но по прибытии всё откладывал разговор с женой из-за её состояния… 

Через месяц, после ряда объявлений в газетах и по городскому телевидению, нашёлся покупатель. Как позже выяснилось, им оказался старый знакомый Артёма, владелец крупного магазина и дважды депутат городского совета. Не решаясь обратиться напрямую к Артёму, помня его отрицательное отношение к нему, он через посредника за далеко не  полную цену, выторговал ферму. Из-за отсутствия других покупателей, Артём вынужден был идти на компромисс. Вскоре был продан и магазин.

После всех продаж: зданий, машин, скота, всего того, что всей семьёй создавалось годами, Артём с Лизой оказались не удел. Тут некстати и письмо от сослуживца Кирилла подоспело и прочитанное Лизой. В нём его товарищ поведал разговор с пасту-хом, гнавший своих овец с гор из-за мародёрства боевиков, ото-бравшие у него несколько голов. Они хвалились казнью двух не-верных во славу Аллаха. Лиза после того письма потеряла всякий интерес к жизни, Она перестала сопротивляться болезни, отказа-лась от всех лекарств, замкнулась в себе, отлучалась из дома лишь в магазин за вином и регулярно прикладываясь к нему. Артёму, не сумевшему остановить жену от запоя, спасая её, всё чаще приходилось вызывать на дом скорую. Вначале марта следующего года она, словно в укор судьбе тихо скончалась во сне.

Сообщение Артёма о смерти Лизы были его последним ко мне звонком. С того дня его домашний телефон на мои звонки отзывался лишь короткими гудками, вскоре и они прекратились. Получив известие Артёма, звоню Петровичу. Прошу его заказать от нас венок для Лизы и оказать помощь в похоронах. Из давнего с ним разговора знал: у родителей его, рано умерших, он был единственным ребёнком, а Лиза – сирота, воспитанница детского дома.

После похорон жены жизнь Артёма некоторое время я про-слеживал из скудной информации от Петровича. С его слов, Артём запил, завёл подозрительных друзей. Время, подбрасывало и нам новые заботы и проблемы. Спустя три года Петрович переехал с семьёй в Тюмень, ближе к дочери. Мне же пришлось ухаживать за престарелой мамой и её сестрой. В год завершения кавказкой войны (к тому времени сестёр, уже лежащих рядом в земле) в начале августа, меня неудержимо потянуло в места моей молодости, в городок, растянувшийся по правому берегу речки Мега, притока Оби. Тем более был повод. По просьбе страдающей давлением жены, была и необходимость поправить могилу тёщи, покоившаяся там третье десятилетие. Было и огромное желание встретиться с Артёмом.

По прибытии провёл остаток ночи в гостинице. С наступле-нием дня прихожу к его дому, поднимаюсь на нужный этаж, звоню в дверь квартиры. На звонок никто не отзывается. Стучу в дверь кулаками. Колочу сильней, может, Артём спит. На шум от-крываются двери соседней квартиры. Пожилая женщина через щель приоткрытой двери, удерживаемая цепочкой, спрашивает:

– Вам кого надо?

– Фролова, – говорю, надеясь получить утвердительный ответ.

– Он кто, вам? - продолжает пытать меня соседка.

– Мой давний товарищ.

– Таких товарищей много в своё время здесь пребывало.

Опускаю подробности и объясняю ей, кто я Артёму и откуда приехал.

– Сразу бы сказали, – женщина вышла на площадку и при-крыла за собой двери.

Её рассказ вверг меня в глубокое уныние. Оказалось, Артём после похорон жены впал в длительный запой, что было противно его образу жизни. Со временем оброс аналогичными друзьями, постепенно опустился, перестал следить за собой.

– Он порой был щедрый до невозможности, – рассказывала увлечённо женщина. – Однажды перевёл на счёт училища, в ко-тором учился его сын, большую сумму денег. Позже и в детский дом, где воспитывалась его жена. Даже мне подарил свой телеви-зор…

– Так, где же сосед ваш? – задаю с нетерпением вопрос.

– Думаю: его нет в живых. Четыре года назад объявились другие гости. Разогнали всю пьянь, часто ночевавшая у него. Из разговоров поняла – это были люди из частной конторы по обмену и продаже жилья. Они увозили Артёма неизвестно куда. Объ-ясняли тем, что хозяин меняет свою трёхкомнатную квартиру на меньшую квартиру в новом доме. Обратно его привозили в не-вменяемом состоянии. Вскоре сосед и совсем исчез. Даже мебель осталась нетронутой. Через месяц объявились новые соседи – молодая пара. Поинтересовалась: каким образом приобрели квар-тиру. Обменяли или купили? Оказалось: купили за наличные в этой самой конторе. У меня появились нехорошие подозрения, я сообщила в милицию, но толку до сих пор никакого.

От информации, полученной соседкой Артёма, дальнейшая судьба его стала мне понятна.

----------------------------------------------------

 

Через полчаса я был в похоронном бюро на одной из тупико-вых глухих улиц. Захожу в отдел ритуальных услуг. Обширная комната вдоль стен заставлена дорогими и дешёвыми венками. Образцы гробов из ценных пород дерева чередуются с гробами  из обрезной не построганной доски. На полках на выбор лежат виды материи для обивки последнего пристанища усопшего. Вся эта выставка угнетающе действует на меня, напоминает, что и я не вечен. Солидной даме, сидящей за компьютером, предъявляю пас-порт, представляюсь дальним родственником Артёма. Прошу найти в базе данных его фамилию, дату и место захоронения. Вначале она упрямится, требует доказательства моего родства. Стараюсь разжалобить её. Спонтанно, от волнения рассказываю историю семьи Артёма. Уверяю: документ о смерти мне не нужен, на его наследство не претендую. Моя цель: узнать год его смерти и место погребения, с целью навестить могилу. Это возымело на неё действие.

Секунды мельканий на мониторе знаков, цифр и, вот: чёрным по белому высвечиваются нужные мне данные: Фролов Артём Васильевич похоронен двенадцатого июня, две тысячи пятого го-да. Причина смерти – огнестрельная рана.

Стою в растерянности, комок застрял в горле, не даёт вымол-вить слова. Справившись с собой, интересуюсь местонахождением его могилы. Женщина, похоже, начинает сочувствовать мне, советует: «Вы обратитесь к администрации нового кладбища, там покажут место захоронения». Здание покидаю со смешанным чувством скорби и недоумения. Остаток дня прошёл в поисках краски, чтобы обновить оградку тёщи.

Утром к десяти часам на старом кладбище схожу с автобуса идущим до вокзала. Здесь, на западном склоне невысокого песча-ного холма, среди сосен и берёз, в годы становления города местная власть выделила неудобную землю под первые захоро-нения своих граждан, и теперь заброшенное кладбище основа-тельно запущено. Местами высохшие от времени стволы деревьев упали под напором ветра на оградки. Так и лежат они никем не убранные. Видимо, родственники усопших, как и мы с семьёй, покинули север. Здесь, среди беспорядочно разбросанных могил, из-за растущих деревьев, лежит моя тёща. Могила её, как боль-шинство других, основательно заросла травой. Нахожу неподалёку брошенную ржавую штыковую лопату. Перекапываю землю внутри и снаружи оградки, удаляю корни трав. К полудню, за-канчиваю её покраску и, петляя среди хаоса металла оград, дере-вьев и мусора выхожу на противоположную сторону склона, на дорогу, ведущую к новому кладбищу. Новая территория является продолжением старой и представляет собой довольно обширное поле, постепенно скатываясь в лощину.

Через сотню метров пересекаю небольшую площадь с тор-говцами бумажных цветов и оказываюсь перед одноэтажным се-рым зданием. Оно вытянулось в длину тремя изолированными друг от друга помещениями и является частью кладбищенского забора. Большая комната предназначена смотрителю, остальные две меньшие – для рабочих и хранения инструмента. Смотритель, располневший мужчина предпенсионного возраста, сидя за столом, встречает меня вопросительным взглядом. Объясняю причину моего появления. Называю даты и фамилии двух захоронений. Лизы – девятилетней давности и Артёма – четырёхлетней.

– К сожалению, – смотритель отрицательно качает головой, – по женщине ничем не смогу помочь. – Журналы регистрации хранится здесь по закону пять лет, после сдаются в городской ар-хив. – Там, по заявлению в течение месяца, вы можете получить справку с номерком места захоронения. Самостоятельно среди сотен могил  отыскать её довольно сложно.

– Что ж, будем искать, – не соглашаюсь с его советом и напоминаю про Артёма.

– Это проще! – смотритель вынимает с полки шкафа из стопки один из журналов, мусолит пальцами лист за листом. Вскоре в толщине его чрева находит нужную страницу с годом и месяцем, пробегает глазами по строчкам. Через минуту радостно, словно вручает награду, подаёт на клочке бумаги номера квартала и мо-гилы Артёма. Спрашиваю, нельзя ли показать местонахождение на такой огромной площади.

– Идёте в конец кладбища, там, в низине, ближе к болоту, нужная вам территория, – и поясняет: В том месте по решению администрации города хоронят за счёт бюджета людей неизвест-ных, в основном бомжей и умерших в связи с отсутствием род-ственников. 

Я был потрясён, хотя и до этого слышал: власть на местах практикует такое варварское отношение к ряду категорий людей. Но не мог себе представит, что именно Артём нашёл свое по-следнее пристанище в таком презренном людьми месте.

Благодарю смотрителя за помощь и прошу разрешения на время взять с собой старшего над рабочими для поиска могилки Лизы. По опыту своей прежней работы знал: бригадир более осведомлен в области своего производства и оказался прав. Он для расширения поиска берёт в помощь второго человека. Попутно предлагаю прихватить с собой лопату. На площади покупаю искусственные цветы. Мои помощники из всех кварталов, раскинутые на огромной площади сразу вычисляют, какой отно-сится к году захоронения Лизы. Определяют примерное место её погребения. Минут через десять мы стояли перед оградкой Лизы.

Артём и здесь всё сделал основательно. Как прагматик при жизни понимал: в будущем сам окажется рядом с женой, и некому будет ухаживать за их могилой.

Потому ограждение заказал из нержавеющей стали. Оно представляло собой основательное сооружение из профиля и ажурных кованых элементов, сплетённых сваркой в единое целое. Надгробная чёрная плита, наклонно приподнятая над землёй, почти скрыта зарослями нависшей травы. Через её просветы на плоском камне мрамора вижу выгравированное художником зна-комое лицо довольно молодой женщины. Трава заполонила всё. Она везде: снаружи и внутри. Предлагаю своим помощникам за плату удалить её с корнями. Только метровый росток берёзки, проросшей внутри оградки от семени занесённого ветром, прошу оставить. Может это душа Артёма поселилась рядом с Лизой. Пройдут годы. Деревцо подрастет, станет взрослым. Каждый раз весенней порой, утверждая новую жизнь, зашумит оно молодой листвою над её могилой. Кладу цветы на камень к изголовью Ли-зы. С горечью в душе прощаюсь с ней. 

Следом прошу мужиков оказать помощь и в поисках Артёма. Оба решительно отказываются и заверяют:

– Это невозможно! – затем поясняют, –  Людей на той пло-щадке хоронят, что мусор.

– Как вас понимать? – кидаю в них испуганно – изумлённый взгляд.

– Всё просто, – втолковывает мне старший. – Умерших или погибших на улицах, в других местах: бомжей, наркоманов, оди-ноких людей хранят в морге две недели. Если никто не объявится из родственников, чтобы забрать близкого человека, их хоронит фирма за счёт городского бюджета. Сумма небольшая: хватает лишь на гроб из досок без обивки материей и на деревянный крест. Но фирма из жадности экономит и на этих простых атрибутах и зачастую избавляется от покойников в полиэтиленовых мешках. Бывает: двух и трёх, и более зарывают в одной яме, а номера мнимых захоронений бумага стерпит. Кто проверит их работу?

От возмущения не нахожу слов. Расстаюсь со своими инфор-маторами, иду  проезжей частью на окраину этого огромного по-госта. Погоста вместившего в своё земное чрево тысячи челове-ческих тел. Невольно напрашивается мысль о скоротечности человеческого бытия. Участок для отвергнутых людей разительно отличается от основной территории. Он заброшен и густо зарос жёсткими жгутами бурьяна вперемежку с дикими цветами. Терпко пахнет полынью. Похожие неприглядные картины открываются мне каждый раз из окна вагона поезда или автомашины, проезжая мимо заброшенных полей бывших колхозов и порушенных деревень. Здесь же, в этом неухоженном уголке, над зарослями, которые с трудом можно одолеть, выглядывают ещё и жалкие элементы потемневших от времени примитивных деревянных крестов. В целях экономии земли, могилки теснятся близко друг к другу, неудержимо приближаясь к заболоченной части свежими холмиками. Сколько их тут ушедших из жизни добровольно, насильно, не по собственному желанию! Сто, двести, пятьсот?..

Где-то посреди этого безымянного табора лежит мой товарищ. Пойди-ка, найди его там. Никакая служба не поможет. Слишком жестоко обошлась судьба с моими друзьями. Не спрашивая, разладила и отняла им жизнь. Разъединила, раскидала в разные стороны. Встретятся ли в ином мире их души и есть ли он мир иной? В последнее время я всё чаще задаю себе подобные вопросы. А кто будет печалиться на чужой земле над прахом Ки-рилла? Лишь одинокая берёзка в сентябре тихо уронит свой по-желтевший убор – листок за листком на холодный и одинокий мрамор плиты его матери. А Артём?  Я стою в оцепенении. Передо мною, тлен и забвение. Только смерть, смерть...

Лишь рассветный ветерок на отшибе кладбища, сладко напевая луговые песни, нежно обнимет покосившиеся кресты наспех зарытых в землю усопших людей. Людей когда-то живущих и ходивших по земле, имевших своё имя, но не ужившихся с её же-стокой земной реальностью. Людей, ещё при жизни отверженные соплеменниками и лишившие их своим равнодушием имени, рода и племени. Дневное солнце к концу лета высушит на безвестных могилах заросли пижмы и цикория. Созревшие их венчики, про-длевая жизнь своему потомству, раскрывшись, уронят семена на увлаженную землю. Намокшие под осенними дождями стебли растений надломятся и припадут к земле, обнажая печальное зре-лище человеческой трагедии. Никто не заглянет сюда, не поправит могилки, не возложит цветы на просевшие холмики земли. Разве что: случайно пролетавшая мимо ворона из любопытства присядет на перекладину потемневшего от времени креста. Тоскливо оглянется вокруг и, не найдя чем поживится, равнодушно улетит прочь.